Страница 1

Движущиеся картинки
Терри Пратчетт


Плоский мир
Готовьтесь, достойные жители Анк-Морпорка, ибо вас ждет самое необычное зрелище на всем Плоском мире! Движущиеся картинки уже здесь! Так что запасайтесь попзерном, устраивайтесь поудобнее и внимайте подлинной истории Голывуда. Волшебники и тролли, продавцы горячих сосисок и говорящий Чудо-Пес Гаспод, Твари из Подземельных измерений и отважный библиотекарь из Незримого Университета. А еще – целая тысяча слонов!





Терри Пратчетт

Движущиеся картинки


Хочу поблагодарить всех-всех замечательных людей, сыгравших роль в создании этой книги. Спасибо вам. Спасибо. Спасибо…



Смотрите…

Да, это космос. Последний предел, как его еще называют.

(Хотя, если разобраться, последних пределов не бывает, ведь если есть последний предел, значит, должен быть и предпоследний, а кроме того, за пределом тоже должно что-то быть, но там ничего нет, в общем… ладно, мы окончательно запутались…)

А на заднике звездного марева жирной, растекшейся кляксой пристроилась туманность. Лишь исполинская алая звезда, подобная безумному глазу какого-нибудь бога, портит ее черноту.

Но вдруг это сияющее око словно закрывается, и мы видим, что роль века здесь исполняет огромный плавник. То Великий А’Туин, звездная черепаха, плывет сквозь космическое пространство.

На спине его – четыре гигантских слона. А на слоновьих плечах, окантованный Краепадом, нежась под лучиками крохотного, закладывающего орбиту за орбитой солнышка, величаво оборачиваясь вокруг оледенелых скал своего Пупземелья, расположился Плоский мир – мир сам по себе и отражение всех прочих миров.

Почти нереальный по своей сути…

Реальность, кстати, основана отнюдь не на цифровом принципе. Ее нельзя включить, ее нельзя выключить. Это, скорее, аналоговая величина. Другими словами, реальность – это такое же качество, как и, к примеру, вес. Люди обычно обладают разным весом. То же происходит и с реальностью. Одни люди более реальны, другие – менее. Ученые подсчитали, что в среднем на планете живет не более пяти сотен реальных людей, которые хаотично двигаются и время от времени неожиданно сталкиваются друг с другом.

Плоский мир нереален ровно настолько, насколько это возможно, чтобы все же существовать в этой вселенной.

И он достаточно реален, чтобы угодить в очень и очень реальные неприятности.



Примерно в тридцати милях от Анк-Морпорка, там, где Круглое море встречается с Краевым океаном, расположился небольшой клочок земли – нещадно бичуемый прибоем, обдуваемый всеми ветрами, облепленный водорослями и занесенный песком.

Однообразие песчаных дюн нарушал лишь странный холм – хоть и невеликий размерами, он был виден на много миль окрест. Этот холм торчал подобно перевернутой шлюпке или выкинутому на берег, крайне невезучему киту, заросшему позднее вездесущими колючками. Осадки старались здесь не выпадать, а ветер, беспредельничающий в дюнах, облетал холм стороной, окружая его вершину сплошной стеной тишины. Тишина была настолько глубокой, что аж в ушах звенело.

На протяжении сотен лет здесь ничего не менялось. Лишь песчаные дюны бродили туда-обратно.

Так было до сего дня…

А еще на плешивой загогулине взморья была возведена утлая хибарка из плавника – впрочем, применив к этой хибарке термин «возведена», можно незаслуженно бросить тень на многие поколения зодчих, искусных строителей утлых хибарок. Куча плавника, выброшенного на берег морем, и то больше напоминает человеческое жилье.

И вот в этой самой хибарке только что умер человек.

– Ой! – сказал он.

Потом открыл глаза и окинул взглядом внутреннее убранство хижины. Он уже успел забыть, как выглядит его комнатушка, – последние десять лет все окружающие его предметы смотрелись очень мутно и неубедительно.

Резким движением он спустил на пол если не сами ноги, то, по крайней мере, воспоминания об оных, поднялся с ложа из морского вереска и вышел за дверь. Стояло прозрачно-жемчужное утро. Не без изумления человек обнаружил на себе призрачный контур своей парадной мантии. Местами она была замызгана, местами протерта до дыр, однако в материи все еще узнавался изначальный темно-красный плюш с золотой тесьмой. «Надо же, человек умер, а мантия осталась… Либо же наша одежда отходит в мир иной вместе с нами, – решил он, – либо ты, повинуясь привычке, умственно одеваешься…»

Повинуясь все той же привычке, он подошел к груде плавника, громоздящейся возле хижины. Попытался было поднять пару поленьев, но тщетно – дрова просачивались сквозь руки…

Проклятье!

Именно в этот момент он заметил неподвижную фигуру, стоящую у кромки воды и созерцающую морские дали. Фигура опиралась на косу. Ветер полоскал черные складки одеяний.

Приволакивая одну ногу и припадая на другую, человек двинулся к фигуре. Затем, вспомнив вдруг о своей смерти, он выпрямился и зашагал твердой, уверенной поступью. Так не шагал он уже несколько десятилетий – поразительно, как легко уходят и возвращаются к нам подобные навыки.

Однако не успел он преодоле

Страница 2

ь и половины расстояния, как фигура вдруг изрекла:

– ДЕККАН РИБОБ…

– Он самый.

– ПОСЛЕДНИЙ ПРИВРАТНИК…

– Вроде того.

Смерть призадумался.

– ТЫ ЛИБО ПРИВРАТНИК, ЛИБО НЕТ.

Деккан почесал нос. «Хоть это осталось, – удовлетворенно подумал он. – Впрочем, неудивительно, еще бы и к себе было не притронуться. Иначе бы я сразу на кусочки распался».

– Если по правилам, так Привратника должна посвящать в сан верховная жрица, – сказал он. – А верховную жрицу, почитай, уже больше тыщи лет как не видели. Я-то просто перенял все от старика Тенто – он здесь до меня жил. Вот он, значит, как-то раз и говорит мне: «Деккан, я, похоже, помираю, так теперь все на тебя ляжет. А то если никого, кто помнит, не останется, все ведь сызнова начнется. А ты сам понимаешь, что это значит». Да, так все и случилось, а я и не против. Но только вряд ли это назовешь настоящим посвящением.

Он поднял взгляд на песчаный холм.

– Только и оставались, кто помнил Голывуд, – он да я, – промолвил Деккан. – А потом я один… Ну а теперь…

Рука его взлетела ко рту.

– Ой-йой… – пролепетал он.

– ВОТ ИМЕННО, – отозвался Смерть.

Будет ошибочно утверждать, что в этот миг на лице Деккана Рибоба отразилось смятение, поскольку настоящее его лицо находилось в десятке ярдов и несло на себе застывшую усмешку – словно до покойного дошел наконец смысл шутки. Но дух Деккана явно обеспокоился.

– Видишь, какое дело, – поспешно заговорил он, – здесь же никого не бывает, разве что рыбаки из ближнего залива, так они рыбу оставят, и только их и видели, боятся потому что, суеверные они, а ученика я так и не нашел, ведь нельзя было отлучаться, огонь надо поддерживать, а потом песнопения…

– ДА.

– …Страшная это ответственность, когда все самому приходится делать…

– ДА.

– …Но тебя я, конечно, не упрекаю, нет, нет, не подумай…

– КОНЕЧНО.

– …То есть я надеялся, что корабль потонет и кого-нибудь на берег выбросит или какой охотник за сокровищами сюда заявится, вот я и объяснил бы ему все, как старый Тенто объяснил все мне, обучил бы песнопениям – в общем, разобрался бы как-нибудь, но вдруг раз, и умер, а теперь…

– ДА?

– Теперь, наверное, уже ничего не изменишь…

– НЕ ИЗМЕНИШЬ.

– Я так и думал, – уныло протянул Деккан.

Некоторое время он глядел на разбивающиеся о берег волны.

– Много тысяч лет назад тут был большой город, – наконец сказал он. – На месте моря, значит. До сих пор, стоит разгуляться буре, слышно, как под водой в старом храме звонят колокола.

– ЗНАЮ.

– В ветреные ночи я тут, бывало, сидел, слушал… Все представлял, как там мертвецы в колокола звонят.

– НУ, НАМ ПОРА.

– Старый Тенто говаривал, что-то есть там, под холмом, такое – большую силу над людьми имеет, разные странности заставляет делать, – сказал Деккан, нехотя следуя за удаляющейся фигурой. – За собой я никаких странностей не замечал.

– А ЭТИ ТВОИ ПЕСНОПЕНИЯ?

Смерть прищелкнул пальцами. Конь, бросив щипать скудную траву на песчаной дюне, рысцой подбежал к хозяину. Деккан с удивлением посмотрел на следы от копыт, остающиеся на песке. Он-то ожидал увидеть искры или хотя бы оплавленные камни.

– Э-э… – нерешительно протянул он. – Слушай, э-э-э… может, объяснишь, а что теперь со мной будет?

Смерть объяснил.

– Так я и думал, – мрачно отозвался Деккан.

Огонь, горевший всю ночь на макушке невысокого холма, взметнул облако пепла и померк.

Осталось лишь несколько раскаленных углей.

Вскоре погаснут и они.

.

.

.

Погасли.

.

.

.

За целый день ничего не произошло. Затем в мелкой выемке на краю угрюмого холма сдвинулась с места пара песчинок. Образовалась крохотная дырочка.

На поверхность вылезло нечто. Нечто невидимое. Нечто восторженное, самопоглощенное и замечательное. Неосязаемое, как мысль. Собственно, это и была мысль. Своевольная мысль.

Она была стара, но возраст ее не мерился календарем, известным человечеству. Сейчас у нее были лишь память и настоятельная потребность. Она помнила иные времена, иные миры. И ей нужны были люди.

Она поднялась на фоне звезд, очертания ее начали меняться, завиваясь дымком.

На горизонте виднелись огни.

И эти огни ей понравились.

Несколько мгновений она приглядывалась к ним, а потом невидимой стрелой протянулась к городу и рванулась вдаль.

Действовать ей тоже понравилось.

Прошло несколько недель.



Говорят, все дороги ведут в Анк-Морпорк, в самый большой город Плоского мира.

Во всяком случае, говорят, будто так говорят.

Но это изречение ошибочно. На самом деле все дороги ведут прочь от Анк-Морпорка – просто некоторые ходят по этим дорогам не в ту сторону.

Поэты давно отказались от попыток воспеть этот город. Сейчас самые хитрые из них пытаются лишь подыскать ему оправдания. Ну да, говорят они, может, он и смердит, может, он перенаселен, может, Анк-Морпорк и впрямь похож на преисподнюю, где погасили адское пламя и на целый год разместили стадо страдающих поносом коров, зато нельзя не отметить, что город этот просто кишит

Страница 3

еугомонной, бурной, стремительной жизнью.

Все это самая что ни на есть правда, пусть даже и сказанная поэтами. Хотя менее поэтичные люди не согласны с ними. Матрацы тоже могут кишеть жизнью, говорят они, только им почему-то оды не посвящают. Горожане искренне ненавидят этот город, и, если им приходится уехать по делам, на поиски приключений или, что гораздо чаще случается, до истечения срока ссылки, они с нетерпением ждут возможности вернуться в Анк-Морпорк, чтобы снова насладиться этой ненавистью. На задние стекла своих машин они наклеивают плакатик: «Анк-Морпорк: Ненавидь или Вали». А еще свой родной город горожане называют Большой Койхрен – в честь знаменитого фрукта[1 - Фрукт, произрастающий в некоторых районах языческого Пупземелья. Имеет двадцать футов в длину, покрыт шипами, цветом напоминает ушную серу, а запахом – муравьеда, который наелся тухлых муравьев.].

Время от времени очередной правитель Анк-Морпорка возводит вокруг города стену, якобы для защиты от недругов. На самом деле Анк-Морпорку враги не страшны. Наоборот, он встречает их с радостью – в особенности если у завоевателей есть деньги, которые можно потратить[2 - В знаменитом издании Гильдии Купцов и Торговцев «Дабро пажаловаться в Анк-Морпоркъ, горад тысичи сюпризов» имеется теперь целый раздел, озаглавленный: «Итак, ты фторкся к нам, вандал, и што мы тепер будим делать?», публикующий заметки о ночной жизни города и о сувенирах, что продаются на базарах, а в рубрике «Куда лучше перекочевать?» можно найти список ресторанов, предлагающих свежий кумыс и якский пудинг.].

Согласно статистическим исследованиям, большинство варваров, возвращаясь трусцой в свои промерзшие юрты, терзаются одним и тем же вопросом: как они умудрились так быстро обеднеть и при этом оказаться владельцами скверно сотканного ковра, литра негодного вина и тряпичного ослика лилового цвета в соломенной шляпке?

Город видел потопы, пожары, нашествия кочевых орд, множество революций и драконов – и все это Анк-Морпорк пережил. Порой, надо признать, по чистой случайности, но – пережил. Неунывающий, неисправимо продажный дух этого города справлялся с любыми неприятностями.

Так было до сего дня…



Бддыщщ.

Взрывом выбило стекла, сорвало дверь, почти напрочь снесло дымовую трубу.

Такое на Улице Алхимиков не в диковину.

К взрывам здесь относятся снисходительно. По крайней мере, взрывы – штука понятная, да и длятся недолго. Уж лучше взрывы, чем запахи, которые наползают исподтишка.

Взрывы, можно сказать, – явления природы. Или того, что от нее остается.

А этот взрыв был хорош даже по строгим меркам местных знатоков. В его черных клубах, в самой глубине, светилась багровая сердцевина, что случается нечасто. Обломки кирпичной кладки оплавились сильнее обычного. В общем, взрыв удался.

Бддыщщ.

Когда после взрыва прошла минута-другая, из дыры с рваными краями, зияющей на месте прежней двери, шатаясь, появилось некое существо – без волос, в еще тлеющих лохмотьях, оставшихся от одежды.

Неверными шагами добрело оно до толпы, собравшейся полюбоваться на разрушения, и случайно оперлось черной от копоти рукой о торговца мясными пирожками и сосисками в тесте. Торговца звали Достабль, и прозвище его было Себя-Режу-Без-Ножа. Он обладал почти сверхъестественным умением безошибочно оказываться там, где был хоть малейший шанс развернуть торговлю.

– Слово вспоминаю, – мечтательно и отрешенно произнесло существо. – На языке вертится…

– Ожог? – с готовностью подсказал Себя-Режу.

Однако тут же в нем возобладали интересы дела.

– После такой встряски, – заговорил он, придвигая свой лоток, столь забитый утилизированной органикой, что в недрах его вот-вот должен был зародиться разум, – что может быть лучше горячего пирога с мясом?

– Нет-нет-нет. Не ожог. Слово, которое говорят, когда что-то откроют. Выскакивают на улицу и кричат, – поспешно перебил тлеющий незнакомец. – Особое такое слово, – добавил он, мучительно сморщив закопченный лоб.

Толпа, смирившись с тем, что взрывов более не предвидится, обступила алхимика. Продолжение действа могло оказаться не менее интересным, чем сам взрыв.

– Ну да, верно, – сказал какой-то старик, набивая трубку. – Выскакивают на улицу и кричат: «Пожар! Пожар!» – Он торжествующе огляделся по сторонам.

– Нет, не то…

– Может, «Караул!» или…

– Он верно говорит, – вступила в разговор женщина с корзиной рыбы на голове. – Есть особое слово. Иностранное.

– Точно-точно, – поддержал другой ее сосед. – Особое иностранное слово для тех, кто открытие сделал. Его изобрел какой-то иностранный чудик у себя в ванне…

– Не знаю, как вы, – сказал старик с трубкой, прикуривая от тлеющей шляпы алхимика, – а я в толк не возьму, с какой стати человеку в нашем городе бегать по улицам и кричать на варварском наречии. Неужели только оттого, что он ванну принял? Да и посмотрите на него. Разве он принимал ванну? Она ему, конечно, не помешает, но ведь он ее не принимал. Чего ему бегать и кричать не по-нашему? В нашем языке дост

Страница 4

точно своих слов, чтобы горло подрать.

– Ну например? – спросил Себя-Режу.

Курильщик призадумался.

– Скажем… к примеру… «Эй, я кое-что открыл!!!»… или… «Ура!!!»

– Нет, я-то говорю об этом чудике, из Цорта, что ли. Он сидел у себя в ванне, а тут ему и пришла идея. Он и выскочил на улицу, да как завопит!

– Что завопит?

– Не знаю. Может, «Срочно дайте мне полотенце!»?

– Пари держу, попробуй он на нашу улицу голышом выскочить, еще бы не то завопил, – живо подхватил Себя-Режу. – Кстати, дамы и господа, у меня тут такие сосиски в тесте, что от них вы…

– Эврика, – промолвил покрытый копотью алхимик, раскачиваясь взад и вперед.

– Что – эврика? – не понял Себя-Режу.

– Вот это слово. Эврика. – Неуверенная улыбка осветила его почерневшее лицо. – Это означает «Нашел».

– Что нашел?

– Что-то да нашел. Во всяком случае, я точно нашел. Октоцеллюлозу. Потрясающая штука. Я ведь ее в руке держал. Просто слишком близко к огню поднес. – Алхимик вдруг начал говорить задумчиво, растягивая слова, как при контузии. – Очень важный факт. Надо записать. Не допускать нагревания. Очень важно. Надо записать этот очень важный факт.

Спотыкаясь, он побрел к дымящимся развалинам.

Достабль смотрел ему вслед.

– Ну и что бы это значило? – недоуменно спросил он, потом пожал плечами и громко закричал: – Пирожки с мясом! Горячие сосиски! Сосиски в тесте – нежные, как самое нежное свиное место!



За происходящим наблюдала, сверкая и скручиваясь спиралью, прилетевшая с холма мысль. Алхимик даже не подозревал о ее присутствии. Знал только, что сегодня он был необыкновенно изобретателен.

Ее же привлек ум торговца. Она была знакома с таким складом ума. Ей нравились такие умы. Ум, пригодный для торговли пирожками из ночного кошмара, без труда справится с торговлей грезами.

Она рванулась ввысь.

А на далеком холме легкий ветерок игрался с остывшим серым пеплом.

Ниже по склону, во впадине, где из трещины в камне тянулся вверх крохотный кустик можжевельника, заструилась тонкая струйка песка.



Бддыщщ.

Известковая пыль тонким слоем припорошила стол Наверна Чудакулли, аркканцлера Незримого Университета, и случилось это как раз в ту минуту, когда он трудился над какой-то особенно затейливой мухой для рыбалки.

Он выглянул из окна с цветными стеклами. Дымное облако поднималось над окраиной Морпорка.

– Казначе-е-ей!

Запыхавшийся казначей появился через несколько секунд. Он терпеть не мог взрывов.

– Это алхимики, мэтр, – едва выговорил он, пересиливая одышку.

– Уже третий раз за эту неделю. Проклятые пиротехники, – пробурчал аркканцлер.

– Боюсь, что так, господин, – ответил казначей.

– Чем они там думают?

– Не могу сказать, господин. – Казначей наконец перевел дыхание. – Алхимия меня никогда не привлекала. Слишком уж она… слишком…

– Опасна, – твердо заключил аркканцлер. – Вечно они что-то смешивают, приговаривая: «А что, интересно, будет, если добавить сюда каплю этой желтой бурды?» После чего неделями ходят без бровей.

– Я хотел сказать – непрактична, – поправил казначей. – Алхимики массу времени и сил тратят на то, чего можно добиться с помощью самой примитивной магии.

– Я думал, они пытаются гранить философские камни или что-нибудь в этом роде, – заметил аркканцлер. – Чушь все это, скажу я тебе. Ладно, меня уже нет.

Увидев, что аркканцлер начал бочком отступать к двери, казначей быстро устремился наперерез, протягивая пачку бумаг.

– Пока ты не ушел, аркканцлер, – предпринял он отчаянную попытку, – может быть, подпишешь несколько…

– Не сейчас, дружище, – прервал его аркканцлер. – Пора бежать. Надо повидать одного знатока лошадей – как ты на это смотришь?

– Как я смотрю?

– Вот и я так же.

Дверь за ним закрылась.

Казначей посмотрел на дверь и вздохнул. За долгие годы своего существования Незримый Университет знавал всяких аркканцлеров – больших и малых, хитрых, полоумных и вовсе безумных. Они приходили, занимали свой пост (правда, иногда пребывали на нем так недолго, что художник даже не успевал дописать парадный портрет для Главного зала) и умирали. Волшебники редко когда задерживаются на высоких магических постах – здесь перспективы примерно такие же, как у испытателя пружинных ходулей на минном поле.

Казначей, впрочем, большой беды в том не усматривал. Имена могут время от времени меняться, считал казначей, лишь бы всегда был какой-нибудь аркканцлер, который бы исправно подписывал бумаги – и предпочтительнее, с точки зрения казначея, подписывал не читая.

Но этот аркканцлер был редким экземпляром. Во-первых, он почти всегда отсутствовал, появляясь лишь затем, чтобы сменить перепачканную одежду. А во-вторых, у него была привычка орать на людей. В частности, на казначея.

А ведь в свое время мысль эта многим показалась очень здравой – избрать аркканцлером волшебника, который сорок лет не переступал порог Университета.

Между различными орденами волшебников шла вечная грызня, и в кои-то веки старшие волшебники пришли к единому мнению

Страница 5

Университету нужен период стабильности, чтобы хотя бы несколько месяцев его сотрудники могли со спокойной душой строить свои козни и интриги. Именно тогда в университетских архивах обнаружили имя Чудакулли из рода Коричневых, который добрался до седьмой степени магии в небывало раннем возрасте двадцати семи лет, после чего оставил Университет, удалившись в свои семейные владения где-то в глубинке.

Его сочли идеальной кандидатурой.

«Именно то, что надо, – решили все. – Чисто выметет. Новая, так сказать, метла. Волшебник из захолустья. Вернемся к этим… как их бишь?.. к корням волшебства. Хотим старого добряка с трубочкой и лукавыми глазками. Чтобы любую травинку по имени знал, чтоб бродил по дремучим лесам, где ему всякий зверь как брат родной, и все такое. Чтобы спал под звездами, слышал, о чем шумит в листве ветер, знал всякое дерево.

И чтобы с птицами умел разговаривать».

Послали гонца. Чудакулли Коричневый повздыхал, ругнулся раз-другой, отыскал в огороде свой посох, где тот подпирал пугало, и отправился в путь.

«А если и выйдут с ним какие-нибудь загвоздки, – отмечали про себя волшебники, – то устранить этого чревовещателя от сохи будет нетрудно».

Потом он явился, и оказалось, что он и впрямь общается с птицами, но только совсем не щебечет. Наоборот, орет во всю глотку: «Подстрелил тебя, паскуда!»

Звери лесные и птицы небесные и впрямь знали Чудакулли Коричневого. Они так хорошо научились распознавать его силуэт, что в радиусе примерно двадцати миль от имения Чудакулли они спасались бегством, прятались и совсем уж в отчаянных случаях яростно нападали, едва завидев его остроконечную шляпу.

В первые же двенадцать часов по приезде Чудакулли разместил в буфетной свору охотничьих драконов, перестрелял из своего жуткого арбалета воронов на древней Башне Искусства, осушил дюжину бутылок красного вина и завалился в постель в два часа ночи, горланя песню с такими словами, что волшебникам постарше и позабывчивее пришлось копаться в словарях, чтобы узнать их значение.

На следующее утро он поднялся в пять и отправился охотиться на уток в приречные болота.

Потом Чудакулли вернулся, громко выражая недовольство тем, что на мили вокруг негде ловить форель. (В реке Анк рыбалка была невозможна в принципе – крючки не уходили под воду, хоть прыгай на них.)

А еще он требовал к завтраку пива.

А еще – рассказывал анекдоты.

С другой стороны, думал казначей, он хотя бы не вмешивается в управление делами Университета. Управлять Чудакулли Коричневый вообще не стремился, разве что сворой гончих. Все, что нельзя было поразить стрелой, затравить собаками или поймать на крючок, не могло рассчитывать на его внимание.

Но пиво к завтраку! Казначея прошиб пот. В первой половине дня волшебники, как правило, пребывают не в лучшем виде, и обычно за завтраком в Главном зале царили безмолвие и всеобщая расслабленность – тишину нарушали только покашливание, негромкое шарканье прислуги и время от времени чей-нибудь стон. Громкие требования печенки, кровяной колбасы и пива были здесь в новинку.

Не боялся этого ужасного человека один только Ветром Сдумс, глухой старикашка ста тридцати лет от роду. Блестяще разбираясь в древних магических письменах, Сдумс всегда нуждался в предуведомлении и долгой подготовке, чтобы совладать с очередным, новым для него обстоятельством современной жизни. Прослышав где-то и умудрившись сохранить в памяти тот факт, что новый аркканцлер – сельский житель и дитя природы, он лишь недели через две осознал происходящие перемены, а до тех пор вел с Чудакулли любезные и вежливые беседы, основываясь на том немногом, что знал о природе и ее созданиях.

Развивались эти беседы примерно так: «Вам, верно, м-м, непривычно, м-м, спать в настоящей постели, а не под, э-э… звездами?» Или: «Эти предметы, м-м… носят названия соответственно… ножи и, м-м… вилки». Или: «Эта… м-м, зелень, которой посыпают омлет, должно быть, петрушка, м-м, как вы полагаете?»

Но поскольку во время еды новый аркканцлер никогда никого не слушал, а Сдумс не замечал, что не получает ответа, они вполне ладили друг с другом.

Впрочем, у казначея хватало других забот.

Алхимики, например. Алхимикам доверять нельзя. Очень уж они ревностно относятся к своему делу.

Бддыщщ.

Однако это был последний взрыв. Все последующие дни текли абсолютно спокойно, не отмеченные чередой взрывов. Город вновь угомонился, что с его стороны было верхом глупости.

Только казначей упустил из виду простую вещь: отсутствие взрывов вовсе не означает, что алхимики забросили свои занятия. Наоборот, это означает, что они двинулись в верном направлении.



Стояла полночь. Прибой с грохотом обрушивался на прибрежный песок и фосфорически светился в ночи. Однако у древнего холма шум его звучал приглушенно, точно прибой тонул в складках бархата.

Яма в песке сильно увеличилась.

Если приложиться к ней ухом, могло показаться, что слышишь аплодисменты.



Ночь все еще была в самом разгаре. Полная луна скользила над дымами и испар

Страница 6

ниями Анк-Морпорка, немало радуясь тому, что отделена от города несколькими тысячами небесных миль.

Здание Гильдии Алхимиков было новым. Впрочем, новизна его была непреходящей. За последние два года здание четырежды разрушалось до основания и четырежды отстраивалось заново.

В последний раз его решили отстроить без лекционно-демонстрационной аудитории – в надежде на то, что это благотворно отразится на его судьбах.

В ту ночь в Гильдию вошли, таясь и озираясь, несколько плотно закутанных фигур. Спустя несколько минут свет в окнах верхнего этажа сначала померк, а потом и вовсе исчез.

Хотя нет, исчез, но не вовсе.

Ибо что-то там происходило. В окне на короткий миг возникло странное мерцание. Вслед за тем раздались нестройные ликующие крики.

И послышался шум. На сей раз не взрыв, а странное механическое урчание – словно кот благодушествует на дне жестяного бака.

Оно звучало примерно так: кликакликакликаклика… клик.

Звук длился несколько минут под несмолкаемые выражения восторга. После чего чей-то голос сказал:

– Ну вот, собственно, и все.



– Что значит «все»? – спросил на другое утро патриций Анк-Морпорка.

Стоящий перед ним человек дрожал от страха.

– Не могу знать, сиятельнейший, – ответил он. – Меня туда не впустили. Заставили ждать под дверью.

Он нервно переплел пальцы. Взгляд патриция пригвоздил его к месту. Патриций знал силу своего взгляда. Взглядом он умел заставить людей говорить дальше, когда тем казалось, что они сказали все, абсолютно все.

Только сам патриций знал, сколько у него шпионов в городе. Этот был слугой в Гильдии Алхимиков. Однажды он имел несчастье предстать перед патрицием по обвинению в предумышленной медлительности и тут же добровольно пожелал сделаться шпионом[3 - В противном случае ему пришлось бы добровольно прыгнуть в яму со скорпионами.].

– Это все, сиятельнейший, – плачущим голосом повторил он. – Заметил только постукивание, мигание, свечение под дверью. А еще они говорили, что здешний дневной свет не годится.

– Не годится? Как это?

– Не знаю, ваша светлость. Просто сказали: не годится, мол. Надо, мол, перебраться туда, где он лучше. А потом мне велели принести поесть.

Патриций зевнул. Было что-то неимоверно скучное в дурачествах алхимиков.

– Вот, значит, как… – промолвил он.

– Только они поужинали всего за пятнадцать минут до того, – вдруг выпалил слуга.

– Наверное, то, что они делали, вызывает голод, – заметил патриций.

– Да, а кухня была уже заперта на ночь, так что мне пришлось пойти и купить лоток горячих сосисок в тесте у Себя-Режу Достабля.

– Ага… – Патриций перевел взгляд на свои бумаги. – Спасибо. Можешь идти.

– Но вот что самое странное, сиятельнейший. Им понравились его сосиски! Клянусь, что понравились!



Уже то, что алхимики имели свою Гильдию, было само по себе достойно удивления. Волшебники проявляют к взаимодействию столь же мизерную склонность, однако по природе своей они склонны к иерархии и соперничеству. Им нужна организация. Что за радость быть волшебником седьмого уровня, если не смотреть сверху вниз на другие шесть и не стремиться к уровню восьмому? Обязательно должны существовать волшебники, которых ненавидишь, и волшебники, которых презираешь.

Однако каждый алхимик – это затворник-одиночка. Он трудится в темных комнатах или потайных подвалах только ради того, чтобы добыть вожделенный куш – Философский Камень или Эликсир Жизни. Как правило, все алхимики – это худые, красноглазые люди с бородками, которые на вид даже и не бородки вовсе, а средоточие отдельных волосков, льнущих друг к другу в поисках защиты и поддержки. Кроме того, лицам алхимиков свойственно то неопределенное, не от мира сего выражение, что появляется у людей, проводящих чересчур много времени рядом с кипящей ртутью.

Неверно утверждать, что алхимики ненавидят других алхимиков. Зачастую они даже не замечают их. Или принимают за моржей.

И потому их крошечная, всеми презираемая Гильдия никогда не стремилась занять такое же высокое положение, как, скажем, Гильдия Воров, Гильдия Попрошаек или Гильдия Убийц, а вместо этого посвятила себя помощи вдовам и семьям тех алхимиков, что слишком беззаботно обходились с тем же цианистым калием или извлекли из некой весьма интересной плесени эссенцию, выпили полученное в результате опыта, а потом отправились на крышу порезвиться с фейками. Хотя вдов и сирот было не так уж много – алхимикам трудно подолгу общаться с людьми, и если кто-то из них женится, то лишь затем, чтобы было кого оставить присматривать за тиглями.

До сих пор единственным искусством, которым в совершенстве овладели алхимики Анк-Морпорка, было умение превращать золото в меньшее количество золота.

Так было до сего дня…

Но сегодня алхимики были охвачены тем нервным возбуждением, какое приходит к людям, обнаружившим на своем банковском счете целое состояние и не знающим, то ли предать это событие гласности, то ли побыстрей обналичить свое счастье и пуститься в бега.

– Волшебникам это не понравит

Страница 7

я! – твердил один из них, тощий застенчивый человечек по имени Тишес. – И они тут же обзовут это магией. А им, вы знаете, как острый нож к горлу, если кто-то вдруг занимается магией, а в волшебниках не числится.

– Да никакой магии здесь нет! – возражал ему Томас Зильберкит, президент Гильдии.

– Но бесы же есть.

– А какая здесь магия? Обычный оккультный сброд.

– Ну а саламандры?

– Нормальная тварь из области естественных наук! Что тут не так?

– Так-то оно так. Но они назовут это магией. Вы же знаете, что это за люди!

Алхимики мрачно покивали.

– Реакционеры, – заговорил Слухомодус, секретарь Гильдии, – чудократы надутые. Да и другие гильдии тоже хороши. Что они знают о путях прогресса? Какое им дело до прогресса? Они могли бы уже сто лет работать в этой же области! И что, работали? Как же! Вы только подумайте, насколько мы можем сделать жизнь людей… ну, как бы сказать… лучше! Возможности просто необъятны.

– В плане образования, – сказал Зильберкит.

– И в истории, – сказал Тишес.

– А также, не забудьте, это еще и развлечение, – заметил Крюкси, казначей Гильдии, маленький нервный человечек.

Алхимики вообще люди нервные, должно быть оттого, что никогда не знают, чего ожидать от булькающего в тигле подопытного бульона.

– Ну да. Разумеется. Развлечение тоже, – согласился Зильберкит.

– Какие-нибудь великие исторические драмы, – увлеченно продолжал Крюкси. – Только вообразите! Собираете актеров, они один раз играют, а потом люди по всему Диску любуются на это сколько душе угодно! И в жалованье немалая экономия, между прочим, – добавил он.

– Здесь главное – вкус, – заметил Зильберкит. – На нас лежит большая ответственность: мы ни в коем случае не можем допустить, чтобы получилось что-нибудь, ну, вы понимаете… – в голосе его проскользнула неуверенность, – вульгарное.

– Запретят, – мрачно высказался Тишес. – Знаю я этих волшебников.

– Понимаете, я тут подумал, – заговорил Зильберкит. – Здешний свет все равно плох. С этим все согласны. Нам нужно чистое небо. И следует перебраться подальше отсюда. Кажется, я знаю подходящее местечко.

– Слушайте, у меня просто в голове не укладывается, что мы это делаем! – воскликнул Крюкси. – Месяц назад была только безумная идея. А теперь – все получилось! Как по волшебству! Только тут нет ничего магического – ну вы понимаете, что я хочу сказать, – поспешно добавил он.

– Это не просто иллюзия, а реальная иллюзия, – промолвил Тишес.

– Не знаю, подумал ли об этом кто-нибудь из вас, – сказал Крюкси, – но мы можем заработать кое-какие деньги. А?

– Деньги здесь ни при чем, – покачал головой Зильберкит.

– Да-да, конечно, о каких деньгах может идти речь… – пробормотал Крюкси, покосившись на остальных. – А не посмотреть ли нам еще разок? – застенчиво продолжил он. – Я бы мог покрутить ручку. И… вот еще что… я знаю, от меня в этом проекте было не много толку, зато я придумал вот такую штуку.

Он вытащил из кармана своей мантии очень большой пакет и бросил на стол. Пакет плюхнулся набок, и по столу раскатились несколько легких белых шариков, которые выглядели так, будто взорвались изнутри.

Алхимики вытаращились на шарики.

– И что это такое? – спросил Тишес.

– Ну, как бы сказать, – смущенно пояснил Крюкси, – делается это так: берете немного кукурузы, кладете ее в тигель, скажем, номер три, добавляете, значит, немного растительного масла, а потом ставите сверху тарелку или что-нибудь в этом роде, и, когда начинаете нагревать, кукуруза начинает бабахать… Нет, нет, не всерьез, – успокоил он. – В общем, когда она кончит бабахать, вы снимаете тарелку и получаете эти вот… э-э… шарики. – Он обвел взглядом недоумевающие лица. – Это можно есть, – договорил он тихо, словно извиняясь. – Если добавить масло и соль, вкус получается, как у подсоленного масла.

Зильберкит протянул запятнанную реактивами руку, осторожно выбрал легкий комочек, кинул его в рот, с задумчивым видом пожевал.

– Сам не знаю, и зачем я их сделал, – смущенно краснея, признался Крюкси. – Просто у меня возникла идея, что так вроде бы нужно сделать.

Зильберкит продолжал жевать.

– По вкусу напоминает картон, – сказал он через некоторое время.

– Виноват, – окончательно смутился Крюкси и попытался сгрести комочки обратно в пакет.

Зильберкит мягко удержал его руку.

– А ведь заметьте, – продолжил он, выбирая новый вздутый комочек, – в этих штуках действительно что-то есть. И кажется, они на самом деле нужны. Как, говоришь, они называются?

– Да вообще-то никак, – ответил Крюкси. – Я называю их попзёрн.

Зильберкит взял еще один.

– Занятно, рука к ним так и тянется. Шарики для добавки. Попзёрн, говоришь? Хорошо. А теперь… теперь, господа, давайте еще разок покрутим ручку.

Тишес принялся перематывать мембрану в не-магическом фонаре.

– Ты и вправду знаешь место, где можно будет осуществить этот проект? И никакие волшебники нам не помешают? – спросил он.

Зильберкит ухватил горсть попзёрна.

– Это на побережье, – сказал он. – Хорошее мест

Страница 8

, солнечное и совершенно безлюдное. Открытый всем ветрам старый лес, храм, песчаные дюны.

– Храм? Да боги нас поубивают, если мы… – начал было Крюкси.

– Послушайте, – прервал Зильберкит. – Место пустует вот уже несколько столетий. Там давным-давно ничего нет. Ни людей, ни богов, ничего. Просто земля и солнце, и они ждут нас. Милые мои, это ведь наш шанс. А то магия – не для нас, делать золото – не для нас, делать деньги – даже это не для нас. Так давайте делать движущиеся картинки. Давайте творить историю.

Алхимики приосанились и приободрились.

– Верно, – сказал Тишес.

– Ну что, правильно, – согласился Крюкси.

– За движущиеся картинки, – Слухомодус торжественно поднял пригоршню попзёрна. – А как ты узнал про это место?

– Да я… – начал было Зильберкит и недоуменно замолчал. – А ведь не помню, – признался он наконец. – Ничего не помню. Наверное, услышал когда-то и забыл, а потом оно само всплыло в памяти. Знаете, как бывает.

– Да-да, – подхватил Тишес. – Вот и у меня с мембраной такой же фокус случился. Я как будто вспоминал, как это делается. Ну и шуточки порой выкидывает наш разум.

– Да-а-а…

– Да-а-а…

– Это, знаете ли, очень своевременная идея!

– Да-а-а…

– Да-а-а…

– Так и есть.

Слегка тревожное молчание повисло над столом. Все присутствующие мысленно пытались определить источник своего беспокойства.

В воздухе, казалось, возникло свечение.

– А как называется это место? – помолчав, спросил Тишес.

– Не знаю, как называли его в давние времена, – сказал Зильберкит, откидываясь на спинку стула и придвигая к себе попзёрн. – Но сейчас оно зовется Голывуд.

– Голывуд, – повторил Тишес. – Звучит… вроде бы знакомо.

Это замечание также потребовало тщательного обдумывания.

Молчание прервал Слухомодус.

– Ну, что ж, – бодро заявил он. – Голывуд так Голывуд. Голывуд, мы идем.

– Ага, – согласился Зильберкит и потряс головой, как бы пытаясь избавиться от некой тревожной мысли. – И все же странно. У меня такое чувство, будто… будто все эти годы именно туда мы и двигались.



На глубине нескольких тысяч миль от Зильберкита Великий А’Туин, всемирная черепаха, дремотно плыл сквозь звездную ночь.

Реальность представляет собой кривую.

И это не беда. Беда в том, что реальности всегда чуть-чуть не хватает. Согласно некоторым наиболее мистическим текстам, что находятся в библиотечном фонде Незримого Университета – крупнейшего научного заведения Плоского мира, по праву славящегося своими традициями как в магической, так и в гастрономической областях; величайшего книжного хранилища, оказывающего воздействие на Пространство и Время, – по крайней мере девять десятых всей когда-либо созданной реальности располагается за пределами множественной вселенной, а поскольку множественная вселенная по определению включает в себя все и вся, в мире неминуемо возникают очаги напряженности.

За границами вселенных хранятся сырьевые реальности – иными словами, то, что могло бы быть, может быть, никогда не бывало, а также всяческие бредовые идеи. Все это хаотически создается и рассоздается, как элементы в кипящих сверхновых.

Но временами, когда стенки миров слегка истончаются в процессе носки, все эти «может» и «могло бы быть» просачиваются внутрь.

А реальность, соответственно, утекает наружу.

Явление это родственно тем глубоководным горячим гейзерам, вокруг которых диковинные подводные существа находят достаточно тепла и пищи, чтобы создать на короткое время крошечный оазис существования в среде, не предполагающей никакого существования вовсе.

Идея Голывуда невинно и радостно хлынула в Плоский мир.

А реальность оттуда начала утекать.

И протечка эта была мигом обнаружена. За пределами миров обитают всяческие Твари, которые так здорово чуют самую незаметную струйку реальности, что по сравнению с ними акулы, учуявшие в соленой воде кровавый след, являют собой жалкую, несмешную пародию.

И Твари потянулись к месту протечки.



Над песчаными дюнами бушевала буря, но, едва достигнув вершины невысокого холма, тучи начинали клубиться и быстро поворачивали восвояси. Лишь иногда пара-другая дождевых капель падала на иссушенную землю, а самые сильные порывы ветра превращались здесь в слабое дуновение.

Буря занесла песком место давно погасшего костра.

Ниже по склону, рядом с ямой, которая уже могла вместить, скажем, барсука, вырвался из привычного окружения и покатился вниз небольшой камень.



Месяц прошел быстро. Задерживаться здесь ему не хотелось.



Казначей предупредительно постучал в дверь кабинета аркканцлера и заглянул внутрь.

Стрела из арбалета пригвоздила его шляпу к дверной панели.

Аркканцлер опустил арбалет и с досадой воззрился на казначея.

– Это кто же так делает?! – сказал он. – Вроде взрослый человек, мог без головы остаться.

Казначей не был бы там, где был сегодня (вернее, где был десять секунд тому назад – там, где и положено быть спокойному, уверенному в себе человеку, а не там, где был в данную минуту – на грани лег

Страница 9

ого сердечного приступа), если бы не обладал поразительной способностью стремительно оправляться от внезапных потрясений.

Он отколол шляпу от меловой мишени на старинной двери.

– Ах, пустяки, – сказал он. Такое благодушие, что прозвучало в голосе казначея, могло быть достигнуто лишь ценой чудовищных волевых усилий. – Дырки почти не видно. Но почему… э-э… ты стреляешь по двери, господин?

– Пошевели мозгами, дружище! На дворе темным-темно, а эти проклятые стены сплошь из камня. Или я совсем свихнулся – в камень стрелять?

– А, вот оно что, – промолвил казначей. – Но эта дверь, э-э, она, знаешь ли, уже пять веков насчитывает, – подбросил он вкрадчивый упрек.

– Вижу, вижу, – с первозданной простотой заметил аркканцлер. – Здоровенная такая, главное. Нам бы здесь, дружище, поменьше камня и дерева… Стоило бы добавить что-нибудь этакое, располагающее. Несколько охотничьих гравюр или там парочку украшений.

– Непременно займусь этим, – не моргнув глазом соврал казначей. Он вспомнил о пачке бумаг, которую держал под мышкой. – А сейчас, господин, есть одна вещь, о которой нужно позаботиться…

– А ведь и верно! – воскликнул аркканцлер, нахлобучивая на голову свою остроконечную шляпу. – Молодчина. Нужно пойти навестить дракона. Захворал бедняга! Который день уже к дегтю не притрагивается.

– Мне бы подпись на одной-двух… – заспешил казначей.

– Не до того, – отмахнулся аркканцлер. – Слишком много всяких бумаг расплодилось. И вот еще что…

Он уставился на казначея отсутствующим взглядом, очевидно пытаясь что-то припомнить.

– Я тут сегодня во дворе забавную тварь видел, – наконец сказал он. – Мартышка вроде. Рыжая такая, аж горит.

– А, да, – бодро отозвался казначей. – Это библиотекарь.

– Он что, держит мартышку?

– Нет, аркканцлер, ты меня неправильно понял, – все с той же бодростью пояснил казначей. – Это библиотекарь и был.

Аркканцлер устремил на него долгий, пытливый взгляд. Улыбка на лице казначея начала медленно стекленеть.

– Библиотекарь что, мартышка?

Казначею понадобилось немало времени, чтобы все объяснить, после чего аркканцлер спросил:

– То есть ты хочешь сказать, что некогда этот тип вдруг превратился в мартышку?

– Именно. В библиотеке случилась небольшая авария. Взрыв, выброс магии. Только что был человек, и вдруг – орангутан. Только не стоит называть его мартышкой, мэтр. Он – обезьяна.

– Не один ли черт?

– По-видимому, нет. Он делается весьма агрессивен, когда его называют мартышкой.

– То есть у него нет привычки показывать людям задницу?

Казначей зажмурился и содрогнулся:

– Нет, господин. Ты путаешь его с гиббоном.

– А-а… – аркканцлер призадумался. – Может, здесь еще какие обезьяны работают? Ты предупреди.

– Нет, мэтр. Только библиотекарь, мэтр.

– Обезьянам – отказать. Знаешь, нельзя нам этого. Нельзя, чтобы здоровущая волосатая тварь шастала по всему Университету, – решительно заявил аркканцлер. – Избавься от него.

– О нет! Ни в коем случае! Это лучший из всех библиотекарей, какие у нас были. И экономически мы выигрываем.

– Каким образом? Сколько мы ему платим?

– Мы ему платим бананами и орешками, – быстро ответил казначей. – А кроме того, только он один и знает, как работает библиотека.

– Тогда превратите его обратно! Тебе бы, например, хотелось провести всю жизнь в облике мартышки?

– В облике обезьяны, аркканцлер. Боюсь, он остался обезьяной исключительно по собственному желанию.

– А ты откуда знаешь? – подозрительно осведомился аркканцлер. – Он что, говорить умеет?

Казначей в нерешительности помолчал. Из-за библиотекаря вечно возникали недоразумения. Все так привыкли к нему, что уже было трудно представить себе то время, когда библиотекой не заведовала обезьяна с желтыми клыками и силой трех взрослых мужчин. Ненормальное всегда становится нормой – главное, дать ему немножко времени. Но когда рассказываешь о чем-нибудь таком кому-то постороннему, твои слова выглядят, мягко скажем, странными. Казначей нервно откашлялся.

– Он умеет говорить «у-ук», аркканцлер, – сообщил он.

– И что это значит?

– Это значит «нет», аркканцлер.

– А как звучит «да»?

Вот этого вопроса казначей и боялся.

– «У-ук», аркканцлер, – ответил он.

– Этот «у-ук» такой же, как первый «у-ук».

– О, нет, нет! Уверяю. Интонации абсолютно другие. Просто здесь нужна привычка… – Казначей развел руками. – Мы, наверное, приноровились понимать его, аркканцлер.

– Что ж, по крайней мере, он держит себя в хорошей форме, – ядовито заметил аркканцлер. – Не то что вы, остальные. Я сегодня утром вошел в Магическую, а там полно храпящих стариков!

– Это старшие волшебники, господин. Они, я бы сказал, в отличной форме.

– В отличной форме?! У декана такой вид, словно он тоже превратился, как и библиотекарь. Только этот превратился в кровать.

– Но, мэтр, – снисходительно улыбаясь, возразил казначей, – выражение «быть в форме», насколько я понимаю, означает «соответствовать своему назначению», а я бы сказал, что тело декана в высше

Страница 10

степени соответствует своему назначению – весь день проводить сидя и обильно питаться.

Казначей позволил себе слегка улыбнуться.

Взглядом, брошенным на него аркканцлером, можно было колоть лед.

– Это шутка? – спросил он с подозрительностью человека, для которого выражение «чувство юмора» останется непонятным, даже если вы убьете час на объяснения, водя указкой по рисункам и диаграммам.

– Всего-навсего выражаю свое мнение, мэтр, – осторожно заметил казначей.

Аркканцлер покачал головой:

– Не выношу шуток. И не терплю типов, которые вечно пытаются острить. Это все от сидячего образа жизни. Несколько двадцатимильных пробежек – и декан станет другим человеком.

– Пожалуй, – согласился казначей. – Мертвым.

– Зато умер бы здоровым.

– Да, но все же умер бы.

Аркканцлер недовольно поворошил бумаги у себя на столе.

– Разгильдяйство. Кругом разгильдяйство. Весь Университет развалили. Люди сиднем сидят целыми днями, в мартышек, понимаешь, превращаются. Вот нам, когда я был студентом, даже в голову не приходило превращаться в мартышек!

Он с досадой взглянул на казначея.

– Ну, чего тебе? – резко спросил он.

– Что-что? – растерялся казначей.

– Тебе ведь от меня что-то было нужно. Ты о чем-то пришел меня попросить. Наверное, потому, что я здесь единственный, кто не спит без задних ног и не лазает с воплями по деревьям, – добавил аркканцлер.

– Э-э. По-моему, аркканцлер, это все-таки гиббоны.

– А? Кто? Да что за чушь ты несешь?

Казначей выпрямился. С какой стати он должен терпеть такое обращение?

– На самом деле, господин, я пришел, чтобы поговорить об одном из наших студентов, – холодно произнес он.

– Студенты? – рявкнул аркканцлер.

– Да, мэтр. Ну, такие тощие, с бледными лицами. Мы ведь Университет, нам без студентов нельзя. Они – часть Университета, как крысы…

– А мне казалось, у нас есть люди, которые ими занимаются.

– Преподаватели. Конечно. Но бывают особые случаи… Словом, аркканцлер, у меня здесь результаты экзаменов, может, взглянешь?



Стояла полночь – не та полночь, что накануне, но во многом на нее похожая. Старый Том, безъязыкий колокол на башне Университета, беззвучно пробил двенадцать раз.

Дождевые тучи выцедили на город последние скудные капли. Под считаными влажными звездами кис Анк-Морпорк, самый реальный из всех городов, реальнее только кирпич.

Думминг Тупс, студент Незримого Университета, отложил книгу и крепко растер лицо.

– Ну, ладно, – сказал он. – Спроси меня что-нибудь. Давай. Спрашивай что хочешь.

Виктор Тугельбенд, еще один студент Незримого Университета, взял свой потрепанный «Некротеликомникон в Переложении для Студентов с Экспериментально-Практическим Задачником» и наобум открыл его. Виктор лежал на койке Думминга, вернее, упирался в нее лопатками, а тело его вытянулось вверх по стене – обычная поза отдыхающего студента.

– Ладно, – сказал он. – Давай. Готов? Итак… ага! Внемерное чудовище с характерным криком «Чонадочонадочонадо».

– Йоб Шоддот, – не раздумывая ответил Думминг.

– Верно. Какой пытке чудовище Шуп Аклатеп, Инфернальная Звездная Жаба с Миллионом Жабят, обычно подвергает свои жертвы?

– Оно… только не подсказывай… наваливается на тебя и показывает иконографии своих детей, пока твой мозг не взрывается.

– Угу. Кстати, никогда не мог взять в толк, как это происходит, – заметил Виктор, листая учебник. – Столько раз повторить: «О да, у него точь-в-точь твои глаза»… Я бы и до тысячи не дожил, сам покончил бы с собой.

– Ты все на свете знаешь, Виктор, – восхитился Думминг. – Меня просто поражает, что ты до сих пор студент.

– Что делать, – пожал плечами Виктор. – Так уж получается. Наверное, на экзаменах не везет.

– Давай, – сказал Думминг, – спроси еще что-нибудь.

Виктор снова открыл книгу.

Последовало минутное молчание.

Потом он спросил:

– Где находится Голывуд?

Думминг зажмурился и постучал себя по лбу.

– Сейчас… сейчас… только не подсказывай… – Он открыл глаза. – То есть как это: «Где находится Голывуд?» – сердито осведомился он. – Не помню я никакого Голывуда.

Виктор посмотрел на страницу. И верно, о Голывуде в учебнике не было ни слова.

– Могу поклясться, я только что слышал… Нет, наверное, о чем-то другом подумал, – неловко закончил он. – Это все от зубрежки.

– Ага, просто дуреешь. Зато потом все оправдается – когда станем волшебниками.

– Да, – сказал Виктор. – Жду не дождусь.

Думминг захлопнул книгу.

– Дождь кончился. Махнем через стену? Мы заслужили по стаканчику.

Виктор погрозил пальцем.

– Но только по стаканчику. Надо сохранить ясную голову. Завтра выпускной экзамен. Голова должна быть ясной.

– О чем речь! – пожал плечами Думминг.

И в самом деле, экзамен нужно сдавать с ясной головой. Отправной точкой множества блестящих карьер в области уборки улиц, сбора фруктов, гитарной игры в подземных переходах послужило недостаточное понимание этого простого факта.

Но Виктор имел особые причины быть начеку.

Он мог допустить ошибку – и

Страница 11

сдать экзамен.

Покойный дядюшка оставил ему небольшое состояние. Но в завещании, нацеленном исключительно на то, чтобы любимый племянник окончил колледж, была одна лазейка – условие, позволяющее Виктору избежать участи волшебника. Старик был уже немного не в себе, когда подписывал последние бумаги, а потому кое-что пропустил. Тогда как Виктор Тугельбенд всегда слыл весьма сообразительным юношей. Ход его размышлений был примерно следующим.

Каковы преимущества и неудобства положения волшебника? Да, вы пользуетесь известным престижем, однако часто оказываетесь в опасной ситуации и всегда рискуете быть убитым своим коллегой. Лавры высокочтимого покойника Виктора не привлекали.

А с другой стороны…

Каковы преимущества и неудобства студента-волшебника? У вас масса свободного времени, широкие возможности для таких занятий, как злоупотребление элем и распевание похабных песенок; никто не пытается вас убить – разве что как-нибудь просто и обыденно, как это частенько делается в Анк-Морпорке. И благодаря наследству вы можете вести скромный, но безбедный образ жизни. Конечно, особым престижем вы не пользуетесь, но этот факт вы осознаете именно потому, что до сих пор живы.

В общем, Виктор не пожалел усилий на то, чтобы изучить, во-первых, условия завещания, во-вторых, крайне изощренные экзаменационные требования Незримого Университета и, наконец, все экзаменационные работы за последние пятьдесят лет.

Проходной балл на выпускном экзамене был 88.

Провалить экзамен легко. Провалиться может каждый идиот.

Однако дядюшка у Виктора, несмотря на старческий маразм, был не промах. Согласно одному из условий завещания, стоило Виктору получить оценку ниже 80, поступление денежного содержания тотчас бы прекратилось – все деньги мигом бы испарились, как плевок на раскаленной печке.

В известном смысле Виктор взял верх над дядей. Мало найдется студентов, которые занимались бы с таким рвением, как Виктор. Поговаривали, что познаниями в области магии он не уступает иным из старших волшебников. Расположившись в удобном библиотечном кресле, Виктор дни напролет проводил за изучением гримуаров. Он штудировал опросные листы и порядок проведения экзаменов. Лекции он мог цитировать наизусть. По единодушному мнению преподавателей, Виктор Тугельбенд был самым способным и, бесспорно, самым деятельным из всех студентов за последние несколько десятилетий. Но каждый раз на выпускном экзамене он умело получал ровно 84 балла.

Невероятно, но факт.



Аркканцлер перевернул последнюю страницу.

– Понимаю, – проговорил он. – Жаль парня, но что поделать…

– Кажется, господин, ты не совсем понял ситуацию, – осторожно предположил казначей.

– А что тут непонятного? – возразил аркканцлер. – Парень на волосок недотягивает до сдачи, и так уже который год. – Он вытянул из стопки один лист. – Хотя вот тут сказано, что три года назад он сдал-таки экзамен. Получил 91 балл.

– Да, аркканцлер. Но потом он подал апелляцию.

– Апелляцию? По поводу сданного экзамена?

– Он заявил, что экзаменатор не заметил его ошибку в шестом вопросе, касающемся аллотропов октирона. Сказал, мол, не сможет жить с таким пятном на совести и до конца жизни будет терзаться сознанием, что нечестно опередил более достойных студентов. Кстати, на следующих двух экзаменах он набрал только 82 и 83 балла.

– Это почему же?

– Мы считаем, он решил не рисковать, мэтр.

Аркканцлер побарабанил пальцами по столу.

– Да, это недопустимо, – решил он. – Совершенно недопустимо, что он без конца оставался почти волшебником и втихомолку посмеивался над нами, надрывая себе… Что там люди себе надрывают?

– Абсолютно согласен, – благодушно прожурчал казначей.

– Мы должны поддержать его, – решительно заявил аркканцлер.

– Ты хотел сказать, перестать содержать, мэтр, – поправил его казначей. – Поддерживать его и дальше означало бы выставить себя в глупом свете.

– Да. Хорошая мысль. Давай-ка как следует выставимся, – согласился аркканцлер.

– Нет, мэтр, – терпеливо возразил казначей. – Он нас уже выставляет в глупом свете. А мы в ответ выставим его из Университета.

– Верно. Вообще всех выставим, – сказал аркканцлер. Казначей обреченно закатил глаза. – Ну, или только его, – добавил аркканцлер. – Значит, ты хочешь исключить этого парня из Университета? Какие проблемы, пришли его ко мне завтра утром и…

– Нет, аркканцлер. Просто так его не выгонишь.

– Как это? Мне казалось, вообще-то это мы руководим Университетом!

– Конечно, но с молодым Тугельбендом нужно быть крайне осторожным. Он знаток процедурных тонкостей. Зато завтра на выпускном экзамене мы можем подсунуть ему вот эту контрольную…

Аркканцлер взял протянутую бумагу. Прочел, шевеля губами.

– Всего один вопрос?

– Да. И он или сдаст, или завалит. Хотел бы я посмотреть, как он получит 84 балла из ста на одном-единственном задании.



В некотором смысле (не поддающемся определению наставников, к немалой их досаде) Виктор Тугельбенд был ленивейшим человеком за всю историю мирозд

Страница 12

ния.

Не в обыденно-будничном смысле. Обыкновенная лень – это простое отсутствие усилий. Это Виктор давным-давно прошел, после чего быстренько одолел заурядную праздность и сейчас стремительным шагом продвигался все дальше и дальше. На уклонение от работы он тратил куда больше усилий, чем иные люди вкладывают в самый упорный труд.

Ему никогда не хотелось быть волшебником. Виктору вообще ничего не хотелось – лишь бы его оставили в покое и не будили раньше полудня. Когда он был маленьким, взрослые задавали ему обычные вопросы: «А ты кем хочешь стать, малыш? Что выберешь?» – «Не знаю, – отвечал он. – А что у вас есть?»

Но долго так продолжаться не может – никто вам этого не позволит. Быть тем, кто ты есть, – мало; надо еще упорно трудиться, чтобы стать кем-нибудь еще.

И Виктор пытался. Довольно долго он пытался захотеть стать кузнецом: эта профессия казалась ему крайне интересной и романтичной. Но она предполагала тяжелый труд, возню с неподатливыми кусками металла. Потом он решил захотеть стать наемным убийцей, что представлялось необычайно лихим и романтичным занятием. Но оно также требовало приложения усилий, а главное, периодически надо было кого-нибудь убивать. Потом он попробовал захотеть стать актером – это казалось и драматичным, и романтичным одновременно, но подразумевало пыльные трико, тесные времянки и все тот же, к вящему его изумлению, тяжелый труд…

И в Университет Виктор отправился только потому, что легче было туда поехать, чем не поехать.

На лице его часто блуждала слегка недоуменная улыбка. От этого у людей складывалось впечатление, будто он чуть умнее, чем они. На самом же деле эта улыбка свидетельствовала о невероятных усилиях, которые Виктор прикладывал, чтобы разбирать человеческую речь.

У него были тонкие усики, которые, в зависимости от освещения, то придавали Виктору залихватский вид, то заставляли предположить, что он минуту назад лакомился шоколадным коктейлем.

Усами своими Виктор гордился. Тогда как студенты, сдав экзамены и став настоящими волшебниками, тут же должны были бросить мирское бритье и начать отращивать бороду, похожую на заросли дрока. При взгляде на старших волшебников казалось, что сквозь свои усы они способны добывать питательные вещества прямо из воздуха, как киты добывают их из моря.

Было половина второго. Виктор неспешной походкой возвращался из «Залатанного Барабана», самой вызывающе неблагопристойной городской таверны. Здесь стоит добавить, что походка Виктора Тугельбенда всегда казалась неспешной – даже когда он бежал.

Он был совершенно трезв и потому слегка удивился, оказавшись вдруг на Площади Разбитых Лун. Путь его лежал к тесному закоулку позади Университета и к тому участку стены, где несколько удобно расположенных расшатанных кирпичей уже много сотен лет позволяли будущим волшебникам потихоньку обходить правила Незримого Университета или, если уж выражаться совсем точно, через них перелезать.

Площади в его маршруте не было.

Он неспешно повернул назад, но тут же оглянулся. На площади происходило что-то непривычное.

Обыкновенно там ошивались всякие рассказчики историй, несколько музыкантов да посредники, выискивающие возможных покупателей на такие избыточные достопримечательности Анк-Морпорка, как Башня Искусства или Медный мост.

Но сейчас там находилась небольшая группа людей, занятых установкой большого экрана, который весьма смахивал на простыню, натянутую меж двух шестов.

Виктор подошел поближе.

– А что это вы тут делаете? – дружелюбно спросил он.

– Здесь будет представление.

– А-а. Актеры… – проговорил Виктор, не очень этим прельщенный.

Сквозь сырую тьму он лениво побрел прочь, но в этот момент из непроглядного мрака между двумя зданиями до него донесся чей-то голос.

– Караул, – негромко донес голос.

– Лучше по-хорошему отдай, – отозвался другой.

Приблизившись, Виктор вгляделся в темноту.

– Эй! – окликнул он. – Что тут у вас?

Последовало короткое молчание, после чего негромкий голос сказал:

– Ты, парень, шел бы своей дорогой, так ведь нет…

«У него нож, – подумал Виктор. – Сейчас он бросится на меня с ножом. А значит, или он меня прирежет, или мне придется удирать, а это такая трата сил!»

Люди, неспособные должным образом оценивать факты, решили бы, что Виктор Тугельбенд слишком тучен и изнежен. Между тем из всех студентов Университета он обладал самым спортивным телосложением. Таскать на себе лишние фунты – это ведь дополнительные усилия, поэтому Виктор позаботился, чтобы лишних фунтов у него не было, и поддерживал хорошую физическую форму. Кроме того, любое дело требует меньше усилий, если задействовать приличную мускулатуру, а не мешки с жиром.

Резко размахнувшись, он нанес короткий и сильный удар слева. Удар не просто достиг цели – он на миг оторвал грабителя от земли.

Потом Виктор оглянулся на жертву нападения. Жертва все еще жалась к стене.

– Надеюсь, ты не ранен, – сказал Виктор.

– А ну не шевелись!

– Я и не собирался.

Человек шагнул из тени навстреч

Страница 13

Виктору. Зажимая под мышкой пакет, он необычным жестом поднял руки к лицу, соединив растопыренные под прямым углом большие и указательные пальцы так, что его маленькие, юркие глазки смотрели словно сквозь рамку.

«Знак против дурного глаза, – догадался Виктор. – И это волшебник – судя по всяким рисункам на одежде».

– Поразительно! – промолвил человек, щурясь сквозь импровизированную рамку. – Пожалуйста, чуть голову поверни. Превосходно! Нос, конечно, не годится, но – что-нибудь придумаем!

Он шагнул вперед и попытался обнять Виктора за плечи.

– Тебе крупно повезло, – сказал он. – Ты встретил меня.

– В самом деле? – спросил Виктор, у которого сложилось впечатление, что дело обстояло как раз наоборот.

– Ты именно тот типаж, который я повсюду ищу.

– Прости, конечно, что вмешался, – пожал плечами Виктор. – Но мне показалось, что тебя пытались ограбить.

– Он позарился вот на это, – пояснил человек и похлопал по пакету, который держал под мышкой. Раздался звук, похожий на удар гонга. – Хотя толку ему от этого никакого.

– Какая-нибудь пустяковина? – уточнил Виктор.

– Отнюдь. Бесценная вещь.

– Что ж, поздравляю.

Человек отказался от попыток обхватить слишком широкие плечи своего спасителя и удовольствовался лишь одним.

– Но многие бы расстроились… – сказал он. – Слушай. Ты неплохо держишься. Хороший профиль. Как смотришь на то, чтобы попасть в движущиеся картинки?

– Э-э-э… нет, – ответил Виктор. – Пожалуй, воздержусь.

Человек вытаращил на него глаза.

– Ты хорошо меня расслышал? – спросил он. – Я говорю о движущихся картинках.

– Ну да.

– Все хотят попасть в движущиеся картинки.

– Спасибо, но нет, – вежливо отказался Виктор. – Не сомневаюсь, это достойное занятие, но для меня движущиеся картинки большого интереса не представляют.

– Это ведь движущиеся картинки!

– Да, – кротко отозвался Виктор. – Я слышу.

Человек покачал головой.

– Признаюсь, я удивлен, – произнес он. – Первый раз встречаю человека, который не рвется участвовать в движущихся картинках. «Вот он точно хочет поработать в движущихся картинках», – подумал я, как только тебя увидел.

– Да нет, спасибо, – повторил Виктор. – Меня это не слишком привлекает.

– А все-таки я перед тобой в долгу.

Щуплый человечек порылся в кармане, вытащил карточку и подал Виктору.

Тот прочел:




ТОМАС ЗИЛЬБЕРКИТ


ИНТЕРЕСНЫЕ И ПОУЧИТЕЛЬНЫЕ КАРТИНКИ


Ленты в одной и двух частях


Почти не взрывоопасно


Голывуд, дом 1


– На случай, если передумаешь, – сказал человек. – В Голывуде меня все знают.

Виктор уставился на карточку.

– Благодарю, – нерешительно произнес он. – Слушай, а ты, э-э… волшебник?

Зильберкит бросил на него гневный взгляд.

– С чего ты взял? – резко спросил он.

– Ну, магические символы на платье…

– Магические символы?! Чем ты смотришь, юноша? Разве ты видишь перед собой сомнительные руны смехотворной и устаревшей системы верований? О нет, это знаки просвещенного ремесла, чей молодой рассвет еще только… э-э… рассветает! Магические символы! – заключил он уничижительным тоном. – И это мантия, а не платье, – добавил он.

Виктор всмотрелся в скопление звезд, полумесяцев и прочих рисунков. Знаки просвещенного ремесла, чей молодой рассвет еще только рассветает, были, на его взгляд, как две капли воды похожи на сомнительные руны смехотворной и устаревшей системы верований, но говорить об этом, пожалуй, было бы неуместно.

– Извини, – сказал он. – Не разглядел.

– Я алхимик, – сообщил Зильберкит, смягчившись лишь отчасти.

– А, свинец в золото и так далее.

– Не свинец, юноша. Свет. Из свинца не получается. Свет – в золото.

– Вот как? – вежливо отозвался Виктор, следуя за Зильберкитом.

Тот доковылял до середины площади и принялся устанавливать там треногу.

Собралась небольшая толпа. В Анк-Морпорке нетрудно собрать небольшую толпу. В этом городе живут едва ли не самые благодарные зрители во вселенной. Они готовы глазеть на что угодно, особенно если зрелище таит в себе хоть малую возможность какого-нибудь забавного увечья.

– Может, останешься на представление? – спросил Зильберкит и поспешил по своим делам.

«Алхимик! Дело известное, у алхимиков вечно с головой непорядок, – подумал Виктор. – Удивляться нечему».

Но кто будет тратить время и двигать картинки? Многие из них недурно выглядят там, где их повесили.

– Сосиски в тесте! Хватайте, пока горячие! – гаркнул кто-то прямо ему в ухо.

Он обернулся.

– О, привет, господин Достабль, – сказал Виктор.

– Вечер добрый, паренек. Не хочешь ли славную горячую сосиску?

Виктор посмотрел на лоснящиеся трубочки в лотке, висящем на груди у Достабля. Пахли они заманчиво. Они всегда так пахли. А потом, вонзив в них зубы, вы в который раз обнаруживали, что Себя-Режу-Без-Ножа Достабль сумел найти применение таким частям животных, о наличии которых сами животные едва ли догадываются. Достабль справедливо полагал, что с большим количеством жареного лука и горчицы люди способны съесть что у

Страница 14

одно.

– Студентам скидка, – заговорщицки шепнул Достабль. – Пятнадцать пенсов. Можно сказать, себя без ножа режу!

Он искушающе приподнял крышку сковороды, выпустив облако пара.

Растленный аромат жареного лука сделал свое злое дело.

– Разве что одну, – осторожно согласился Виктор.

Достабль выхватил сосиску и с обеих сторон пришлепнул ее надрезанной булочкой – точь-в-точь лягушка, на лету схватившая муху.

– Сосиска – объеденье, жизнь отдашь, – бодро пообещал он.

Виктор отщипнул кусочек лука. Пока вроде безопасно.

– А что здесь творится? – спросил он, ткнув большим пальцем через плечо в сторону хлопающего на ветру экрана.

– Представление какое-то, – сказал Достабль. – Горячие сосиски! Славные сосиски! – Он опять понизил голос до привычного заговорщицкого шепота. – Слышал, в других городах публика прямо с ума сходит. Они это дело там готовили, прежде чем сюда везти, в Анк-Морпорк.

Они смотрели, как Зильберкит и пара его помощников возятся с ящиком на треноге. Внезапно из круглого отверстия в передней стенке ящика вырвался ярко-белый свет и залил экран. Из толпы послышались ленивые возгласы одобрения.

– А, – догадался Виктор. – Понятно. И это все? Так это же театр теней. Только и всего. Меня когда-то дядя этим развлекал. Ну, двигаешь руками перед каким-нибудь светом, и из теней получаются всякие картинки.

– Да-да, – неуверенно припомнил Достабль. – «Большой слон», «парящий орел». Мой дед такие штуки умел показывать.

– А мой дядя обычно показывал «уродского кролика», – сказал Виктор. – Честно говоря, не умел он это делать. Иной раз выходило ужасно неловко. Мы все сидим и гадаем, что это – «удивленный ежик» или «дурностай во гневе», а дядя обижается и уходит спать, потому что на самом деле он показывал «Лорд Генри Прыггс и его солдаты побеждают троллей в битве при Псевдополисе». Не пойму, что тут особенного – обычные тени на экране…

– Не, я слышал, тут совсем другое, – поведал Достабль. – Я недавно продал одному типу двойную особую сосиску, так он и сказал: это, мол, картинки очень быстро показывают. Склеивают вместе и крутят одну за другой. Очень-очень быстро, говорит.

– Слишком быстро нельзя, – строго заметил Виктор. – Если картинки менять слишком быстро, мы их вообще не разглядим.

– Во-во, по его словам, вся штука здесь в том, что не видно, как картинки меняются, – пояснил Достабль. – Их нужно смотреть все сразу. Что-то в этом роде.

– Но они же будут расплываться, – возразил Виктор. – Ты об этом его не спросил?

– Гм… Нет, – признался Достабль. – Вообще-то, он очень быстро ушел. Сказал, что-то у него там разболелось.

Виктор задумчиво посмотрел на остаток сосиски в тесте и в ту же минуту почувствовал на себе чей-то пытливый взор.

Он перевел взгляд ниже. У ног его сидел пес.

Пес был небольшим, кривоногим, серый цвет чередовался с рыжими, белыми и черными пятнами. Псина изучала Виктора с самым пристальным вниманием.

Такого пронизывающего взгляда Виктор еще не видел. В нем не было ни угрозы, ни заискивания. Взгляд просто был очень протяжный, очень вдумчивый, словно пес желал запомнить все подробности, с тем чтобы позже дать представителю власти исчерпывающее описание.

Убедившись, что вполне завладел вниманием Виктора, пес перевел взгляд на сосиску.

Чувствуя стыд за свою жестокость к бедному бессловесному животному, Виктор бросил сосиску. Пес поймал ее и, не тратя сил на пережевывание, мгновенно проглотил.

Людей на площади прибавилось. Себя-Режу-Без-Ножа Достабль уже успел отойти и вел сейчас бойкую торговлю среди гуляк-полуночников, чей нетрезвый оптимизм брал верх над осторожностью. Впрочем, кому-кому, а им бояться было нечего. Наполненный не лучшей брагой желудок одинаково неприветливо встречает любую пищу.

Виктор постепенно оказался в гуще большой толпы. Причем здесь собрались не только люди. В нескольких шагах от себя он увидел огромную, мощную тушу Детрита, старого тролля, которого хорошо знали все студенты, так как его постоянно нанимали на работу туда, откуда надо было силой вышвыривать людей. Тролль попытался подмигнуть Виктору. Для этого ему пришлось закрыть оба глаза – Детриту нелегко давалась сложная мимика. Считалось, что, если бы Детрита можно было обучить чтению и письму настолько, чтобы он смог сесть и пройти тест на уровень интеллекта, этот самый уровень оказался бы ниже уровня стула, на котором тролль будет сидеть.

Зильберкит поднял мегафон.

– Дамы и господа, – провозгласил он, – вам выпала сегодня честь стать свидетелями поворотного пункта в истории века… – Он опустил мегафон, и Виктор услышал, как он торопливым шепотом спросил у одного из помощников: – Какое у нас сейчас столетие? Точно? – Затем он вновь поднял мегафон и продолжал напыщенно и воодушевленно: – …В истории Века Летучей Мыши! Вы присутствуете при рождении Движущихся Картинок! Картинок, которые движутся безо всякого вмешательства магии!

Он подождал аплодисментов. Их не последовало. Толпа молча таращилась на него. В Анк-Морпорке, чтобы дождаться аплод

Страница 15

сментов, мало заканчивать каждое предложение восклицательным знаком.

Слегка обескураженный, Зильберкит продолжал:

– Говорят, Увидеть – Значит Поверить! Но, дамы и господа, вы не поверите Собственным Глазам! Вам предстоит узреть Триумф Естественной Науки! Чудо Века! Открытие Мирового Значения, я даже дерзну утверждать, Сотрясение Основ Вселенной!..

– Надеюсь, нас угостят здесь чем-нибудь поаппетитнее этой мерзкой сосиски, – раздался негромкий голос на уровне колена Виктора.

– …Овладение Природными Механизмами для сотворения Иллюзии! Иллюзии, дамы и господа, созданной без привлечения Магии!..

Взгляд Виктора медленно пополз вниз. Внизу никого не было – кроме пса, который в данный момент старательно чесался. Пес неторопливо поднял глаза на Виктора.

– Гав? – осведомился он.

– …Возможности для Образования! Искусств! Истории! Благодарю вас, дамы и господа. Дамы и господа, Вы Ничего Такого Не Видели!

Он снова помолчал, предвосхищая аплодисменты.

Кто-то в переднем ряду метко заметил:

– Это верно! Пока мы ничего не видели.

– Да уж, – отозвалась женщина рядом с Виктором. – Заканчивай с болтовней и показывай нам свои тени.

– Правильно! – подхватила другая женщина. – «Уродского кролика» давай! Очень он моим ребятишкам нравится.

Виктор ненадолго отвел глаза в сторону, чтобы усыпить бдительность пса, потом быстро повернулся и в упор взглянул на животное.

Пес дружелюбно разглядывал толпу и, судя по всему, не обращал на Виктора ни малейшего внимания.

Виктор хлопнул себя ладонью по уху, потряс головой. Эхо, наверное. Или что-нибудь вроде. Дело не в том, что пес издал звук «гав», хотя уже одно это было бы необычным, ведь большинство собак во вселенной никогда не издают звук «гав», их лай более сложен – «уав» или «р-р-рав». В общем, не в этом дело. Пес вообще не лаял. Обычная собачья реплика «гав» была отчетливо произнесена.

Виктор помотал головой и снова стал глазеть на Зильберкита, который спустился со своего места перед экраном и дал знак одному из помощников, чтобы тот начинал крутить ручку, приделанную сбоку ящика. Раздался скрежет, который постепенно перешел в равномерное пощелкивание. Смутные тени заплясали на экране, а потом…

Последнее, что запомнил Виктор, это голос рядом с его коленом:

– Могло быть хуже, шеф. Я ведь мог и «мяу» сказать.



Голывуд грезит…



Прошло восемь часов.

Мучимый тяжким похмельем, Думминг Тупс виновато поглядел на пустующий соседний стол. Что-то не похоже на Виктора – пропустить экзамен. Он всегда говорил, что риск его бодрит.

– Приготовьтесь перевернуть экзаменационные билеты, – объявил дежурный экзаменатор в дальнем конце зала.

Шестьдесят сердец шестидесяти будущих волшебников напряженно замерли в гнетущем, непереносимом ожидании. Думминг нервно теребил свою приносящую удачу ручку.

Волшебник на возвышении опрокинул вверх дном песочные часы.

– Можете начинать, – провозгласил он.

Некоторые из особенно самоуверенных студентов перевернули свои билеты, даже не прикасаясь к ним – просто щелкнув пальцами. Думминг люто ненавидел подобных типов.

Он потянулся к своей приносящей удачу чернильнице, в нервной спешке промахнулся и – перевернул ее. Черный поток залил экзаменационный вопросник.

От ужаса Думминг аж задохнулся. Быстренько расстелив на поверхности стола подол мантии, он попытался промокнуть чернила. Сушеную лягушку, которую он держал при себе на счастье, смыло в неизвестном направлении.

Сгорая от стыда, роняя чернильные капли, он с мольбой взглянул на председателя волшебной комиссии и просительно указал глазами на пустой соседний стол.

Волшебник кивнул. Думминг, исполненный благодарности, бочком перебрался через проход, подождал, пока успокоится сердцебиение, и очень осторожно перевернул лежащий на столе билет.

Десять секунд спустя он вновь перевернул билет, ожидая-таки найти остальные вопросы, которые, видимо, залезли на оборотную сторону листа.

Вокруг царило напряженное молчание; в пятидесяти девяти головах натужно шевелились извилины.

Думминг опять перевернул билет.

Быть может, какая-то ошибка? Нет… Вот университетская печать, подпись аркканцлера – все на месте. Возможно, однако, это какое-то особое испытание. За ним наблюдают, ждут, что он будет делать.

Думминг украдкой огляделся по сторонам. Остальные студенты были поглощены работой. Должно быть, все-таки ошибка. Точно. Чем дольше он размышлял, тем логичнее казалось это объяснение. Аркканцлер, должно быть, подписал билеты, а потом, переписывая их, один из секретарей дошел до самого важного, первого вопроса, и тут его, вероятно, куда-то позвали, да мало ли что могло произойти – в общем, никто не заметил, как лист положили на стол Виктора, но тот не явился на экзамен, и лист достался Думмингу, а это значит, решил Думминг во внезапном приступе благочестия, сами боги возжелали, дабы он получил этот экзаменационный билет. И пренебречь такой возможностью будет сущим кощунством или как там это называется.

А его ответ они обязаны будут пр

Страница 16

нять. Думминг не зря жил в одной комнате с величайшим в мире знатоком экзаменационной процедуры – кое-чему он выучился.

Думминг еще раз взглянул на вопрос.

«Имя и фамилия экзаменуемого», – гласил он.

И Думминг на него ответил.

Даже подчеркнул свой ответ, воспользовавшись счастливой линейкой.

А еще немного погодя, желая явить свое прилежание, чуть выше он написал: «Ответ на вопрос номер Один».

Спустя еще десять минут, строчкой ниже, он приписал: «Что и является именем и фамилией экзаменуемого». Это он тоже подчеркнул.

Бедный старина Виктор будет очень жалеть, что упустил такой случай, подумал он.

Кстати, где же Виктор?



Дороги к Голывуду еще не было. Всякий, кто намеревался туда попасть, должен был двигаться по Щеботанскому тракту. Затем нужно было свернуть и шагать через скудный ландшафт в сторону песчаных дюн. Обочину украшали цветочки львиного зада и куриной глухоты. Мирная тишина подчеркивалась гудением пчел и далекой песней жаворонка.

Виктор Тугельбенд сошел с дороги там, где обочина была разворошена и примята множеством телег и ног. Как явствовало из более подробного осмотра, следы были в основном свежие.

Впереди ждал долгий путь. Виктор зашагал дальше.

В каком-то отдаленном уголке сознания тонюсенький голосок надоедливо вопрошал: «Где я? Чего ради я это делаю?» Тогда как у другой части сознания подобных вопросов не возникало: Виктор вовсе не обязан был идти туда, куда шел. Однако сейчас он был подобен жертве гипноза, твердо убежденной, что в любую минуту она может выйти из подчинения, просто ей не хочется. Поэтому Виктор предоставил своим ногам шагать куда им вздумается.

Он сам не знал, куда идет и зачем. Знал лишь, что он должен стать частью чего-то очень и очень важного. И что такой возможности ему больше не представится.

Чуть позади, быстро нагоняя Виктора, следовал Себя-Режу-Без-Ножа Достабль. Не будучи прирожденным наездником, время от времени он падал с лошади – и только поэтому еще не поравнялся с Виктором. Кроме того, Достаблю пришлось ненадолго задержаться в городе – чтобы по дешевке продать свое сосисочное предприятие одному гному, который теперь никак не мог нарадоваться своей удаче (его радость не омрачилась даже после того, как он отведал сосисок). Достабля тоже что-то звало – и в зове том звенело золото.

Много позади него, бороздя передними лапами песок, тащился тролль Детрит. Трудно с уверенностью сказать, о чем именно размышлял тролль, – так же как невозможно сказать, о чем думает почтовый голубь. Скорее всего, тролль, как и голубь, просто знал: там, где он сейчас, вовсе не то место, где он, по идее, должен быть.

И наконец, позади всех по дороге двигался фургон, запряженный восемью лошадьми, – он вез груз строительного леса для Голывуда. Возница тоже ни о чем особенно не думал, разве что слегка недоумевал по поводу странного происшествия, случившегося с ним в предрассветной тьме на выездной дороге из Анка. Голос из придорожного мрака вдруг окликнул его: «Именем городской стражи приказываю остановиться!» И возница, разумеется, тут же остановился, но, оглядевшись по сторонам, никого не увидел.

Однако сейчас повозка, грохоча, проезжает мимо нас, и мы, гипотетические наблюдатели, видим маленькую фигурку Чудо-Пса Гаспода, который тщетно пытается устроиться среди бревен. Этот пес тоже направляется в Голывуд.

И тоже не знает – зачем.

Но полон решимости узнать.



Столетие Летучей Мыши близилось к исходу, и в эти дни вряд ли кто поверил бы, что за делами Плоского мира пристально и нетерпеливо следят умы, превосходящие Ум Человеческий своей мощью или, по крайней мере, злобой; что дела эти рассматриваются и изучаются с тем же вниманием, с каким три дня голодавший человек рассматривает и изучает особое предложение «Все-Что-Успеешь-Сожрать-На-Доллар», выставленное у входа в «Реберный дом Харги»…

Хотя большинство волшебников смогли бы поверить, только им никто ничего не сказал.

А уж библиотекарь поверил бы точно.

И госпожа Мариетта Космопилит, что живет в доме номер 3 по улице Щеботанской в Анк-Морпорке, тоже поверила бы. Но она также верила, что земля круглая, что перышко чеснока в бельевом ящике комода отгоняет вампиров, что время от времени полезно побыть на людях и посмеяться, что в каждом есть что-то хорошее – надо только знать, где искать, и что три отвратительных гнома всякий раз подсматривают, когда она раздевается перед сном[4 - Вот как раз здесь она была права, но это чистая случайность.].



Голывуд!..



…Пока был, прямо скажем, так себе. Просто холм у моря, а по другую сторону холма – множество песчаных дюн. Место было красиво своеобразной красотой – той самой, которой можно быстро полюбоваться и тотчас перенестись в другое место, туда, где есть горячая ванна и прохладительные напитки. Оставаться там на более продолжительное время следует разве что во искупление грехов.

И все же то был город… какой-никакой, а город. Лачуги строились прямо там, где возчикам приходило в голову сгрузить лес. Постройки были

Страница 17

безыскусны и грубы, словно плотники жалели на них время, которое предпочли бы потратить на нечто более значительное. Голывуд был застроен дощатыми квадратными коробками.

Исключение представляли лишь фасады.

Как много лет спустя говаривал Виктор, тот, кто желает понять Голывуд, должен первым делом понять его постройки.

Сначала вы видели стоящую на песке коробку. Кое-как сварганенная двускатная кровля функционального значения не несла – дождей в Голывуде не было никогда. Щели в стенах конопатились старым тряпьем. Окна – просто дыры в стене, так как стекло при перевозке из Анк-Морпорка могло треснуть. А фасад с задней стороны дома выглядел как огромный деревянный щит, удерживаемый сложным переплетением подпорок.

Зато спереди фасад представлял собой крашеную и расписную архитектурную фантазию в стиле баракко – резьба, лепнина и прочие изыски. В Анк-Морпорке люди благоразумно стремились не привлекать внимания и строили очень простые дома, а украшения приберегали для внутреннего убранства. Тогда как Голывуд выворачивал свои дома наизнанку.

Пребывая в несколько одурманенном состоянии, Виктор брел по дороге, которая считалась здесь главной улицей. Кажется, рано утром он проснулся в дюнах. Почему? Он направлялся в Голывуд, но зачем? Этого он вспомнить не мог. Помнил только, что, когда он принимал это решение, оно казалось бесспорным и очевидным.

У него была сотня веских причин.

Вспомнить хотя бы одну…

Увы, в мыслях его не было места воспоминаниям. Они были слишком заняты насущной проблемой голода и жажды. Пошарив по карманам, он наскреб всего семь пенсов. Этого не хватило бы и на миску супа, не говоря уж о том, чтобы сытно поесть.

А сытно поесть ему бы не помешало. После сытной еды голова обычно проясняется.

Он начал протискиваться сквозь толпу. Большинство местных жителей, похоже, составляли плотники, но были и другие, тащившие большие плетеные бутыли и таинственные ящики. Все двигались очень быстро, с решительным видом, по каким-то своим очень важным делам.

Все, кроме него.

Он плелся по недавно проложенной улице, разглядывал дома и чувствовал себя кузнечиком, который по ошибке запрыгнул в муравейник. И, казалось, не было…

– Смотри, куда прешь!

Он отлетел к стене. Когда он вновь обрел равновесие, вторую участницу столкновения уже поглотила толпа. С минуту он высматривал ее, а затем со всех ног кинулся следом.

– Эй! – окликнул он. – Прошу прощения! Всего на минутку! Госпожа!

Она остановилась, в нетерпении ожидая, пока он подойдет.

– Ну? – сказала она.

Она была ниже его на голову. О фигуре судить было трудно, поскольку почти вся фигура скрывалась под нелепой пышности платьем в оборках – впрочем, не таким уж и нелепым по сравнению с громадным белокурым париком, усеянным кудряшками. Глаза на мертвенно-белом от грима лице были густо обведены черным. В целом создавалась картина ходячего абажура, страдающего от жестокого недосыпания.

– Ну? – повторила она. – Быстрее! Через пять минут я снимаюсь!

– Что?

Она немного смягчилась.

– Ладно, можешь не объяснять, – сказала она. – Ты – новенький. Ничего здесь не знаешь. Куда пойти и с чего начать. И хочешь есть. А денег нет. Верно?

– Да! Но откуда ты знаешь?

– Все с этого начинают. И ты хочешь попробоваться, верно?

– Кем попробоваться?

Она закатила подведенные черным глаза:

– О боги, попасть в движущиеся картинки!

– М-м…

«А ведь хочу, – подумал он. – Я не знал этого, но точно хочу. Да. За этим я сюда и пришел. Как же я забыл?»

– Точно, – сказал он. – Именно этого я и хочу. Хочу, э-э-э… чтобы меня, э-э, попробовали. А как это происходит?

– Некоторые ждут целую вечность. А потом – раз, и их замечают. – Девушка оглядела его с нескрываемым презрением. – Слушай, становись-ка лучше плотником. В Голывуде всегда нужны хорошие плотники.

И, повернувшись на каблучках, она исчезла, затерялась в толпе очень занятых людей.

– Э-э-э, благодарю… – произнес Виктор ей вслед. – Спасибо! – Он повысил голос: – Надеюсь, твоим глазам уже лучше!

Виктор побренчал монетами в кармане.

Ну, плотником – это исключено! Тяжелая, монотонная работа. Как-то раз он пробовал стать плотником, и они с деревом быстро пришли к соглашению – он его не трогает, а оно не колется.

В том, чтобы ждать целую вечность, есть некоторые плюсы. Только тебе тогда пригодятся деньги.

Пальцы его нащупали нечто маленькое и неожиданно четырехугольное. Виктор достал это нечто из кармана. Присмотрелся.

Карточка Зильберкита.



Голывуд, дом № 1 представлял собой пару самых обычных лачуг, расположенных за высоким забором. У ворот выстроилась очередь. Она состояла из троллей, гномов и людей. Судя по ряду признаков, они здесь стояли довольно долго. Кое-кто из участников очереди уже имел тот врожденно подавленный вид, который вкупе с манерой, оставаясь на ногах, оседать всем телом приводит стороннего наблюдателя к выводу, что он лицезреет особо выведенную породу, чьи предки стояли еще в первой доисторической очереди.

В воротах д

Страница 18

журил высокий человек мощного телосложения и взирал на очередь с самодовольным видом всех мелких начальников.

– Э-э, прошу прощения… – начал Виктор.

– Господин Зильберкит сегодня больше не принимает, – процедил человек одной стороной рта. – Давай, вали отсюда.

– Но он сказал, если я когда-нибудь буду в…

– А я говорю – вали отсюда, приятель.

– Да, но…

Створка ворот чуть приоткрылась. Выглянуло маленькое испитое личико.

– Нужны тролль и парочка людей. На один день. Оплата как обычно.

Ворота вновь захлопнулись.

Человек приосанился и, сложив рупором, поднес ко рту покрытые шрамами руки.

– Ну, вы, чудища! – крикнул он. – Слышали, что человек сказал? – Он окинул очередь опытным взглядом скотовода. – Ты, ты и ты, – ткнул пальцем он.

– Кажется, здесь вкралась ошибка, – услужливо подсказал Виктор. – По-моему, вон тот человек стоял первым…

Его отпихнули с дороги. Три счастливчика вошли в ворота. На секунду Виктору привиделся блеск переходящих из рук в руки монет. А потом к нему повернулось красное, злое лицо привратника.

– А ты, – рявкнул привратник, – ступай в конец очереди. И стой там!

Виктор внимательно посмотрел на него. Взглянул на ворота. Повернулся к унылой веренице людей, гномов и троллей.

– М-м-м, пожалуй что нет, – решил он. – Вряд ли. Но все равно – спасибо.

– Тогда убирайся!

Виктор ответил ему ласковой улыбкой. Пройдя вдоль ограды, он повернул за угол и очутился в узкой аллейке.

Виктор порылся в мусоре, которым обычно завалены такие аллейки, и отыскал клочок бумаги. Потом закатал рукава. После этого тщательно обследовал забор, нащупал пару расшатанных досок и, приложив некоторые усилия, протиснулся между ними.

И очутился на участке, заваленном строительным лесом и кипами материи. Вокруг не было ни души.

С деловым видом – ибо он твердо знал, что никому не придет в голову остановить человека с закатанными рукавами, решительно шагающего и внимательно изучающего, видимо, крайне важный листок бумаги, – Виктор отправился в путь по деревянной и парусиновой стране чудес Интересных и Поучительных Картинок.

Одни здания были нарисованы на заднике других. Деревья спереди были деревьями, а сзади – лесом подпорок. Здесь царила бурная деятельность, хотя, насколько мог видеть Виктор, никто ничего не производил.

Потом он увидел, как человек в длинном черном плаще, черной шляпе и с усами, похожими на два пучка прутьев, привязывает девушку к одному из таких деревьев. Останавливать его никто не собирался, хотя девушка от него отбивалась. Человека два-три равнодушно наблюдали за сценой, а один стоял позади большого ящика на треноге и крутил ручку.

Девушка умоляюще простирала руки и беззвучно открывала и закрывала рот.

Один из наблюдающих встал, порылся в лежащей рядом стопке дощечек и поднял одну дощечку перед ящиком.

Дощечка была черная. Белыми буквами на ней было написано: «Не-ет! Не-ет!»

Он отошел. Злодей подкрутил усы. Человек с дощечкой вернулся. Теперь на ней значилось: «Аха-а! Мая гордая красавитса!»

Другой наблюдатель поднял мегафон.

– Прекрасно, прекрасно, – сказал он. – Перерыв пять минут. Потом все возвращаемся и делаем большую сцену драки.

Злодей отвязал девушку. Они удалились. Человек перестал крутить ручку, закурил сигарету и поднял крышку ящика.

– Все слышали? – спросил он.

Раздалось дружное верещание.

Виктор подошел к человеку с мегафоном и тронул его за плечо.

– Срочное известие для господина Зильберкита, – сообщил он.

– Там, в конторе. – Человек, не оглядываясь, ткнул большим пальцем себе за спину.

– Благодарю.

В первом сарае, куда он заглянул, не было ничего, кроме рядов маленьких клеток, уходящих в темноту. Тут же о прутья клеток, злобно застрекотав, начали колотиться какие-то смутные контуры. Виктор поспешно захлопнул дверь.

За другой дверью оказался Зильберкит. Он стоял у стола, загроможденного всякими склянками и заваленного кипами бумаг.

– Туда положи, – рассеянно распорядился он.

– Вообще-то, это я, господин Зильберкит, – сказал Виктор.

Зильберкит обернулся и устремил на него отсутствующий взгляд, словно именно Виктор был виноват в том, что это имя ничего ему не говорит.

– Ну и?

– Я пришел по поводу работы. Помнишь?

– По поводу какой работы? Что я должен помнить? Каким образом ты сюда пролез?

– Я попробовал и пролез, – ответил Виктор. – Но это легко поправить – нужен всего-навсего молоток и пара гвоздей.

Лицо Зильберкита выразило панический ужас. Виктор извлек из кармана карточку и взмахнул ею перед носом Зильберкита, понадеявшись, что это снимет все вопросы.

– Помнишь, в Морпорке, пару дней тому назад? Ну? На тебя еще напали…

Зильберкит вспомнил.

– А, да, – без особой радости признал он. – Ты тот парень, который, так сказать, был моим спасителем.

– А ты еще приглашал меня, если я вдруг решу подвигать картинки, – добавил Виктор. – Я тогда не хотел, но сейчас уже хочу. – Он приветливо улыбнулся Зильберкиту.

Но про себя подумал: «Сейчас попробует вывернуть

Страница 19

я. Уже жалеет, что предложил. Отошлет меня в очередь».

– Да, конечно, – кивнул Зильберкит. – Нынче в движущиеся картинки устремилось немалое число одаренных людей. Ведь не сегодня завтра у нас уже будет звук. А ты у нас кто – плотник? С алхимией как-то был связан? Бесов когда-нибудь дрессировал? Руками работать умеешь?

– Нет, – признался Виктор.

– Поешь?

– Немного. В ванне. Но не очень хорошо.

– Танцуешь?

– Нет.

– Мечом владеешь? Умеешь фехтовать?

– Немного, – ответил Виктор.

Он занимался с мечом в спортивном зале. Но с противником никогда не сражался, поскольку волшебники обычно питают отвращение к спорту, так что единственным, не считая Виктора, обитателем Университета, посещающим спортзал, был библиотекарь, но того интересовали лишь канат да гимнастические кольца. Виктор отрабатывал перед зеркалом энергичные приемы собственного изобретения, и зеркало всякий раз признавало себя побежденным.

– Понятно, – мрачно подвел итог Зильберкит. – Не поешь. Не танцуешь. Немного владеешь мечом.

– Но я дважды спас тебе жизнь, – напомнил Виктор.

– Дважды? – резко переспросил Зильберкит.

– Ага, – ответил Виктор. Он глубоко вздохнул. Предстоял рискованный шаг. – Тогда, – сказал он, – и сейчас.

Повисла пауза. Наконец Зильберкит сказал:

– По-моему, два – это слишком.

– Прошу прощения, господин Зильберкит, – взмолился Виктор. – На самом деле я совсем не такой, но ты ведь меня сам пригласил, и я сюда притащился пешком, и у меня нет денег, и я голоден и согласен на любую работу. На какую угодно. Пожалуйста.

Зильберкит с сомнением поглядел на него.

– Что, даже играть готов?

– А это как?

– Ну, изображать кого-то, притворяться – в общем, делать все понарошку, – пояснил Зильберкит.

– О да!

– А ведь вроде способный, образованный юноша… И куда катимся?.. – горестно вопросил Зильберкит. – Чем ты занимаешься?

– Я учился на волш… – начал было Виктор, но, вспомнив о нелюбви Зильберкита к волшебникам, поспешно исправился: – Секретаря.

– На волшекретаря? – недоуменно переспросил Зильберкит.

– Только не знаю, получится ли у меня играть, – признался Виктор.

Зильберкит с удивлением посмотрел на него.

– Конечно, получится, – заверил он. – Надо очень постараться, чтобы не суметь сыграть в движущихся картинках.

Он порылся в кармане и вынул монету в доллар.

– Вот, – сказал он. – Иди поешь.

Он оглядел Виктора с ног до головы.

– Чего-то еще? – спросил он.

– Ну, я надеялся, ты расскажешь мне, что происходит.

– Не понимаю, – мигом насторожился Зильберкит.

– Дня два я смотрел твой, этот, как его… твои клики… – Он почувствовал некоторую гордость оттого, что вспомнил технический термин. – Там, в городе. И вдруг больше всего на свете захотел оказаться здесь. До сих пор я ничего по-настоящему не хотел.

В улыбке Зильберкита читалось облегчение.

– Ах вот ты о чем, – промолвил он. – Это просто магия Голывуда. Не волшебническая магия, – указал он поспешно, – не суеверия, не фокусы какие-нибудь. Нет! Это магия для простых людей. Просто голова кружится от неограниченных возможностей. Моя, во всяком случае, кружилась.

– Ага, – неуверенно отозвался Виктор. – Но как она действует?

Зильберкит просиял.

– Хочешь знать? – спросил он. – В самом деле хочешь узнать, как она действует?

– Да, я…

– С людьми по большей части очень скучно. Им показываешь что-то поразительное, ящик для картинок, например, а они только: «О!», и все тебе. И никогда не спросят, как это у тебя получилось. Господин Птич!

Последние слова он прокричал. Спустя минуту в дальнем конце лачуги открылась дверь, и появился человек.

С шеи у него свисал на ремне ящик для картинок. Из-за пояса торчали всевозможные инструменты. Руки были в пятнах от реактивов, брови отсутствовали, что, как вскоре узнал Виктор, служило верным признаком длительного обращения с октоцеллюлозой. Кепка его была повернута козырьком назад.

– Это Бригадир Птич, – сияя улыбкой, сообщил Зильберкит. – Наш старший рукоятор. Бригадир, это Виктор. Он будет у нас играть.

– Вот как? – отозвался Бригадир, посмотрев на Виктора, словно мясник на тушу. – Играть, значит?

– И он хочет знать, как все у нас действует, – сказал Зильберкит.

Бригадир одарил Виктора еще одним неприязненным взглядом.

– При помощи веревочки, – мрачно изрек он. – Все здесь висит на веревочке. Здесь бы все к богам рухнуло, если б не я и мой моток веревки.

В ящике, висящем у него на шее, вдруг поднялась шумная возня. Птич прихлопнул ящик ладонью.

– А ну, кончайте там! – велел он.

Потом кивнул Виктору.

– Становятся беспокойными, когда режим нарушается.

– А что там, в ящике? – спросил Виктор.

– Любопытно, да? – ухмыльнулся Бригадир, подмигнув Зильберкиту.

Виктору вспомнились существа в клетках, которых он увидел в сарае.

– По звуку похоже на обычных демонов, – осторожно сказал он.

Бригадир поглядел на него с одобрением – так смотрят на глупую псину, которая вдруг исполнила хитрый фокус.

– Верно! – признал он

Страница 20

– А как ты их удерживаешь, чтобы они не разбегались?

Бригадир осклабился:

– Веревка – незаменимая штука…



Себя-Режу-Без-Ножа Достабль был одним из тех редких людей, что способны мыслить прямолинейно.

Большинство людей мыслят изгибами и зигзагами. Скажем, начнут с мысли: «Давай-ка подумаем, как мне разбогатеть», и тут же куда-нибудь сворачивают, цепляясь за всякие «интересно, а что сегодня на ужин?» или «у кого бы перехватить пару монет?».

Себя-Режу-Без-Ножа был одним из тех людей, что в состоянии распознать мысль на противоположном полюсе процесса (в данном случае «вот теперь я очень богат»), провести между этими двумя полюсами прямую и затем мысленно по ней пройтись, медленно и терпеливо, пока не достигнут противоположного полюса.

Правда, в жизни это не работало. В проработанном на первый взгляд процессе вечно обнаруживались мелкие, но существенные изъяны. Обычно они были связаны со странным нежеланием некоторых людей покупать то, что Достабль намеревался им продать.

Нынче все сбережения Достабля покоились в кожаном мешочке за пазухой. Уже целый день он провел в Голывуде. И хромающая организация здешнего хозяйства не укрылась от глаз прирожденного коммерсанта. Свободных мест вроде не было, но эта проблема Достабля не заботила. Он знал, что на вершине всегда найдется свободное местечко.

День, проведенный в расспросах и пристальных наблюдениях, привел его наконец к «Интересным и Поучительным Картинкам». Достабль занял позицию в дальнем конце улицы и стал внимательно смотреть.

Рассмотрел очередь. Оглядел человека в воротах. И принял решение.

Достабль несколько раз прошелся вдоль очереди. Мозги у него есть. Он-то знал, что мозги у него есть. Но сейчас требовались мускулы. Кто-нибудь такой, такой, как…

– Здравия желаю, господин Достабль.

Плоская голова, могучие ручищи, кривая нижняя губа, хриплый бесцветный голос, выдающий коэффициент развития не выше плинтуса. А все вместе…

– Это я, Детрит, – сказал Детрит. – Надо же, где повстречались…

Он улыбнулся Достаблю. Его улыбка изрядно смахивала на трещину в несущей опоре моста.

– Привет, Детрит. Работаешь в картинках? – поинтересовался Достабль.

– Не то чтобы работаю… – застенчиво ответил Детрит.

Достабль молча оглядел тролля, чьи ободранные кулаки всегда были решающим аргументом во всякой уличной потасовке.

– Просто отвратительно, – сказал Достабль. Он вытащил свой мешочек и отсчитал пять долларов. – Хочешь работать на меня, Детрит?

Детрит почтительно коснулся своего угловатого лба.

– Рад служить, господин Достабль.

– Поди-ка сюда.

Достабль направился к началу очереди. Человек в воротах выставил руку, преграждая ему путь.

– Куда это ты собрался, приятель?

– Встреча с господином Зильберкитом, – заявил Достабль.

– И он, конечно, знает об этом? – Тон привратника показывал, что он не верит ни единому слову и не поверит, даже если то же самое будет написано на небесах.

– Пока нет, – ответил Достабль.

– В таком случае, друг, давай-ка…

– Детрит?

– Да, господин Достабль?

– Стукни этого человека.

– Рад служить, господин Достабль.

Рука Детрита описала стовосьмидесятиградусную дугу с блаженным беспамятством на конце. Привратник оторвался от земли, проломил ворота и рухнул шагах в двадцати прямо на остатки забора. Очередь исторгла одобрительный рев.

Достабль радушно оглядел тролля. На Детрите была лишь ветхая набедренная повязка, прикрывающая… в общем, прикрывающая то, что тролли считают нужным скрывать.

– Молодчина, Детрит.

– Рад служить, господин Достабль.

– Надо будет раздобыть тебе костюм, – сказал Достабль. – А сейчас, будь добр, постереги ворота. Смотри, чтобы никто не пролез.

– Как скажешь, господин Достабль.

Минуты две спустя маленькая серая собачонка протиснулась между короткими кривыми ногами тролля, перескочила через обломки ворот и потрусила в сторону домов-коробок. Ее Детрит останавливать не стал. Как известно, в категорию «никто» собаки не входят.



– Господин Зильберкит? – окликнул Достабль.

Зильберкит, осторожно пробиравшийся через студию с коробкой свежего материала для картинок, недоуменно застыл. На него мчался какой-то тощий тип, смахивающий на обрадовавшегося хозяину дурностая. А выражением лица Достабль напоминал тех длиннющих лоснящихся белых рыб, что, перебираясь через рифы, выплывают на теплое мелководье, где, как правило, резвятся невинные ребятишки.

– Да? – отозвался Зильберкит. – А ты кто? И как ты сюда…

– Мое имя – Достабль. Но зови меня запросто – Себя-Режу.

Не давая Зильберкиту опомниться, Достабль одной рукой стиснул его ладонь, другую руку положил ему на плечо и подступил вплотную, не переставая назойливо трясти захваченные им пальцы. Сцена дышала проявлением крайнего дружелюбия, а между тем, сделай Зильберкит шаг назад, локоть его неминуемо оказался бы вывихнут.

– И я должен заверить, – продолжал Достабль, – все мы просто потрясены твоими успехами в этом деле.

Зильберкит взирал на свою руку, которая вне

Страница 21

апно оказалась такой дружелюбной, и неуверенно улыбался.

– Вот как? – отважился вымолвить он.

– Знаешь, все это… – Достабль выпустил на секунду плечо Зильберкита и широким жестом охватил окружающий их деятельный хаос. – Просто фантастика! – воскликнул он. – Настоящее чудо! А эта твоя последняя вещь… как там ее?..

– «Большой переполох в маленькой лавке», – подсказал Зильберкит. – Это где вор крадет сосиски, а лавочник за ним гонится?

– Ну! – мгновенно узнал Достабль. На секунду улыбка застыла у него на губах, но тут же вновь сделалась открытой и искренней. – Да. Именно. Поразительно! Поистине гениально! Блистательно выдержанная метамфора!

– Обошлась нам всего в двадцать долларов, – со скрытой гордостью похвастался Зильберкит. – Ну и сорок пенсов за сосиски, конечно.

– Поразительно! – отозвался Достабль. – Ведь ее посмотрели уже сотни людей, верно?

– Тысячи, – поправил Зильберкит.

После этого известия улыбка Достабля не имела себе равных. Если бы он сумел растянуть губы еще чуть-чуть, верхняя часть его головы просто отвалилась бы.

– Тысячи? – воскликнул он. – Неужели? Так много? И все они, конечно, заплатили по… э-э-э… скажем… Сколько?

– Ну, сейчас мы откладываем все в кассу, – признался Зильберкит. – Надо покрыть расходы, пока мы, так сказать, находимся еще на стадии экспериментов… – Он перевел взгляд вниз. – Слушай, а ты не мог бы выпустить мою руку?

Достабль проследил за его взглядом.

– Конечно, конечно! – вскричал он и разжал пальцы.

Некоторое время рука Зильберкита еще дергалась вверх и вниз. Чисто по привычке.

Достабль на минуту умолк. На лице его застыло выражение человека, наладившего общение с неким внутренним божеством. Потом он заговорил:

– Знаешь, Томас… Ведь я могу называть тебя «Томас»? Так вот, когда я увидел этот шедевр, то подумал: Достабль, за всем этим стоит яркая творческая личность…

– А откуда ты узнал, как меня…

– Художник, подумал я, который должен быть свободен, должен следовать за своей музой, а не тащить на себе бремя утомительных организационных забот. Я прав?

– Ну, вся эта бумажная волокита действительно…

– Вот и я о том же! И я сказал себе: Достабль, ты должен немедленно отправиться туда и предложить свои услуги этому человеку. Правильно, Том? Взять на себя административные заботы. Снять с твоих плеч сей тяжкий груз. Дать тебе возможность заниматься тем, чем ты умеешь заниматься. А? Что скажешь, Том?

– Я, я, я… Да… Конечно… Правда… Моя сильная сторона – это скорее…

– Точно! Все так и есть! – подхватил Достабль. – Знаешь, Том, я согласен.

Взгляд Зильберкита остекленел.

– Э-э, – произнес он.

Достабль игриво стукнул его кулаком в плечо.

– Ладно, показывай мне, где лежат бумаги, – сказал он. – А потом ступай к себе и занимайся своим любимым делом сколько душе угодно.

– Э-э… Хм… Ну да, – промолвил Зильберкит.

Достабль стиснул его обеими руками и обрушил на него мощный заряд душевной чистоты и сердечности.

– Я навсегда запомню эту минуту, – сипло выдавил он. – Не могу выразить свои чувства словами. Честно скажу, сегодня – самый счастливый день в моей жизни. Хочу, чтобы ты знал об этом, Томми. Я говорю от всей души.

Эта прочувствованная сцена была испорчена негромким хихиканьем.

Достабль медленно огляделся. Позади не было ни души, не считая маленькой серой дворняги, сидящей в тени у груды досок. Псина заметила выражение его лица и склонила голову набок.

– Гав? – осведомилась она.

Себя-Режу-Без-Ножа Достабль поискал глазами, чем бы в псину запустить, но сообразил, что это повредит только что найденному образу. А потому вновь повернулся к взятому в тиски Зильберкиту.

– Знаешь, – совершенно искренне сказал он, – мне действительно чертовски повезло, что я тебя встретил.



Обед в таверне обошелся Виктору в доллар несколько пенсов. Состоял он из миски супа. Все очень дорого, объяснил подавальщик супов, потому что продукты приходится везти издалека. Вокруг Голывуда ферм нет. Да и зачем людям что-то выращивать, когда можно делать картинки?

Затем, как и было велено, Виктор явился к Бригадиру. Пробоваться.

Его пробовали целую минуту – весь процесс заключался в том, что он стоял неподвижно, а рукоятор с отрешенностью филина взирал на него поверх ящика для картинок.

– Годится, – сказал наконец Бригадир. – Знаешь, парень, ты вел себя очень естественно.

– Но я же ничего не делал, – удивился Виктор. – Ты мне велел не двигаться, я и не двигался.

– Вот-вот. Именно не двигаться. Нам это и нужно. Люди, которые умеют стоять неподвижно, – ответил Бригадир. – О всяких театральных штучках можешь забыть.

– Ты так и не рассказал, что демоны делают в ящике, – напомнил Виктор.

– А вот что, – сказал Бригадир, открывая парочку задвижек. Узкий ряд крохотных глазок злобно вытаращился на Виктора. – Вот эти шесть бесов, – опасливо показал Бригадир, следя за тем, чтобы ему не оттяпали палец, – смотрят сквозь маленькие отверстия в передней стенке ящика и зарисовывают то, что видят. Их должно быть ше

Страница 22

теро, понятно? Двое рисуют, а четверо дуют на изображение, чтобы оно просохло. Потому что на подходе следующая картинка. Всякий раз, как поворачивается эта ручка, полоска прозрачной мембраны перематывается на одно деление для следующей картинки.

Он повернул ручку. Послышалось «кликаклика», и бесы заверещали.

– Чего это они? – спросил Виктор.

– А-а, – отмахнулся Бригадир. – Ручка еще приводит в движение вон то маленькое колесико с кнутиками. Только так и заставишь их работать. Бесы – крайне ленивые твари. В общем-то, тут все взаимосвязано: чем быстрее крутишь ручку, тем быстрее идет мембрана, тем быстрее им нужно рисовать. Главное – правильно выбрать скорость. Крутить – дело ответственное.

– Но тебе не кажется, что это несколько… жестоко?

– Да нет, – сказал удивленный Бригадир. – Почему сразу жестоко? Отдых у меня через каждые полчаса. А Гильдия Рукояторов на что?

Он двинулся вдоль верстака к еще одному ящику. Задняя стенка была поднята. На сей раз Виктор увидел целую клетку сонного вида ящериц. Они смотрели на него и скорбно мигали.

– Конечно, не фунт изюму, – пожал плечами Бригадир, – но замены пока нет. Саламандра, она что обычно делает? Лежит себе в пустыне целый день, поглощает свет, а когда испугается, то выпускает его обратно. «Защитный механизм» называется. Так вот, когда мембрана продвигается, а вот эта заслонка щелкает взад-вперед, их свет проходит сквозь мембрану, потом через эту линзу и попадает на экран. В принципе, очень просто.

– А как их пугают? – поинтересовался Виктор.

– Видишь эту ручку?

– А-а.

Виктор задумчиво потыкал пальцем в ящик для картинок.

– Ну ладно, – сказал он. – Вы получаете множество маленьких картинок. И прогоняете их очень быстро. Но тогда на экране должно появиться обычное смазанное пятно. Однако этого не происходит.

– О-о, – с лукавым видом ухмыльнулся Бригадир. – Это секрет Гильдии Рукояторов. Передается от одного посвященного к другому, – добавил он с важной миной.

Виктор посмотрел на него в упор.

– А мне казалось, люди начали делать картинки всего несколько месяцев назад.

Надо отдать должное Бригадиру – он не стал притворяться, будто смертельно оскорблен услышанным.

– Твоя правда, парень, сейчас мы вроде как раздаем свои знания направо и налево. Но дай срок – и мы будем передавать наши секреты по наследству… Не трогай!

Виктор виновато отдернул руку от стопки жестяных коробок.

– Там отрисованные мембраны, – сказал Бригадир, осторожно отодвигая жестянки на противоположный конец верстака. – С ними надо обращаться очень осторожно. Слишком сильно нагревать опасно, потому что мембрана производится из октоцеллюлозы. И не переносит резких толчков.

– А чем это грозит? – спросил Виктор, с опаской глядя на коробки.

– Кто его знает. Те, кто мог бы рассказать, уже ничего не скажут.

Бригадир увидел выражение его лица и усмехнулся:

– Не переживай так. Тебе-то ничего не грозит. Ты ведь будешь перед ящиком для картинок.

– Звучит неплохо, вот только я не умею играть, – признался Виктор.

– А делать то, что скажут, – умеешь?

– Что? Ну, как сказать… Да. Умею, наверное.

– Это все, что нужно, парень. Все, что тебе нужно. Это и еще крепкие мускулы.

Они вышли под палящие лучи солнца и направились к сарайчику Зильберкита.

Но Зильберкит оказался занят.

Себя-Режу-Без-Ножа Достабль знакомился с движущимися картинками.



– Я вот что подумал, – сказал Достабль. – Гляньте. Что-нибудь в этом роде.

Он продемонстрировал карточку.

Корявыми, шаткими буквами там было написано:




Посли Приставления Почему Бы Ни Загленуть В «Реберный дом Харги»


ТОВЕРНА – КАРТИНКА, МЮНЮ ИКС-КЛЮЗИВ


– Что такое «Мюню Икс-клюзив»? – спросил Виктор.

– Это по-иностранному, – пояснил Достабль и смерил Виктора мрачным взглядом. Такие типы, как Виктор, вечно суют нос не в свое дело. А он надеялся завладеть Зильберкитом в одиночку. – Означает «еда», – добавил он.

Зильберкит оторопело взирал на карточку.

– А при чем здесь еда? – спросил он.

– Слушай, тебе что, жаль? Всего-то поднять эту табличку перед самым концом представления и пару минут подержать… – упрекнул Достабль.

– И зачем нам это делать?

– А затем, что такой человек, как Шэм Харга, отвалит вам за это кучу денег, – ответил Достабль.

Все трое не сводили с карточки глаз.

– Я как-то обедал в «Реберном доме Харги», – сообщил Виктор. – Не сказал бы, что это предел мечтаний. Совсем не предел. Далеко не предел. – Он немножко подумал и добавил: – Так далеко, что дальше и быть не может.

– Какая разница? – резко возразил Достабль. – Это все несущественно.

– Но если мы, – заговорил Зильберкит, – станем заявлять на каждом углу, что заведение Харги – лучшее в городе, что подумают владельцы других таверн?

Достабль перегнулся через стол:

– «Как же мы не подумали об этом первыми?» – вот что они подумают.

Достабль гордо выпрямился и расправил плечи.

Зильберкит взирал на него с невинным непониманием.

– Просвети-ка меня еще разок, а? –

Страница 23

опросил он.

– Они захотят себе такие же карточки, – пояснил Достабль.

– Понятно, – сказал Виктор. – Захотят, чтобы мы поднимали карточку, где будет написано что-нибудь вроде: «Харга Лучший? Нет! Мы – Лучше!»

– Что-то вроде того, – прервал Достабль, бросив на него недовольный взгляд. – Над словами, может, придется поработать, но в целом очень близко.

– Но… но… – не унимался Зильберкит. – Но ведь Харге это не понравится! Если он заплатит за то, чтобы его заведение объявили лучшим в городе, а потом мы возьмем деньги у других людей за то, чтобы объявить их заведение лучшим, он обязательно…

– Заплатит нам больше, – закончил Достабль. – Чтобы мы опять объявили его таверну. Только более крупными буквами.

Все смотрели на него.

– Думаешь, получится? – спросил Зильберкит.

– А как же, – невозмутимо ответил Достабль. – Послушайте уличных торговцев. Они что, кричат: «Почти свежие апельсины, только самую малость помятые, зато по разумной цене»? Нет. Они кричат: «Па-а-акупайте апельсины-ы-ы-ы! Са-а-амые с-сочные-е-е!» Вот это и есть деловое чутье.

Он снова налег грудью на стол.

– И это чутье вам здесь очень и очень пригодится, – вкрадчиво намекнул он.

– Наверное… – беспомощно отозвался Зильберкит.

– А имея эти деньги, – его голос, точно лом, поддевал напластования реальности, – можно подумать о том, как усовершенствовать наше искусство.

Зильберкит немного приободрился.

– Это верно, – начал он. – К примеру, найти способ положить звук на…

Но Достабль уже не слушал. Он указал на несколько прислоненных к стене дощечек.

– Что это такое? – спросил он.

– А это моя идея, – сказал Зильберкит. – Мы подумали, было бы проявлением… э-э… делового чутья, – он явно смаковал эти слова, как непривычное, но изысканное лакомство, – рассказывать людям о новых движущихся картинках, которые мы здесь производим.

Достабль подобрал одну из дощечек и, держа ее в вытянутой руке, осмотрел критическим оком.

На ней значилось:




На будуюсчей ниделе мы пакажем


«ПЕЛИАС И МЕЛИСАНДА»


Рамантическая Трогедия в 2 частях


Спасибо за внимание


– Угу, – произнес он без всякого выражения.

– Разве плохо? – глухо выговорил раздавленный Зильберкит. – Ну, это, ведь тут есть все, что необходимо знать зрителям.

– Разреши, – сказал Достабль, беря со стола Зильберкита кусочек мела.

Некоторое время он что-то торопливо царапал на обороте доски, а потом позволил прочитать написанное:




БОГИ И ЛЮДИ СКАЗАЛИ ЭТАМУ НИ БЫВАТЬ


НО ОНИ НИЧИГО НИ ХАТЕЛИ СЛУШАТЬ


«ПЕЛИАС И МЕЛИСАНДА»,


Истерия Запретной Люпви


Страсть Пабеждаит Прасранство и Время!


Тебя Патрясут


При Участии 1000 сланов!


Виктор и Зильберкит читали текст с настороженным вниманием. Так изучают обеденное меню на чужом языке. А язык и впрямь был чужим. Но что самое скверное, на вид он был прежним, родным.

– Ну, не знаю… – осторожно высказался Зильберкит. – Собственно говоря… Что уж там такого запретного… Э-э… Все это основано на реальной истории, только имена изменены. Я полагал, что картина будет полезна, так сказать, подрастающему поколению. Герои, извольте видеть, так никогда и не встретились – вот ведь в чем трагедия. Все это, э-э… очень-очень грустно. – Он посмотрел на дощечку. – Хотя, с другой стороны, в этом, несомненно, что-то есть. Э-э… – Он явно был чем-то обеспокоен. – Но я, по правде сказать, не помню никаких слонов. – Голос его прозвучал крайне виновато. – В день кликов я был на работе целый день, но совершенно не помню тысячи слонов, хотя наверняка заметил бы их.

Достабль сверлил его немигающим взором. Откуда взялись слоны, он и сам не знал, однако каждое новое мыслительное усилие одаривало его очередным, весьма определенным представлением о том, как следует производить картины. Тысяча слонов – для начала это совсем неплохо.

– Значит, слонов нет? – уточнил он.

– По-моему, нет.

– Ну а танцующие девушки есть?

– Э-э… тоже нет.

– Ну а бешеная погоня? Висит там кто-нибудь на краю обрыва, удерживаясь кончиками пальцев?

Зильберкит слегка оживился:

– Если не ошибаюсь, там задействован некий балкон.

– Да? А кто-нибудь повисает на нем, удерживаясь кончиками пальцев?

– Думаю, что нет, – ответил Зильберкит. – По-моему, Мелисанда просто склоняется с балкона, и все.

– Да, но зрители затаят дыхание, боясь, что она вот-вот упадет?

– Лично я надеюсь, что зрители будут смотреть монолог Пелиаса, – запальчиво сказал Зильберкит. – Нам пришлось поместить его на пяти карточках. Мелкими буквами.

Достабль вздохнул.

– Уж кто-кто, а я точно знаю, чего хотят люди, – произнес он. – И меньше всего они хотят читать бесконечные мелкие надписи на карточках. Нет, людям нужны зрелища!

– Может, вообще уберем надписи? – саркастически спросил Виктор.

– Им нужны танцующие девушки! Нужны острые переживания! Слоны! И чтобы кто-нибудь падал с крыши! Им нужны мечты! Маленькие люди с большой мечтой – вот кто живет в этом мире!

– Это ты о ком? – уточнил Виктор. – О гномах

Страница 24

прочем мелком народце?

– Нет!

– Господин Достабль, – перебил его Зильберкит, – а какова именно твоя профессия?

– Я продаю товары, – ответил Достабль.

– В основном сосиски, – уточнил Виктор.

– И другие товары, – раздраженно подчеркнул Достабль. – Сосисками я торгую только тогда, когда с товарами происходит заминка.

– И что, торговля сосисками дает основания полагать, что ты лучше всех знаешь, как делать движущиеся картинки? – спросил Зильберкит. – Торговать сосисками может кто угодно! Верно, Виктор?

– Ну… – неохотно промолвил Виктор. – Никто, кроме самого Достабля, продавать Достаблевы сосиски не сможет.

– Вот так, – заключил Зильберкит.

– Дело в том, – заметил Виктор, – что господин Достабль может продать сосиски даже тем, кто когда-то уже покупал у него эти сосиски.

– Это верно! – Достабль широко улыбнулся Виктору.

– А человек, который способен продать сосиски господина Достабля дважды, продаст что угодно, – закончил Виктор.



Следующее утро выдалось погожим и солнечным, как и положено в Голывуде, и в производство были запущены «Увликательные и прилюбапытные приключения Коэна-Варвара». Достабль утверждал, что работал над сюжетом весь вечер.

Название, однако, принадлежало Зильберкиту. Как ни пытался Достабль уверить его, что Коэн-Варвар – это почти историческая и, безусловно, познавательная фигура, название «Кравяная долина» Зильберкит начисто зарубил.

Виктору вручили какой-то кожаный мешок, который при ближайшем рассмотрении оказался его костюмом. Он переоделся за двумя близстоящими скалами. Потом в руки ему сунули длинный тупой меч.

– Значит, так, – сказал Достабль, сидевший в парусиновом кресле, – твои действия: сражаешься с троллями, подбегаешь и отвязываешь девушку от столба, сражаешься с другими троллями и бежишь вон за ту скалу. Я это вижу так.

А ты что скажешь, Томми?

– Ну, я… – начал Зильберкит.

– Вот и отлично, – сказал Достабль. – Начали. Что, Виктор?

– Ты сказал – с троллями. С какими троллями?

Две уже знакомые ему скалы распрямились.

– Не беспокойся, уважаемый, – сказала ближайшая. – Мы со стариком Галенитом не подведем.

– Тролли! – пятясь, воскликнул Виктор.

– Они самые, – подтвердил Галенит и помахал дубиной с гвоздем на конце.

– Но… но… – начал Виктор.

– Что? – спросил другой тролль.

«Но вы же тролли, – хотел сказать Виктор, – свирепые ожившие скалы, вы водитесь в горах и ломаете путникам хребты своими огромными дубинами, точь-в-точь такими, какие сейчас держите в своих лапах, а я-то, услышав о троллях, надеялся, что имеются в виду самые обычные люди, одетые, ну, я не знаю, в серую дерюгу или что-нибудь еще в том же роде».

– Ничего, ничего. Все здорово, – упавшим голосом промолвил он. – Э-э…

– Или ты веришь всем этим байкам, будто мы людей кушаем? – уточнил Галенит. – Так то клевещут на нас. На, потрогай, я весь из камня, зачем мне человека кушать?!

– Жрать, – подсказал другой тролль. – Ты хотел сказать – жрать.

– Ну да. Зачем мне жрать человека? Насколько помню, не больно-то вы вкусные. И мы вас отхаркиваем. В общем, мы уже лет сто как в завязке, – поспешно добавил он. – Да и вообще ничего такого не было. – Он дружески ткнул Виктора в бок, едва не сломав ему ребро. – А здесь хорошо, – доверительно сообщил он. – Нам тут платят три доллара в день плюс доллар на защитный крем для работы при дневном свете.

– Это чтобы не превращаться под солнцем в камень, а то очень неудобно, – пояснил его товарищ.

– Ага, из-за этого картинки задерживаются, а люди о нас спички зажигают.

– Плюс еще в контракте сказано, что нам положено по пять пенсов сверху за использование собственных дубин, – сказал второй тролль.

– Может, все-таки начнем? – осведомился Зильберкит.

– А почему троллей только два? – недовольно спросил Достабль. – Что тут героического – сражаться с двумя троллями? Я же просил, чтобы их было двадцать.

– Мне и двух хватит, – отозвался Виктор.

– Господин Достабль, – заговорил Зильберкит, – я знаю, ты хочешь как лучше, но экономическая основа…

Зильберкит и Достабль заспорили. Бригадир-рукоятор вздохнул, снял заднюю стенку с ящика и задал корма и воды демонам, которые громко выражали неудовольствие.

Виктор оперся о свой меч.

– И часто вы тут подрабатываете? – спросил он у троллей.

– Да, считай, все время, уважаемый, – сказал Галенит. – В «Королевском выкупе» я играю одного тролля, который все выскакивает и лупит людей. И в «Темном лесу» я играю одного тролля – он набрасывается на людей и лупит их дубинкой. А… в «Волшебной горе» играю другого тролля – он выбегает и топчет людей почем зря. Стараюсь выбирать разные роли.

– И ты тоже? – спросил Виктор у другого тролля.

– О, Морена у нас характерный актер, – сказал Галенит. – Другого такого не найдешь.

– А кого он играет?

– Утесы.

Виктор непонимающе смотрел на него.

– Это из-за складок на лице, – пояснил Галенит. – И не только утесы. Ты бы видел его в роли древнего монолита. Поразительно. Ну-ка, Морри, покажи ему с

Страница 25

ою надпись.

– Не-е. Не надо, – Морена стыдливо ухмыльнулся.

– Я тут думаю, не взять ли себе новое имя для картинок, – продолжал Галенит. – Что-нибудь пошикарнее. Может, Кремень? А?

Он взглянул на Виктора, как тому могло бы показаться, с тревогой, если б только Виктор чувствовал себя вправе выносить суждение о мимике лица, которое было высечено из гранита при помощи пары башмаков со стальными носами.

– Э-э… неплохо.

– Думаю, так звучит динамичнее, – произнес подразумеваемый Кремень.

– А еще можно – Утес, – неожиданно для себя предложил Виктор. – Хорошее имя – Утес.

Тролль уставился на него. Губы его беззвучно шевелились, словно он пробовал на вкус свое сценическое имя.

– Вот это да! – произнес он. – Мне и в голову не приходило. Утес. А мне нравится. С таким именем можно заработать больше, чем три доллара в день.

– Ну, начали наконец? – сурово спросил Достабль. – Если этот клик будет удачным, может, в следующий раз нам удастся пригласить больше троллей, но удачным он будет, только если уложится в бюджет, а это значит, надо закончить его к обеденному перерыву. Значит, так, Морри и Галенит…

– Утес, – поправил его Утес.

– Утес? Ладно, вы, двое, выскакивайте и нападайте на Виктора – ясно? Так… Крути!..

Рукоятор завертел ручку ящика для картинок. Послышалось тихое «клик-клик», сразу за которым последовали тонюсенькие повизгивания демонов.

Виктор привел себя в повышенную боеготовность.

– Это значит – начинайте, – терпеливо объяснил Зильберкит. – Тролли выскакивают из-за скалы, а ты отважно защищаешься.

– Но я не умею сражаться с троллями! – возопил Виктор.

– Мы вот как устроим, – сказал новоявленный Утес. – Ты сперва как бы отражаешь удар, а мы будем делать так, чтобы тебя случайно не ударить.

Виктора осенило:

– Так, значит, это все – понарошку?!

Тролли обменялись быстрым взглядом, который, однако, успел выразить: «Забавно, и этот народец еще называют царями Диска».

– Ага, – подтвердил Утес. – Точно сказал. Все не взаправду.

– Нам не разрешено убивать тебя, – успокоил его Морена.

– Верно, – подтвердил Утес. – Убивать тебя нельзя.

– Когда что-нибудь такое выходит, нас тут же зарплаты лишают, – мрачно сказал Морена.



По ту сторону изъяна реальности теснились Они. Вглядывались в свет и тепло с помощью штук, заменяющих Им глаза. Сейчас Их собралась уже целая стая.

Некогда существовал коридор. Сказать, что Они это помнили, было бы неправильно – столь прихотливое явление, как память, у Них отсутствовало. И едва ли у Них был столь прихотливый орган, как голова. Но у Них было чутье, были рефлексы.

Им нужен был коридор.

И Они его нашли.



На шестой раз получилось вполне сносно. Все бы заладилось еще раньше, но тролли слишком увлеченно били друг друга, землю, воздух и зачастую самих себя. В конце Виктор совсем перестал бояться и больше внимания уделял тому, чтобы успеть стукнуть по мелькающим рядом с ним дубинкам.

Достабль был вполне доволен. Бригадир – нет.

– Слишком носятся по площадке. Половину времени вообще в картинку не попадали.

– Так ведь это же битва, – напомнил Зильберкит.

– Да, но я же не могу двигать ящик для картинок, – возразил рукоятор. – Бесы падают.

– А нельзя их чем-нибудь пристегнуть? – спросил Достабль.

Бригадир почесал подбородок:

– Можно, конечно, прибить им ноги к полу…

– Во всяком случае, пока сойдет, – решил Зильберкит. – Будем сейчас делать сцену, где он спасает девушку. А где девушка? Я точно помню, что велел ей быть здесь! Куда она запропастилась? Почему никто никогда не делает то, что я велю?

Рукоятор вынул изо рта сигарету:

– Она кликается в «Храброй приключательнице» на той стороне холма.

– Но эту вещь должны были закончить еще вчера! – вскричал Зильберкит.

– Мембрана взорвалась, – пояснил рукоятор.

– Проклятье! Ладно, тогда начнем делать вторую схватку. Она там не участвует, – проворчал Зильберкит. – Всем приготовиться. Делаем кусок, где Виктор сражается с ужасным Бальгрогом.

– Что еще за Бальгрог? – спросил Виктор.

Чья-то рука дружелюбно, но крайне осязаемо потрепала его по плечу.

– Это знаменитое злобное чудище, а вообще-то Морри, выкрашенный в зеленый цвет и с приклеенными крыльями, – сказал Утес. – Пойду помогу ему краситься.

Он неуклюже зашагал прочь.

Виктора на время оставили в покое.

Он вонзил свой несуразный меч в песок, отошел в сторонку и нашел небольшую полоску тени под чахлыми оливковыми деревьями. Поблизости расположились скалы. Виктор предупредительно по ним постучал. Они не откликнулись.

В земле здесь пролегала небольшая прохладная ложбинка, приятный сюрприз посреди голывудского пекла.

Откуда-то даже тянуло сквознячком. Когда Виктор прислонился к камням, то почувствовал, что от них веет прохладой. «Должно быть, под холмом полно пещер», – подумал он.

…Далеко, в Незримом Университете, в многоколонном коридоре, где гуляют сквозняки, маленькое устройство, на которое уже много лет никто не обращал внимания, начало вдруг издавать шу

Страница 26

…

Итак, вот он, Голывуд. На серебряном экране он казался чуточку иным. Судя по всему, движущиеся картинки предполагают долгие перерывы и, если он хорошенько расслышал, путаницу во времени. Во всяком случае, одно событие здесь предшествует другому, хотя на самом деле идет после третьего, которое должно случиться между вторым и четвертым. Чудовище представлено выкрашенным в зеленый цвет Морри, которому вдобавок приклеили крылья. Реальную реальность здесь не найдешь.

Однако процесс увлекал – и это было забавнее всего.

– Ну нет, с меня довольно, – раздался голос где-то рядом.

Виктор поднял глаза. По тропинке с другой стороны ложбины спускалась девушка. Лицо, покрытое толстым слоем грима, раскраснелось от жары и спешки, волосы падали на глаза нелепыми завитками, а платье, хотя и было сшито по фигуре, больше пошло бы маленькой девочке, собирающей луговые цветочки.

Девушка была довольно миловидной, но требовались время и очень пристальный взгляд, чтобы это заметить.

– Знаешь их типичный ответ на все жалобы? – спросила она. Вопрос не был обращен конкретно к Виктору – тот просто подвернулся под руку.

– Не имею ни малейшего представления, – вежливо ответил он.

– «За воротами полным-полно людей, которые мечтают попасть в движущиеся картинки». Вот так и отвечают.

Обмахиваясь соломенной шляпкой, девушка прислонилась к узловатому деревцу.

– Ну и жара… – жаловалась она. – А мне еще предстоит дурацкая одночастевка у Зильберкита, а ведь тот ни беса в своем деле не смыслит. А партнером моим наверняка будет какой-нибудь сельский типчик, у которого плохо пахнет изо рта, солома в волосах и лоб, хоть скатерть расстилай.

– Плюс тролли, – кротко добавил Виктор.

– О боги! Надеюсь, не Морри и Галенит?

– Они. Только Галенит теперь стал Утесом.

– Мне казалось, он хотел назваться Кремнем.

– Он остановился на Утесе.

Из-за скал послышалось жалобное блеяние Зильберкита, вопрошающего, почему люди куда-то деваются именно тогда, когда они ему становятся нужны. Девушка закатила глаза.

– Боги! И ради этого я пропускаю обед?

– Если хочешь, можешь накрыть у меня на лбу, – предложил Виктор, поднимаясь.

Вытянув из песка свой меч и проделав несколько пробных выпадов, чуть более свирепых, чем нужно, Виктор с удовлетворением ощутил на затылке внимательный взгляд.

– Ты ведь тот паренек, которого я встретила на улице, верно? – спросила она.

– Ага. А ты – та девушка, что собиралась сниматься отсюда, – сказал Виктор. – Я думал, ты уже переехала…

Она взглянула на него с любопытством:

– Слушай, а как это тебе удалось так быстро получить работу? Люди неделями ждут счастливого случая.

– Я всегда говорил, что случай бесполезно ждать, за ним надо охотиться, – сказал Виктор.

– Но как…

Однако Виктор уже шагал беззаботной походкой прочь. Поэтому ей ничего не оставалось, кроме как, недовольно надув губы, последовать за ним.

– Быть того не может! – саркастически заметил Зильберкит, поднимая на них глаза. – Все на своих местах! Отлично. Начинаем с того куска, где он находит ее, привязанную к столбу. Твое дело, – обратился он к Виктору, – отвязать ее, оттащить в сторону и сразиться с Бальгрогом, а ты, – он ткнул пальцем в девушку, – ты… ты… ты просто бежишь за ним с таким видом, будто… в общем, как можно более спасенным, понятно?

– Это я умею, – устало ответила она.

– Нет, нет, нет, – Достабль схватился за голову. – Опять, опять! Только не это!

– Так ты же сам этого хотел, – удивился Зильберкит. – Сражение, избавление…

– Нужно еще что-нибудь этакое! – воскликнул Достабль.

– Например? – недовольно осведомился Зильберкит.

– Ну, не знаю. Пфпф! Брззз! Вэуууу!

– Звуковое сопровождение? Звука у нас нет.

– Все подряд делают побеги, сражения и падения, – сердито произнес Достабль. – Можно ведь что-то еще придумать. Я просмотрел все ваши здешние картины, и они, по-моему, не слишком отличаются друг от друга.

– Зато твои сосиски, видимо, отличаются, – огрызнулся Зильберкит.

– А сосиски и не должны отличаться! Потому что именно этого хотят люди!

– Я тоже даю людям то, чего они хотят, – заявил Зильберкит. – А хотят они всегда одного и того же. Сражений, погонь и так далее…

– Господин Зильберкит, прошу прощения! – прервал его рукоятор, стараясь перекричать злобное верещание демонов.

– Что такое? – резко спросил Достабль.

– Извините, но через четверть часа я должен начать их кормить.

Достабль хрипло застонал.

А в следующие несколько минут произошло нечто странное. Что именно, Виктор так и не понял. Просто был не готов к тому, что случится. Впрочем, неудивительно. Мгновения, меняющие всю вашу жизнь, приходят внезапно, как и мгновение, ее обрывающее.

Виктор помнил, что прошел через еще одну постановочную бойню, причем Морри был вооружен абсолютно жутким бичом, который был способен устрашить кого угодно, если бы тролль то и дело не запутывался в нем ногами. Когда ужасный Бальгрог был наголову разбит, когда, чудовищно гримасничая и придерживая одной рукой

Страница 27

тваливающиеся крылья, он сгинул наконец из картинки, Виктор обернулся, перерезал веревки, которыми девушка была привязана к столбу, и уже собирался было оттащить ее вправо, как вдруг…

…Послышался шепот.

Слов не было, то было нечто, существовавшее еще до слов, и оно проникало сквозь уши, скользило по позвоночнику, не давая себе труда хоть на миг задержаться в мозгу…

Он уставился девушке в глаза, пытаясь понять, слышит ли она этот «шепот».

Тогда как настоящие слова доносились откуда-то издалека. Слышен был голос Зильберкита: «Ну давай же, давай, заканчивай, что ты на нее уставился?» «Они очень нервничают, когда их не кормишь», – предупреждал рукоятор. А свистящий шепот Достабля напоминал звук, с которым брошенный нож разрезает воздух: «Крути и не останавливайся!»

Границы его зрения затуманились. В этом тумане возникали странные очертания, которые комкались и таяли, прежде чем он успевал их рассмотреть. Беспомощный, что муха в янтарной смоле, не более властный над своей судьбой, чем мыльный пузырь, подхваченный ураганом, он нагнулся и поцеловал ее.

И сквозь звон в ушах он опять расслышал голоса:

– Зачем он это делает?! Я разве велел ему это? Никто не говорил ему, что нужно целоваться!

– …И тогда мне придется убирать за ними, а это, скажу я вам, совсем не…

– Крути ручку! Ручку крути! – пронзительно верещал Достабль.

– Зачем он так на нее смотрит?

– Все, закругляюсь…

– Если перестанешь крутить ручку, то работы в этом городе тебе больше не видать!

– Слушай, я состою в Гильдии Рукояторов и…

– Крути же!

Виктор вынырнул на поверхность. Шепот улегся, сменившись отдаленным шумом прибоя. Реальный мир вернулся на место – жаркий, яркий, с резкими очертаниями. Солнце было пришпилено к небу, как медаль за прекрасную погоду.

Девушка глубоко вздохнула.

– Я… Ой, мамочка… Извини, пожалуйста, – заговорил Виктор, пятясь назад. – Понятия не имею, что это со мной…

Достабль приплясывал на месте:

– Вот оно! Вот оно! Когда все будет готово?

– Я же сказал, мне надо покормить бесов, почистить у них…

– Вот и хорошо. Как раз хватит времени набросать афишу.

– Афиши я уже подготовил, – холодно заметил Зильберкит.

– Ну да, конечно! – возбужденно воскликнул Достабль. – Кто-то разве сомневался? Держу пари, в них сказано нечто вроде: «Наверное, Вам будет крайне любопытно познакомиться с этой Занятной Картинкой»!

– А чем плохо? – сердито спросил Зильберкит. – Все лучше, чем горячие сосиски!

– Я тебе сто раз говорил: когда торгуешь сосисками, то не шляешься попусту и не ждешь, когда люди захотят сосисок, а идешь к ним и заставляешь их почувствовать, что они, оказывается, жутко проголодались. А еще ты приправляешь сосиски чем-нибудь остреньким. Именно это и проделал сейчас наш паренек.

Одной рукой он хлопнул Зильберкита по плечу, а другую вознес к небу.

– Неужели ты не видишь? – вопросил он.

И вдруг замолк. Необычные мысли проносились через его мозг – так быстро, что он даже не успевал толком обдумать их. Голова его кружилась от невероятных перспектив и возможностей.

– «Клинок страсти», – наконец изрек он. – Да, именно так и назовем. Вычеркнуть Коэна-Варвара! Кто вспомнит какого-то древнего старикашку, который вообще, может, умер уже! Точно. «Клинок страсти». Климактическая Сага… этого самого… Желания и Неистовой, Неистовой… ну… как ее?.. в Жгучем Зное Опаленного Континента! Любовь! Роскошь и Великолепие! В Трех Умопомрачительных Частях! С Замиранием Сердца Следите за Смертельной Схваткой с Кровожадными Чудищами! Изумляйтесь Тысяче Слонов…

– Это одночастевка, – желчно заметил Зильберкит.

– Так делайте еще! – вскричал Достабль, сверкая глазами. – Нам нужно больше сражений, больше чудовищ!

– Но слонов-то у нас все равно нет! – крикнул Зильберкит.

Утес поднял свою кряжистую руку.

– Ну, что еще? – нетерпеливо спросил Зильберкит.

– Если найдете серую краску и какой-нибудь материал для ушей, мы с Морри могли бы…

– Трехчастевки никто еще не производил, – задумчиво сказал Бригадир. – Дело непростое. Подумайте – это почти десять минут. – Он помолчал, размышляя. – Хотя, если сделать катушки покрупнее…

Зильберкит понял, что его загнали в угол.

– Послушайте… – начал он.

Виктор посмотрел на девушку. Все остальные о них забыли.

– По-моему, – сказал он, – э-э… нас друг другу не представили.

– Но тебе это, кажется, не помешало, – заметила она.

– Я так повел себя впервые в жизни. Не знаю, наверное, я нездоров… или еще что…

– Думаешь, мне от этого легче?

– Давай сядем в тень. Очень жарко.

– У тебя глаза тогда как будто… раскалились.

– Правда?

– Взгляд был очень странный.

– Я и в самом деле чувствовал себя очень странно.

– Знаю. Все из-за этого Голывуда. Это он так на людей действует. Знаешь, – продолжала она, садясь на песок, – для бесов и разных тварей тут куча всяких правил: чем их кормить, как их не переутомлять и всякое такое. А на нас всем плевать. С троллями и то лучше обходятся.

– Просто они больше двух метров

Страница 28

ростом и весят тысячу фунтов, – намекнул Виктор.

– Я – Теда Уизел, но друзья зовут меня Джинджер.

– Я Виктор Тугельбенд. Гм-гм… Друзья зовут меня Виктор.

– Первый раз в клике?

– Откуда ты знаешь?

– У тебя такой вид, словно тебе это нравится.

– Ну, это лучше, чем работать.

– Побудь здесь с мое, – сказала она с горечью.

– И сколько же это?

– Почти с самого начала. Пять недель.

– Черт возьми! Как лихо все закрутилось!

– Так лихо, что ты еще долго радоваться будешь, – хмуро заявила Джинджер.

– Как знать. А… разрешается нам пойти поесть? – спросил Виктор.

– Нет. Нас в любую минуту могут позвать. Кричать начнут.

Виктор кивнул. До сих пор он, следуя по жизни, неизменно поступал по-своему – вот и теперь Виктор не видел причины вести себя иначе.

– Пусть тогда покричат, – сказал он. – Я хочу поесть и выпить чего-нибудь холодного. Может, я просто перегрелся на солнце.

– Ну, тут есть столовая, – нерешительно проговорила Джинджер. – Только…

– Вот и здорово. Показывай дорогу.

– Глазом не успеешь моргнуть, как окажешься на улице…

– А как насчет третьей части, которую еще нужно сделать?

– «Кругом полно людей, – скажут они, – которые просто мечтают попасть в движущиеся картинки». И пинок под зад…

– Чудесно. Значит, у них еще целый день, чтобы отыскать двух людей, точь-в-точь похожих на нас.

Он прошел мимо Морри, который тоже пытался укрыться в тени под скалой.

– Если мы кому-нибудь понадобимся, – сказал ему Виктор, – мы пошли обедать.

– Как, прямо сейчас?! – поразился тролль.

– Да, – твердо ответил Виктор и зашагал прочь.

Достабль и Зильберкит сцепились в ожесточенном споре, прерываемом время от времени рукоятором, который вещал в неспешной манере человека, знающего, что свои законные шесть долларов он получит при любых обстоятельствах.

– …Назовем это эпопеей! Люди будут говорить о ней веками.

– Да, будут рассказывать, как мы стали банкротами.

– Слушай, я знаю, где можно сделать раскрашенные гравюры, которые обойдутся практически…

– …Я вот думаю, а если взять веревку и привязать ящик для картинок к колесам, чтобы его можно было двигать с места на место…

– Люди скажут, этот Зильберкит – настоящий мужик, настоящий мастер картинок, взял и дал людям то, что им было нужно. Человек, раздвинувший… эти… как их?.. в своей сфере…

– …А если соорудить какой-нибудь шест и к нему поворотное устройство, мы могли бы придвигать ящик для картинок прямо вплотную…

– Что? Думаешь, именно так и скажут?

– Положись на меня, Томми.

– Ну… Ну ладно. Хорошо. Только никаких слонов. Здесь я абсолютно непреклонен. Никаких слонов.



– По-моему, нелепая штука, – сказал аркканцлер. – Ну слоники глиняные – и дальше что? Ты вроде говорил о какой-то машине…

– Скорее… это, скорее, устройство, – неуверенно поправил его казначей и потыкал устройство пальцем. Глиняные слоны качнулись. – Кажется, его соорудил сам Числитель Риктор. Это было еще до меня.

Устройство походило на большой изукрашенный глиняный горшок размером почти в человеческий рост. По верхнему его краю на бронзовых цепочках висели восемь глиняных слоников, один из которых после прикосновения казначеева пальца величаво раскачивался теперь взад-вперед.

Аркканцлер заглянул внутрь.

– Сплошные рычаги и мехи, – с неудовольствием отметил он.

Казначей повернулся к управительнице хозяйством Университета.

– Так что же все-таки случилось, госпожа Герпес?

Госпожа Герпес, необъятная, розовая, затянутая в корсет, пригладила свой рыжеватый парик и выпихнула вперед тщедушную уборщицу, которая до той поры держалась в ее тени.

– Расскажи его светлости, Ксандра, – приказала она.

Сразу стало ясно, что Ксандра готова раскаяться в собственном усердии.

– Я, сэр, с позволения, сэр, вытирала, так сказать, пыль…

– Пьыль вытьирала, – пояснила госпожа Герпес.

Когда у госпожи Герпес случался острый приступ респектабельности, она начинала говорить так, как, согласно ее мнению, говорили высокопоставленные персоны, которые, разумеется, никогда не обладали такой богатой фантазией, как у госпожи Герпес.

– …И тут как зашумит…

– Он зашюмель, – сказала госпожа Герпес. – Поэтомю она тут же пришьла ко мне, твоя светлость, согласно инструкции.

– Что это был за шум, Ксандра? – как можно мягче спросил казначей.

– С вашего позволения, сэр, вроде как… – Она прищурилась. – Уамм… уамм… уамм… уамм… уаммуаммуаммУАММУАММ… плюм, сэр.

– Плюм, – многозначительно повторил казначей.

– Да, сэр.

– Плюмъ, – эхом откликнулась госпожа Герпес.

– Это он в меня харкнулся, сэр, – поведала Ксандра.

– Направиль слюну, – поправила ее госпожа Герпес.

– По-видимому, один из слонов выплюнул маленький свинцовый шарик, господин, – предположил казначей. – Что и было озвучено как, э-э… «плюм».

– Вот ведь гадина, – отозвался аркканцлер. – Распустились… Нельзя допускать, чтобы всякий горшок на людей харкал.

Госпожа Герпес содрогнулась.

– С какой стати он это сделал? – спросил Чудакулли.

– 

Страница 29

онятия не имею, господин. Я думал, что, возможно, ты знаешь. Если не ошибаюсь, в годы твоей учебы Риктор читал здесь лекции. Госпожа Герпес очень обеспокоена, – добавил он тоном, ясно указывающим на то, что, когда госпожа Герпес чем-то обеспокоена, лишь очень неразумный аркканцлер отнесется к этому без должного внимания. – Обеспокоена тем, что персонал может подвергнуться магическому воздействию.

Аркканцлер постучал по горшку костяшками пальцев:

– Что, старый Числитель Риктор? Неужели он?

– Очевидно, так, аркканцлер.

– Сумасшедший был тип. Считал, что все на свете можно измерить. Не только длину, вес и прочее, а вообще все. Всякое существующее нечто можно измерить, твердил он нам. – Взор Чудакулли затуманился от воспоминаний. – Разные странные штуки создавал. Считал, что можно измерить правду, красоту, мечты, надежды и все такое. Значит, это одна из игрушек Риктора? Интересно, а что она измеряет?

– Я дюмаю, – сказала госпожа Герпес, – надо убьрать это кюда-нибудь от греха подальше.

– Да-да, конечно, – торопливо поддакнул казначей.

Текучесть обслуживающего персонала в Университете была очень высокой.

– Выкинуть эту штуковину, – решил аркканцлер.

– О нет! Ни в коем случае, господин! – в ужасе воскликнул казначей. – Мы никогда ничего не выкидываем! К тому же этот горшок, возможно, представляет немалую ценность.

– Гм! – сказал Чудакулли. – Ценность?

– Вполне вероятно, какой-нибудь любопытнейший исторический артефакт.

– Тогда впихните его в мой кабинет. Я уже говорил, кабинет надо несколько оживить. Будет давать тему для беседы, верно? Ну а сейчас мне пора. Нужно повидаться с одним человеком насчет дрессировки грифона. Всего хорошего, дамы…

– Э-э… аркканцлер, а здесь бы подпись… – начал было казначей, но обращался он уже к закрытой двери.

Никто не спросил Ксандру, который из слонов выплюнул шарик, да и сведения эти никому бы ничего не сказали.

В тот же день два грузчика перенесли единственный во вселенной действующий ресограф[5 - Букв.: «вещественнописец», или устройство для обнаружения и измерения возмущений в ткани реальности.] в кабинет аркканцлера.



Никто еще не знал, как наложить звук на движущиеся картинки, однако уже существовал звук, в полном смысле неотделимый от Голывуда. Речь идет о стуке молотка.

Голывуд сделался разборчив. Новые дома, новые улицы, новые районы возникали буквально за ночь. И там, где наскоро обученным алхимикам-стажерам не по силам оказывались самые коварные стадии в производстве октоцеллюлозы, эти дома, улицы и районы с еще большей быстротой исчезали. Впрочем, это ничего не меняло. Едва только дым рассеивался, кто-то уже снова брал в руки молоток.

Голывуд разрастался путем простого деления клетки. Все, что требовалось, – это некурящий парень с твердой рукой, знакомый с алхимическими знаками, рукоятор, мешок демонов и много солнца. Ну и пара-тройка подсобных людишек. А людей здесь хватало. Если человек не умел разводить демонов, смешивать химикалии или плавно крутить ручку, он мог караулить лошадей или обслуживать столики, хранить загадочный вид и лелеять надежду. На худой конец, можно было заколачивать гвозди. Многочисленные хлипкие строения окружали подножие древнего холма. Планки, из которых они были сколочены, успели искривиться и выгореть под безжалостным солнцем, но потребность в строительстве лишь возрастала.

Ведь Голывуд привораживал людей. И толпы их стекались сюда каждодневно. Но люди прибывали сюда вовсе не затем, чтобы стать конюхами, служанками или плотниками-поденщиками. Они хотели делать картины.

Хотя зачем – сами не знали.

Себя-Режу-Без-Ножа Достаблю было прекрасно известно, что всюду, где появляются два человека и более, тут же объявляется кто-то, кто будет пытаться всучить им подозрительного вида сосиску в тесте.

Теперь, когда Достабль сменил род занятий, возникли другие люди, взявшие на себя эту задачу.

Одним из них был клатчец Нодар Боргль, чей огромный гулкий сарай был не столько рестораном, сколько фабрикой-кухней. Один его конец занимали огромные дымящиеся кастрюли, а все остальное пространство было заставлено столами. И за теми столами…

Виктор был поражен.

…Сидели тролли, люди и гномы. И даже, похоже, несколько эльфов, самых скрытных обитателей Плоского мира. И еще множество других существ, которые, как истово понадеялся Виктор, были просто переодетыми троллями, иначе присутствующим грозили бы немалые беды. Самое поразительное заключалось в том, что все посетители поедали пищу, а не друг друга.

– Вот здесь берешь тарелку, становишься в очередь, а потом платишь, – сказала Джинджер. – Это называется самообслуживание.

– Платишь до того, как поешь? А если тебя накормят какой-нибудь дрянью?

Джинджер мрачно кивнула:

– В этом вся и штука.

Виктор пожал плечами и наклонился к гному за стойкой с обедами.

– Мне бы…

– Рагу, – сказал гном.

– Какое рагу?

– Рагу одно. Потому оно и рагу, – оборвал его гном. – Рагу – это рагу.

– Я хотел спросить – из чего оно?

– Если

Страница 30

прашиваешь, значит, не голоден, – сказала Джинджер. – Два рагу, Фрунткин.

В тарелку Виктора плеснули какого-то бурого месива. Непонятного происхождения куски, вынесенные на поверхность таинственными круговыми токами, вынырнули на мгновение и вновь затонули – хотелось бы надеяться, насовсем.

В кулинарии Боргль придерживался того же направления, что и Достабль.

– Или рагу, или гуляй. – Повар скосил глаз на Виктора. – Полдоллара. За полцены – дешево.

Виктор неохотно заплатил и поискал глазами Джинджер.

– Давай сюда, – махнула рукой Джинджер, садясь за один из длинных столов. – Привет, Громотоп. Как дела, Брекчия? Это Вик. Новенький. Привет, Сниддин, сперва и не заметила.

Виктор с трудом втиснулся между Джинджер и горным троллем, одетым, как ему показалось, в кольчугу, хотя вскоре выяснилось, что это всего лишь голывудская кольчуга, на скорую руку сплетенная из веревки и выкрашенная в серебряный цвет.

Джинджер завела оживленный разговор с двумя гномами – один из них был совсем маленьким, четырехдюймового роста, а другой был облачен в накидку из половины медвежьей шкуры. Виктор почувствовал себя лишним.

Тролль кивнул ему и, морщась, показал на свою тарелку.

– И это называется пемза, – сказал он. – Даже лаву не потрудились срезать. Песка бы хоть побольше положили…

Виктор уставился на тарелку тролля.

– Не знал, что тролли едят камень, – ляпнул он, не подумав.

– А почему нет?

– А вы сами разве не из камня?

– Ну да. А ты сам-то разве не из мяса? Или ты что-то другое ешь?

Виктор посмотрел на свою тарелку.

– Хороший вопрос, – признал он.

– Виктор делает клик у Зильберкита, – обернувшись, сказала Джинджер. – Похоже, они собираются снять трехчастевку.

Все заинтересованно загудели.

Виктор осторожно отложил что-то желтое и желеобразное на край тарелки.

– Скажите, – задумчиво произнес он, – когда вы делаете клик, бывает ли у кого-нибудь из вас… слышите вы что-то вроде… чувствуете, что вы…

Он замолчал, подыскивая слова. Все смотрели на него.

– Вы никогда не чувствовали, как будто что-то или кто-то действует через вас? Не знаю, как иначе это выразить.

За столом понимающе переглянулись.

– Энто все Голывуд, – сказал тролль. – Тут так устроено. Творческая… эта… активность бьет ключом.

– Тебя, однако, крепко ударило, – заметила Джинджер.

– Здесь такое случается очень часто, – задумчиво сказал гном в накидке. – Такой уж он, Голывуд. На той неделе мы с ребятами работали в «Сказке о гномах» и вдруг все разом запели. Прямо так, ни с чего. Будто песня нам просто в голову пришла, всем семерым разом. Как вам это нравится?

– И какая песня? – спросила Джинджер.

– А кто ее знает? Мы ее назвали «Песня Хай-хо». В ней только это и есть: «Хай-хо, хай-хо. Хай-хо, хай-хо, хай-хо».

– По-моему, ничем не отличается от прочих ваших песенок, – пророкотал тролль.

На площадку они вернулись в третьем часу. Рукоятор, приподняв заднюю стенку ящика для картинок, чистил маленькой лопаткой внутренности.

Достабль уснул в своем парусиновом кресле, прикрыв лицо носовым платком. Зильберкит бодрствовал.

– Где вы шляетесь? – закричал он.

– Я проголодался, – сказал Виктор.

– Приготовься и дальше голодать, парень, потому что…

Достабль приподнял уголок платка.

– Давайте начинать, а? – пробормотал он.

– Нельзя же допускать, чтобы исполнители диктовали нам…

– Сначала закончи клик, а потом увольняй, – распорядился Достабль.

– Правильно! – Зильберкит погрозил пальцем Виктору и Джинджер. – Больше в этом городе вы работы не найдете!

К вечеру кое-как закончили. Достабль велел привести лошадь и накинулся на рукоятора за то, что тот до сих пор не приспособился перемещать ящик для картинок. Демоны протестующе скулили. Лошадь пришлось поставить прямо напротив ящика, а Виктору предложено было подпрыгивать в седле. Для движущихся картинок сойдет, заявил Достабль.

По окончании клика Зильберкит сразу уволил их, неохотно выдав им напоследок по два доллара.

– Он предупредит остальных алхимиков, – упавшим голосом сказала Джинджер. – Они все заодно.

– Я заметил, что мы получаем только два доллара в день, а тролли – три. Как думаешь, почему? – спросил Виктор.

– Троллей здесь не так много, – объяснила Джинджер. – А хороший рукоятор вообще может получать шесть, а то и семь долларов в день. Но исполнители вроде нас – мелкая сошка.

Она со злостью взглянула на Виктора.

– А у меня так хорошо все шло, – процедила она. – Может, не роскошно, но вполне сносно. И работы хватало. Меня считали надежной. Я начала делать карьеру.

– В Голывуде нельзя сделать карьеру, – возразил Виктор. – Это все равно что строить дом на болоте. Здесь все ненастоящее.

– А мне тут нравилось! Но теперь ты все испортил! Придется возвращаться в свою ужасную деревеньку, о которой ты, наверное, никогда ничего не слышал! Опять за коровами ходить! Спасибо тебе большое! Всякий раз, как увижу коровью задницу, буду тебя вспоминать!

Разгневанная, она направилась в сторону города, остави

Страница 31

Виктора с троллями. Некоторое время они молчали. Потом Утес кашлянул, прочищая горло.

– У тебя есть где остановиться? – спросил он.

– Пожалуй, нет, – ответил Виктор.

– Место найти нелегко, – заметил Морри.

– Думаю устроиться на ночь на пляже. В конце концов, здесь не холодно. А мне надо как следует отдохнуть. Спокойной ночи.

Он поплелся к берегу.

Солнце садилось, ветер с моря принес некоторую прохладу. Вокруг темнеющей громады холма загорались огоньки Голывуда. Голывуд отдыхал только с приходом темноты. Сырье не тратят понапрасну, даже если это сырье – дневной свет.

У воды можно было расслабиться. Никто сюда не заглядывал. Прибитые морем коряги и растрескавшиеся, покрытые солью доски были посредственным стройматериалом. Импровизированной белой изгородью окаймляли они линию прибоя.

Виктор прихватил пару веток, чтобы разжечь костер, и улегся на песке, глядя на набегающие волны.

С гребня соседней дюны, укрывшись за пучком сухой травы, за Виктором задумчиво наблюдал Чудо-Пес Гаспод.



Было два часа пополуночи.

Она все-таки воцарилась в этом мире, радостно излившись из глубин холма, залила его своим сиянием.

А Голывуд грезил…

Она же грезила за каждого.

В жаркой, душной темноте дощатой лачуги Джинджер Уизел видела во сне красные ковровые дорожки и восторженные толпы. И еще решетку. Во сне она снова и снова возвращалась к решетке, где порыв теплого воздуха поднимал ее юбки…

В чуть более прохладной темноте своей куда более дорогой лачуги признанный мастер картинок Зильберкит видел во сне восторженные толпы, а еще видел, как кто-то вручает ему награду за лучшие в истории движущиеся картинки. То была громадная статуя.




Конец ознакомительного фрагмента.



notes


Примечания





1


Фрукт, произрастающий в некоторых районах языческого Пупземелья. Имеет двадцать футов в длину, покрыт шипами, цветом напоминает ушную серу, а запахом – муравьеда, который наелся тухлых муравьев.




2


В знаменитом издании Гильдии Купцов и Торговцев «Дабро пажаловаться в Анк-Морпоркъ, горад тысичи сюпризов» имеется теперь целый раздел, озаглавленный: «Итак, ты фторкся к нам, вандал, и што мы тепер будим делать?», публикующий заметки о ночной жизни города и о сувенирах, что продаются на базарах, а в рубрике «Куда лучше перекочевать?» можно найти список ресторанов, предлагающих свежий кумыс и якский пудинг.




3


В противном случае ему пришлось бы добровольно прыгнуть в яму со скорпионами.




4


Вот как раз здесь она была права, но это чистая случайность.




5


Букв.: «вещественнописец», или устройство для обнаружения и измерения возмущений в ткани реальности.