Читать онлайн “Анжелика и король” «Анн Голон»
- 02.02
- 0
- 0
Страница 1
Анжелика и корольАнн Голон
Анжелика #3
«Анжелика и король» – третья из серии книг, открывшейся знаменитым историко-авантюрным романом «Анжелика – маркиза ангелов», написанным Анн Голон. Во Франции времен Людовика XIV все пути вели в Версаль. Любая красавица почитала за счастье предстать перед взором короля-солнце, хотя жить при дворе было ничуть не менее опасно, чем отправиться босиком через джунгли. Как сложится судьба мечтавшей о придворной жизни великолепной красавицы Анжелики, которая не утратила тоски по истинной любви?..
Впервые на русском языке полная версия знаменитого романа!
Анн Голон
Анжелика и король
Anne Golon
Angеlique et le Roy
Copyright © Anne Golon – 1959
The Russian translation is done after the original text revised by the author.
© М. Брусовани, перевод (главы 1–24), 2014
© А. Серебрянникова, перевод (главы 25–54), 2014
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014
Издательство АЗБУКА
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
Часть первая
Двор
Глава I
Анжелике не спалось. Ее воображение, как бывало в детстве перед Рождеством, рисовало радужные картины. Дважды она вскакивала с постели и зажигала свечи, чтобы полюбоваться двумя разложенными в креслах возле ее ложа туалетами. Завтра ей предстоит надеть их для королевской охоты и вечернего бала. Особенно Анжелика была довольна охотничьим костюмом. Она заказала портному жемчужно-серый бархатный камзол мужского кроя, так как этот наряд еще больше подчеркивал точеные формы молодой женщины. Белую войлочную шляпу с широкими полями украшали страусовые перья, похожие на слой пушистого снега. Однако больше всего Анжелику восхищал шарф. На этот еще только входивший в моду аксессуар она возлагала большие надежды, рассчитывая привлечь внимание и возбудить любопытство именитых придворных дам. Если этот ворох накрахмаленного тонкого батиста, прелестно расшитого мельчайшими жемчужинками, несколько раз обернуть вокруг шеи, он будет выглядеть точно расправившая нежные крылышки бабочка. Эта мысль пришла ей в голову накануне. Она долго в задумчивости вглядывалась в свое отражение в зеркале, перебрав и скомкав с десяток самых прекрасных шарфов, доставленных ей из дорогой галантерейной лавки. А затем решила повязать шарф а-ля кавалер – как всадник, но сделать узел больше, чем мужской. Анжелика рассудила, что женскому личику твердый воротник охотничьего камзола только навредит, а эта белая пена под подбородком придаст наряду изысканность женственности.
Анжелика не находила себе места: она беспокойно вертелась и вскакивала с постели и уже подумывала позвонить, чтобы ей принесли отвар вербены. Это помогло бы ей уснуть хоть на несколько часов: завтра предстоит нелегкий день. Охотники поздним утром соберутся вблизи Версаля, в королевском лесу Фос-Репоз. Как и всем прочим живущим в Париже приглашенным, Анжелике придется выехать спозаранку, чтобы в назначенное время прибыть в Карфур-де-Беф, куда за ними из Версаля будут посланы экипажи. Здесь, прямо посреди леса, располагались стойла, куда привилегированные гости заранее посылали своих верховых лошадей. И к началу охоты кони были свежими. Как раз сегодня Анжелика позаботилась о том, чтобы в сопровождении двух лакеев отправить туда свою бесценную кобылу Цереру, чистокровную испанку, обошедшуюся ей в тысячу пистолей.
Она встала и снова зажгла свечи. Бальный туалет решительно удался. Атласное ярко-розовое платье с расшитым изящными цветочками из розового перламутра пластроном и накидкой того же, только еще более насыщенного, цвета. Украшения она выбрала из жемчуга, тоже розового: серьги в виде виноградной грозди, тройную нитку жемчуга на шею, а в прическу – диадему в форме полумесяца. Анжелика приобрела их у ювелира, который вызывал у нее симпатию, потому что рассказывал о теплых морях, где родился этот жемчуг, о нескончаемых сделках, сложных экспертизах и долгих путешествиях, совершенных жемчужинами, скрытыми в шелковых мешочках, переходивших из рук арабских купцов к греческим или венецианским. Благодаря умению расхвалить каждую жемчужину как редчайший образец и убедить покупательницу, что изделие, должно быть, похищено из райского сада, торговцу удавалось впятеро завысить цену. Хотя для того, чтобы завладеть такими сокровищами, ей пришлось потратить целое состояние, Анжелику не мучили сомнения, обычно сопровождавшие безумные приобретения. И сейчас она с восхищением разглядывала украшения, покоившиеся на столике возле изголовья ее постели в своих футлярах, выстланных белым бархатом.
Анжелика желала получить все самое изысканное и драгоценное, что могла предложить ей жизнь. Эта жажда обладания скрашивала выпавшие на ее долю годы нищеты. Она чудом успела. Пока она могла еще позволить себе самые роскошные драгоценности, самые пышные туалеты, мебель, гобелены, безделушки, созданные руками самых прославленных мастеров.
И все эти сверхдорогие, умело отобранные аксессуары свидетельство
Страница 2
али о вкусе женщины опытной, но не пресыщенной.Анжелика не разучилась восторгаться. Порой она изумлялась сама себе и втайне благодарила Небеса за то, что невзгоды не сломили ее. Напротив, она по-прежнему была молода духом.
Она обладала гораздо более богатым опытом, чем любая (или почти любая) молодая женщина ее возраста, и куда реже испытывала разочарование. Ее жизнь была полна редкостных и волшебных радостей, какие выпадают только в детстве. Если вам не доводилось голодать, доступно ли вам наслаждение от куска свежевыпеченного хлеба? И если вам случалось топтать парижские мостовые своими босыми ногами, а потом вдруг вы стали обладательницей таких вот жемчугов – есть от чего почувствовать себя самой счастливой женщиной на свете!
Она в который раз задула свечи и, вновь улегшись на тонких, благоухающих ирисом простынях, томно потянулась и подумала: «Как прекрасно быть богатой, да к тому же красивой и молодой!»
Она не добавила: «…и желанной», потому что вспомнила о Филиппе, и ее радость угасла, словно солнце, на которое набежала черная туча.
Анжелика тяжело вздохнула: «Филипп!»
Как же он должен ее презирать! Ей на память пришли два месяца, прожитые после повторного вступления в брак с маркизом дю Плесси-Бельером, и нелепая ситуация, в которой она оказалась по собственной вине. На следующий день после того, как Анжелика была принята в Версале, двор возвращался в Сен-Жермен. Ей же следовало ехать в Париж. Было бы логично остановиться в особняке мужа, на Фобур-Сент-Антуан, однако, прибыв туда после долгих колебаний, она обнаружила, что дверь заперта. Швейцар сообщил, что господин последовал за королем и двором, не оставив никаких распоряжений на ее счет. Поэтому молодая женщина была вынуждена вновь поселиться в принадлежавшем ей до замужества особняке на улице Ботрейи. Там она и жила в ожидании нового приглашения от короля, которое позволило бы ей занять свое место при дворе. Но за ней не присылали, и она начинала чувствовать беспокойство. И вот однажды у Нинон мадам де Монтеспан пожурила ее:
– Что с вами, моя дорогая? Вы лишились рассудка? Вы пренебрегаете уже третьим приглашением короля! То у вас трехдневная лихорадка, то газы, или вдруг вас уродует прыщик на носу и вы не осмеливаетесь появиться. Вот уж дурные оправдания, да и король вряд ли их оценит, потому что болезненные люди приводят его в ужас. Вы причиняете ему беспокойство.
Так Анжелика узнала, что супруг, которому король выражал желание видеть ее на торжествах, не только не сообщал ей об этом, но еще и выставлял перед государем в смешном свете.
– Во всяком случае, – заверила мадам де Монтеспан, – я собственными ушами слышала, как король говорил маркизу дю Плесси, что желает видеть вас в среду на охоте. «И постарайтесь, – раздраженно добавил он, – чтобы здоровье мадам дю Плесси-Бельер не вынудило ее вновь обмануть наши ожидания, иначе мне придется письменно порекомендовать ей вернуться в провинцию». Иными словами, вы рискуете впасть в немилость.
Ошеломленная, а затем и взбешенная, Анжелика, слегка поразмыслив, придумала план, как поправить неловкое положение. Она приедет на охоту и поставит Филиппа перед свершившимся фактом. А если король начнет расспрашивать – что же, она скажет правду. В присутствии короля Филиппу останется лишь смириться. В строжайшей тайне она заказала себе новые туалеты, велела отправить в Версаль кобылу и приготовить карету, чтобы выехать на рассвете. Этот рассвет вот-вот наступит, а она и глаз не сомкнула. Она заставила себя смежить веки, ни о чем не думать и постепенно тихонько погрузилась в сон.
Вдруг ее грифон Арий, свернувшийся калачиком под толстым стеганым одеялом, задрожал, вскочил и залаял. Анжелика схватила песика и прижала к себе, стараясь снова укрыть и утихомирить. Собачка не переставала рычать и дрожать. Ее удавалось успокоить на несколько мгновений, а затем она с резким тявканьем снова выскакивала из-под одеяла.
– Что с тобой, Арий? – рассердившись, спросила молодая женщина. – Что случилось? Ты услышал мышей?
Прикрыв ему пасть ладонью, она прислушалась, чтобы уловить, что же так беспокоит грифона. И тут до нее донесся едва различимый шум, определить природу которого ей не удалось. Будто какой-то твердый предмет скользит по гладкой поверхности. Арий рычал.
– Тихо, Арий, тихо!
Так она ни за что не уснет! Внезапно у нее перед глазами, под закрытыми веками, из полузабытых воспоминаний возникло видение страшных рук с узловатыми пальцами, этих грязных рук парижских воров, которые под плотным покровом ночи, приложив невидимый алмаз, режут стекло.
Она вскочила. Да, верно. Звук доносился от окна. Воры!..
Сердце билось так сильно, что она не слышала ничего, кроме его глухих торопливых ударов. Арий вырвался и снова стал пронзительно лаять. Она поймала его и, едва не придушив, заставила умолкнуть. Анжелика прислушалась, ей показалось, что в комнате кто-то есть. Стукнула створка. «Они» вошли.
– Кто здесь? – ни жива ни мертва, крикнула она.
Никто не ответил, но к алькову п
Страница 3
иблизились шаги.«Мой жемчуг!» – пронеслось у нее в мозгу.
Анжелика вытянула руку, схватила горсть драгоценностей. Почти тотчас же на нее обрушилась душная масса тяжелого одеяла. Грубые руки обхватили ее, так что она и шевельнуться не могла, а другие руки стягивали ее тело веревкой. Она извивалась как угорь и вопила, задыхаясь под плотной тканью. Ей удалось вырваться, она глубоко вдохнула и крикнула:
– На помощь! На п…
Два толстых пальца сдавили ей горло, она захлебнулась криком. Она задыхалась. Перед глазами мелькали красные искры. Истерическое тявканье грифона затухало…
«Я умираю, – подумала она. – Грабитель задушил меня!.. До чего глупо!.. Филипп! Филипп!..»
Свет померк.
Придя в себя, молодая женщина почувствовала, как что-то выскользнуло у нее из пальцев и с шумом упало на плитки пола.
«Мой жемчуг!»
Все тело затекло. Анжелика неловко свесилась с тюфяка, на котором лежала, и заметила россыпь розовых жемчужин. Наверное, она так и держала их в стиснутом кулаке, когда ее похитили и привезли в это незнакомое место. Анжелика растерянно обвела глазами помещение. Оно походило на келью, сквозь сводчатое зарешеченное оконце медленно просачивался рассветный туман, борясь с желтым светом стоящей в конуре масляной лампы. Мебель состояла из нетесаного стола, трехногого табурета и деревянной рамы с набитым конским волосом тюфяком вместо кровати.
«Где я? В чьей власти? Чего от меня хотят?»
Жемчуг у нее не украли. Веревки, которыми ее опутали, теперь были развязаны, но тяжелое одеяло по-прежнему окутывало ее поверх тонкой ночной сорочки из розового шелка. Анжелика нагнулась, подобрала жемчужное ожерелье и машинально надела его на шею. Затем одумалась, сняла и сунула под подушку.
Снаружи раздались звонкие удары колокола. Ему вторил еще один. Взгляд Анжелики уперся в висящее на оштукатуренной стене небольшое распятие из черного дерева, украшенное веточкой священного букса.
«Монастырь! Я в монастыре…»
Внимательно прислушавшись, она различила звуки органа и голоса, затянувшие песнопения.
«Что все это значит? О боже мой! Как болит шея!»
Она еще немного полежала, стараясь собраться с мыслями и убедить себя, что ей снится дурной сон и что она вот-вот пробудится от своего нелепого кошмара.
Раздавшиеся в коридоре шаги заставили ее вскочить. Мужские шаги. Быть может, это ее похититель? Ну нет! Она его так не отпустит! Он обязан внести ясность в ее положение. Ей ли пугаться бандитов! Если будет необходимость, она напомнит ему, что принц нищих Деревянный Зад – ее друг.
Шаги замерли перед дверью. В замочной скважине повернулся ключ, и кто-то вошел в келью. При виде того, кто стоял перед ней, Анжелика замерла в изумлении.
– Филипп!
Меньше всего она могла рассчитывать на то, что здесь появится ее муж. Тот самый Филипп, который на протяжении двух месяцев, проведенных ею в Париже, не удостоил ее ни одним визитом, хотя бы из вежливости, он даже не вспомнил о том, что у него есть жена.
– Филипп! – повторила она. – О Филипп, какое счастье! Вы пришли спасти меня?..
Однако ледяная отчужденность на лице дворянина помешала ей броситься ему на шею.
Он стоял в дверном проеме, великолепный в своем обшитом серебряным сутажом замшевом камзоле мышиного цвета и высоких сапогах из белой кожи. На воротник из венецианских кружев в идеальном порядке ниспадали светлые локоны его парика. Серую бархатную шляпу украшали белые перья.
– Как вы себя чувствуете, сударыня? – поинтересовался он. – Здоровы ли вы?
Будто они встретились в чьей-нибудь гостиной.
– Я… Филипп, я не знаю, что со мной произошло, – в полной растерянности пробормотала Анжелика. – Кто-то набросился на меня прямо в моей спальне… Меня похитили и привезли сюда. Не могли бы вы объяснить мне, кто совершил это злодеяние?
– Охотно. Ла Вьолет, мой старший камердинер.
– ?..
– По моему приказанию, – любезно добавил он.
Анжелика вздрогнула. Ей открылась истина.
Босиком, в одной сорочке, она по холодному полу подбежала к окну, вцепилась в железную решетку. Солнце освещало зарождающийся погожий летний день. Это солнце увидит, как король со своим двором охотится на оленя в лесу Фос-Репоз. Но госпожи дю Плесси-Бельер среди гостей не будет. Вне себя, она повернулась к мужу:
– Вы сделали это, чтобы помешать мне присутствовать на королевской охоте!
– Сколь же вы догадливы!
– Разве вам не известно, что его величество никогда не простит мне подобной неучтивости и отправит меня в провинцию?
– Именно этого я и добиваюсь.
– О… вы… вы не человек… вы дьявол!
– Неужели? А знаете ли, вы ведь не первая женщина, делающая мне столь изысканный комплимент.
Филипп смеялся. Похоже, его молчаливая жена была вне себя от ярости.
– К тому же не такой уж дьявол, – продолжал он. – Я заточу вас в монастырь, чтобы в молитве и умерщвлении плоти вы могли духовно возродиться. Сам Господь Бог не знал бы, что возразить.
– И сколько же времени мне предстоит быть наказанной?
– Посмотрим-посмотрим… По меньшей мере не
Страница 4
колько дней.– Филипп… я… Кажется, я вас ненавижу.
Он расхохотался, губы приоткрылись и в жестокой гримасе обнажили великолепные белые зубы.
– А вы прекрасно сопротивляетесь. Досаждать вам – одно удовольствие.
– Досаждать мне!.. Это вы называете «досаждать»? Вторжение со взломом! Похищение! Подумать только, ведь именно вас я звала на помощь, когда этот зверь пытался задушить меня…
Филипп перестал смеяться и нахмурился. Подойдя к Анжелике, он принялся изучать голубоватые следы на ее шее.
– Черт возьми! Пожалуй, висельник перестарался. Однако полагаю, вы заставили его попотеть, а для этого парня нет ничего важнее приказа. Я велел ему справиться с делом по возможности тихо, дабы не привлечь внимания ваших людей. Он проник в дом через заднюю дверь оранжереи. И все же в следующий раз посоветую ему не так буйствовать.
– Значит, вы предполагаете «следующий раз»?
– Да, пока не обуздаю вас. Пока вы так дерзко поднимаете голову, пока отвечаете мне с такой надменностью, пока пытаетесь ослушаться меня. Я королевский ловчий. Я привык усмирять злобных псов. И добиваться того, что все они начинают лизать мне руки.
– Лучше бы я умерла! – яростно выкрикнула Анжелика. – Убейте меня!
– Нет. Я предпочитаю укротить вас.
Задыхаясь от обиды и гнева, она отвела глаза, не в силах выдержать его синего взгляда. Их поединок не сулил примирения, но она и не такое видала. Анжелика не собиралась сдаваться:
– Полагаю, сударь, вы чересчур властолюбивы. Было бы любопытно узнать, что вы предполагаете предпринять, чтобы добиться своей цели?
– О, в моем распоряжении довольно средств, – досадливо отвечал он. – Например, заточить вас. Что вы скажете о том, чтобы немного задержаться здесь? Или вот еще… Могу разлучить вас с сыном.
– Вы этого не сделаете.
– Отчего же? Я могу также лишить вас содержания, существенно сократить ваши доходы, принудить вас выпрашивать у меня пропитание…
– Вы говорите глупости, дорогой мой. Мое состояние принадлежит мне.
– Это легко поправимо. Вы моя жена. Муж обладает всеми полномочиями. Я не столь глуп, чтобы в один прекрасный день не найти способа перевести все ваши деньги на свое имя.
– Я буду защищаться.
– Кто станет вас слушать? Согласен, у вас достало хитрости заслужить снисходительность короля. Однако после вашей сегодняшней бестактности, боюсь, теперь вы не сможете на это рассчитывать. Засим оставляю вас наедине с вашими мыслями, поскольку должен спустить свору. Полагаю, вам больше нечего мне сказать?
– Отчего же! Я скажу, что всем сердцем ненавижу вас!
– Это еще ничего. В один прекрасный день вы будете умолять о смерти, чтобы избавиться от меня.
– А вам-то какая выгода?
– Наслаждение местью. Вы жестоко унизили меня, но однажды и я увижу, как вы рыдаете, молите о пощаде, превращаетесь в жалкое, полубезумное существо.
Анжелика пожала плечами:
– Ну и зрелище! Почему бы тогда не камера пыток, раскаленное железо, дыба, раздробленные члены?..
– Нет… На это я не пойду. Вероятно, я испытываю определенную привязанность к красоте вашего тела.
– Неужели? Кто бы мог подумать! Вы крайне редко проявляете эту привязанность.
Филипп, который был уже возле двери, обернулся и, прищурившись, посмотрел на свою пленницу:
– Уж не сетуете ли вы на это, моя дорогая? Что за приятная неожиданность! Значит, я пренебрегал вами? Вы находите, что я недостаточно пожертвовал на алтарь ваших прелестей? Что, у вас перевелись любовники, чтобы отдавать должное вашей красоте, коли вы требуете ласк от супруга? Впрочем, мне показалось, что вы без удовольствия провели со мной первую брачную ночь. Хотя, возможно, я ошибся…
– Подите прочь, Филипп, – произнесла Анжелика, увидев, что муж направляется к ней, и предчувствуя неладное.
В тонкой ночной сорочке она ощущала себя нагой и беспомощной.
– Чем дольше я на вас смотрю, тем меньше мне хочется покинуть вас. – Он обнял ее и прижал к себе.
Она вздрогнула, и страстное желание разрыдаться нервной судорогой стиснуло ее горло.
– Оставьте меня! О, умоляю вас! Оставьте меня!
– Обожаю слушать, как вы умоляете.
Схватив Анжелику, он, как тряпичную куклу, швырнул ее на монашеский тюфяк.
– Филипп, вы не забыли, что мы в монастыре?
– И что же? Уж не полагаете ли вы, что пара часов, проведенных в этой убогой обители, приравнивают вас к праведнице, давшей обет целомудрия? Впрочем, не важно. Мне всегда доставляло неимоверное наслаждение насиловать монахинь.
– Не знаю никого, кто был бы столь же низок, как вы!
– Ваш любовный словарь не из самых нежных, – хмыкнул он, отстегивая пряжку перевязи. – Вам бы следовало пополнить его в салоне прелестной Нинон. Бросьте жеманничать, мадам! Вы очень своевременно напомнили мне, что у меня есть обязанности по отношению к вам, и я их исполню.
Анжелика прикрыла глаза. Она перестала противиться, зная по опыту, чего ей может стоить это сопротивление. Безучастная и презрительная, она стерпела его несносные объятия, точно наказание. «Я всего лишь поступаю подобно всем н
Страница 5
счастным в браке женщинам, – думала она, – а уж мне ли не знать, что их легион. Они смиряются с неизбежностью и мечтают о своих любовниках или мысленно читают молитвы, принимая ласки пятидесятилетнего пузатого супруга, навязанного им волею корыстного отца». Впрочем, о Филиппе такого не скажешь. Он не был ни пятидесятилетним, ни пузатым, к тому же Анжелика желала вступить в брак именно с ним. А теперь сколько угодно могла кусать себе локти. Слишком поздно. Ей следовало бы научиться ставить на место господина, которого сама же себе и выбрала. Это животное, и женщина для него не более чем вещь, непосредственно при помощи которой он достигает физического наслаждения. Однако животное сильное и гибкое, так что в его объятиях сложно избежать мыслей о нем или бормотать молитвы. Он торопливо приступил к делу, точно воин, которым движет желание, – воин, который в неистовстве сражений утратил привычку давать волю чувствам.Однако, прежде чем выпустить Анжелику из своих объятий, он сделал одно едва заметное движение – позже она решила, что это ей почудилось: прикоснулся к запрокинутой шее молодой женщины и в почти неуловимой ласке задержал свою руку в том самом месте, где оставили голубоватый след грубые пальцы лакея.
Но через мгновение он уже поднялся и теперь со злобной усмешкой смотрел на нее сверху вниз:
– Ну вот, милочка, вы и образумились, как мне кажется. А что я говорил? Скоро будете ползать предо мной на коленях. А пока желаю вам приятно провести время в этом славном местечке с такими толстыми стенами. Здесь вы сможете вволю плакать, кричать и проклинать. Вас никто не услышит. Монахини получили распоряжение приносить вам пищу, но ни на шаг не выпускать за порог кельи. Кстати, они зарекомендовали себя отменными тюремщицами. Вы не единственная подневольная пансионерка этого монастыря. А теперь – с вашего позволения, мадам! Быть может, вскоре вы услышите звук рога. Я специально для вас прикажу дать сигнал к началу охоты.
Издевательски смеясь, Филипп вышел. Смех у него был отвратительный. И смеялся он, только когда мстил.
После его ухода Анжелика долго неподвижно лежала, кутаясь в грубое одеяло, хранившее мужской запах жасминовой воды и сыромятной кожи. Ее одолевали усталость и отчаяние. Ночные тревоги в сочетании с досадной распрей лишили ее сил, и она уступила требованиям мужа. Изнасилованная, она ослабела и теперь погрузилась в оцепенение, граничащее с блаженством. К горлу подступила столь же мгновенная, сколь и внезапная тошнота. Несколько мгновений Анжелика боролась с мерзким недомоганием, на висках выступили капельки пота. Она вновь рухнула на тюфяк, чувствуя себя совершенно подавленной. Эта минутная дурнота подтверждала симптомы, которым вот уже месяц она так не хотела поверить. Однако теперь следовало признать очевидное. Пережитая ею в Плесси-Бельер мерзкая первая брачная ночь, о которой она не могла вспомнить, не залившись краской стыда, принесла свои плоды. Она беременна. Она носит дитя от Филиппа, человека, которого ненавидит и который поклялся отомстить ей и мучить ее, пока не сведет с ума.
На мгновение Анжелика почувствовала, что силы оставили ее, и уже готова была смириться и отказаться от борьбы. Ею овладела сонливость. Уснуть! Сон вернет ей бодрость. Однако теперь не время спать. Потом будет слишком поздно. Иначе она навлечет на себя гнев короля и навсегда будет изгнана не только из Версаля, но и из Парижа.
Он вскочила, подбежала к массивной деревянной двери и замолотила в нее кулаками, обдирая руки в кровь.
– Откройте! Выпустите меня отсюда! – кричала она.
Солнце уже волнами заливало келью. В этот час участники королевской охоты собирались в курдонёре, экипажи гостей въезжали через ворота Сент-Оноре. Только Анжелика пропустит это событие.
«Мне необходимо быть там! Мне необходимо быть там! Если я лишусь поддержки короля, мне конец! Только король может призвать Филиппа к порядку. Мне во что бы то ни стало необходимо принять участие в королевской охоте!
Филипп говорил, что отсюда слышно сигнал к началу королевской охоты. Значит ли это, что я в монастыре недалеко от Версаля? О, мне совершенно необходимо выбраться отсюда».
Она, словно зверь в клетке, металась по келье, пытаясь придумать выход. Наконец в коридоре послышался громкий стук сабо. На мгновение Анжелика замерла в надежде, потом бросилась к своей убогой постели и с самым безмятежным видом вытянулась на ней. В замке повернулся массивный ключ, и на пороге появилась женщина. Не монахиня, а служанка в грубом перкалевом чепце и бумазейном платье. В руках она держала поднос.
Буркнув какое-то приветствие, она принялась расставлять на столе скудную пищу: склянку с водой, миску, от которой исходил смутный запах чечевицы с салом, круглый хлебец.
Анжелика с интересом разглядывала служанку. Возможно, эта девушка станет ее единственной связью с внешним миром за целый день. Следовало воспользоваться случаем. Похоже, незнакомка была не из неповоротливых крестьянок, что обычно прибирают в монастырях. Пожалуй, даже
Страница 6
хорошенькая, с большими, полными огня и злобы черными глазами. А движения бедер под складками бумазейной юбки красноречиво говорили о характере ее прежних занятий. Опытный глаз Анжелики не мог ошибиться. Да и проклятия, слетевшие с губ девицы, когда та случайно уронила на пол ложку, не оставляли сомнений. Это, очевидно, была одна из самых приветливых подданных его величества принца нищих.– Привет, сестричка, – прошептала Анжелика.
Служанка обернулась, и глаза ее округлились, когда она заметила опознавательный знак парижских воров, которым приветствовала ее Анжелика.
– Так вот оно что, – пробормотала девица, едва оправившись от изумления, – вот оно что! Могла ли я подумать… А мне сказали, будто ты настоящая маркиза. Значит, бедная моя монашка, ты тоже попалась этим мерзавцам, слугам Общества Святых Даров? Да уж, не повезло… С ними, предвестниками несчастья, нет никакой возможности спокойно заниматься своим делом!
Запахнув на дразняще высокой груди серый шерстяной платок, она присела на краешек тюфяка:
– Я в этой тюрьме уже полгода. Представь, что за веселье! Встретить тебя – просто чудо! Хоть немного повеселее. Ты в каком квартале работала?
Анжелика неопределенно махнула рукой:
– Везде понемногу.
– А кто твой «кот»?
– Деревянный Зад.
– Принц нищих! Ух ты, красотка, знать, тебя обласкали. Для новенькой ты больно быстро вскарабкалась наверх. А ты ведь новенькая. Я тебя прежде никогда не видала. Тебя как звать?
– Прекрасная Анжелика.
– А меня – Воскресенье. Из-за одной моей особенности. Я работала только по воскресеньям. Чтобы не быть как все. Не поверишь, это отличная идея. Я прекрасно наладила свой промысел. Прогуливалась только перед церквями. Еще бы! У тех, кто туда входил, было предостаточно времени, пока шла служба, поразмыслить и принять решение. Прекрасная дева после прекрасной мессы – почему бы и нет? От клиентов отбою не было, я не успевала всех обслужить. Какой крик поднимали у церковных ворот все эти святоши и попы! Будто весь Париж из-за меня пропустил мессу! Вот уж им пришлось попотеть, чтобы меня арестовали! Требуя моего заточения, они добрались аж до самого парламента! Попы – исчадие ада. Но они сильны. И вот я здесь. В монастыре августинок в Бельвю. Теперь мой черед ходить к вечерне. А с тобой что приключилось?
– Один покровитель захотел, чтобы я принадлежала только ему. Я его обманула, заставила его раскошелиться, а потом – дудки! Он мне не понравился. Вот он и решил поквитаться со мной, заперев в монастырь, пока я не одумаюсь.
– Сколько же скверных людей на свете, – вздохнула Воскресенье, воздев глаза к небу. – А твой дружок вдобавок еще и скряга. Слыхала я, как он торговался с игуменьей о цене за твое содержание. Двадцать экю, и не больше. Именно столько платит Общество Святых Даров, чтобы меня держали под замком. На такие деньги тебе полагаются только горох да бобы.
– Негодяй! – воскликнула Анжелика, особенно оскорбленная этой последней деталью. Можно ли вообразить себе более отвратительную личность, чем Филипп! К тому же он еще и скуп! Сторговался платить за нее, как за уличную девку!
Она схватила Воскресенье за руку:
– Послушай! Ты должна вытащить меня отсюда. Вот что я придумала. Дай мне свою одежду и расскажи, как отсюда выбраться.
Однако та заупрямилась:
– Еще чего! Да и как я помогу тебе выйти отсюда, когда и сама понятия не имею, как удрать.
– Это не одно и то же. Монахини тебя знают. Тебя они сразу заметят. А меня ни одна из них, кроме игуменьи, и близко не видела. Даже если мы повстречаемся в коридоре, я им всякого могу наболтать.
– И правда, – вынуждена была признать Воскресенье. – Тебя сюда привезли перевязанной, точно колбаса. К тому же среди ночи. И сразу отнесли сюда.
– Вот видишь! У меня все шансы справиться! Давай нижнюю юбку, да побыстрей!
– Не торопитесь, маркиза, – проворчала девица, окинув Анжелику недобрым взглядом. – Похоже, ваш девиз «мне все, другим ничего». А что же за свои труды получит оставшееся за этими решетками бедняжка Воскресенье? Уж конечно, неприятности, да вдобавок, возможно, увязну еще глубже?
– А вот что. – И Анжелика, быстро скользнув рукой под подушку, извлекла оттуда нитку розового жемчуга.
Воскресенье была так поражена сиянием жемчуга цвета утренней зари, что могла лишь восхищенно присвистнуть.
– Это же подделка, да, сестрица? – в растерянности прошептала она.
– Вовсе нет. Прикинь на вес. Да возьми же! Оно твое, если поможешь мне.
– А ты не шутишь?
– Слово даю. С этим, когда выйдешь отсюда, тебе будет на что нарядиться, как принцессе, и обзавестись своей мебелью.
Воскресенье перебирала в пальцах королевское украшение.
– Ну что, ты решилась?
– Я согласна. Но у меня идея получше твоей. Подожди. Я сейчас.
Ожерелье исчезло в складках юбки. Девица вышла. Ее отсутствие длилось целую вечность. Наконец, едва переводя дух, она вернулась с целым ворохом одежды и медным кувшином.
– Уф, вредная сестра Ивонна прямо-таки вцепилась в меня. Еле от нее избавилась.
Страница 7
адо спешить, потому что скоро закончится утренняя дойка. К этому времени женщины из окрестных деревень приходят за молоком на монастырскую ферму. Надевай эти лохмотья, бери кувшин и подушечку. Спустишься по лестнице, что ведет с голубятни, – я тебе покажу, – а когда окажешься во дворе, смешаешься с остальными женщинами и постараешься вместе с ними выйти через паперть. Только смотри, хорошенько удерживай на голове кувшин с молоком.План Воскресенья был благополучно осуществлен. Не прошло и четверти часа, как госпожа дю Плесси-Бельер, в короткой юбке в красную и белую полоску и облегающем черном лифе, уже шла по пыльной дороге с похвальным желанием добраться до Парижа, который виднелся там, вдали, в солнечной дымке. В одной руке у нее были башмаки – слишком большие, а в другой она несла опасно раскачивавшийся медный кувшин.
Она появилась на ферме под конец, когда послушницы, подоив коров, распределяли молоко между женщинами, которые должны были доставить его в Париж и предместья.
Проводившая перекличку старая монахиня призадумалась было, откуда взялась новенькая, но Анжелика ловко прикинулась простушкой и на все вопросы отвечала на своем пуатевинском диалекте. К тому же она изо всех старалась всучить монахиням несколько монеток, которые ей великодушно выдала Воскресенье, так что ей налили молока и отпустили.
Теперь следовало поторапливаться. Она находилась на полпути между Версалем и Парижем. Поразмыслив, она рассудила, что направиться прямо в Версаль было бы безумием. Могла ли она предстать перед королем и его двором в полосатой юбчонке какой-то девки-молочницы?!
Лучше было вернуться в Париж, к своим нарядам и карете, и, срезав путь через лес, поскорей присоединиться к королевской охоте.
Анжелика шла быстро, но ей казалось, будто она совсем не продвигается. Босые ноги натыкались на острые камни. Стоило ей надеть огромные башмаки, она оступалась и теряла их. Молоко плескалось, подушка соскальзывала с головы.
Наконец с ней поравнялась колымага жестянщика, ехавшего в Париж. Она махнула ему:
– Не подвезете ли меня, дружок?
– Охотно, красавица. За поцелуй доставлю вас прямо к Нотр-Дам.
– На это можете не рассчитывать. Поцелуи я берегу для своего суженого. Зато для ваших деток дам вам этот кувшин молока.
– По рукам! Вот ведь удача! Залезайте, девица столь же прекрасная, сколь и премудрая.
Лошадка бежала резво. К десяти часам они уже были в Париже. Жестянщик доставил ее до самой набережной. Анжелика, словно эльф, упорхнула к своему особняку, где швейцар едва не лишился чувств, увидев госпожу, одетую в крестьянские лохмотья.
С раннего утра прислуга судачила о тайнах этого жилища. К ужасу от исчезновения хозяйки примешалось удивление при виде огромного верзилы, спесивого и наглого лакея господина дю Плесси-Бельера, явившегося, чтобы реквизировать в особняке Ботрейи всех лошадей и кареты.
– Всех моих лошадей! Все мои кареты! – в оцепенении повторяла Анжелика.
– Да, сударыня, – подтвердил мажордом Роже.
Он не поднимал глаз: видеть госпожу в черном лифе и белом чепце ему было так же неловко, как если бы она стояла перед ним совершенно нагая.
Анжелика мужественно отнеслась к произошедшему:
– Ну что же! Обращусь за помощью к друзьям. Жавотта, Тереза, поторапливайтесь! Мне нужна ванна. Подготовьте мой охотничий костюм. И пусть мне соберут в дорогу провизию и бутылку хорошего вина.
От чистого звона часов, отбивающих полдень, она вздрогнула.
«Бог знает, какое оправдание Филипп изобретет на этот раз, чтобы объяснить его величеству мое отсутствие! Что я приняла слабительное и теперь лежу в постели, мучимая приступами тошноты… Он на все способен, скотина! А теперь неужели, лишившись лошадей и кареты, я прибуду только к заходу солнца! Проклятый Филипп!»
Глава II
– Проклятый Филипп! – твердила Анжелика.
Вцепившись в дверцу кареты, она беспокойно смотрела на ухабистую дорогу, по которой враскачку двигалась убогая карета.
Лес становился гуще. Корни гигантских дубов вылезали из грязи, словно толстые зеленые змеи, и сплетались прямо посреди дороги. Но разве можно назвать дорогой грязную канаву, уже перепаханную недавним проездом несчетных экипажей и всадников?
– Мы никогда не доберемся, – простонала молодая женщина, повернувшись к сидящей возле нее Филониде де Паражон.
Быстрым движением веера старая жеманница поправила на голове съехавший от постоянной тряски парик и весело ответила:
– Не теряйте рассудок, милочка. Все всегда куда-нибудь добираются.
– Все зависит от того, в каком экипаже и за сколько времени, – возразила Анжелика, нервы которой были на пределе. – А когда целью путешествия является присоединиться к королевской охоте, а в ней следовало бы участвовать вот уже шесть часов, и когда рискуешь прийти туда пешком, чтобы услышать, как трубят отбой, есть от чего впасть в ярость. Если король заметил мое отсутствие, он никогда не простит мне очередной неучтивости…
Сильный удар, сопровождающийся ужасным треском, буквально столкнул обеих
Страница 8
ам.– Черт бы побрал вашу старую колымагу! – воскликнула Анжелика. – Бочка из-под селедки и то прочнее! Только и годится что на растопку!
На сей раз мадемуазель де Паражон оскорбилась:
– Пожалуй, я соглашусь с вами, что мой передвижной кабинет не обладает достоинствами великолепных карет, имеющихся в ваших конюшнях. Однако мне представляется, что нынче утром вы были очень рады получить его в свое распоряжение, поскольку господин дю Плесси-Бельер, ваш супруг, счел разумным и очень забавным приказать увести всех ваших лошадей в одному ему известное тайное место…
Анжелика снова вздохнула.
Где же ее личный экипаж с прошитой золотом амарантовой упряжью и красной шелковой бахромой? А ведь она так радовалась, что сможет наконец участвовать в королевской охоте в лесах Версаля!
Она представила, как приезжает к месту сбора почетных гостей в карете, запряженной шестью вороными, с тремя лакеями в новых сине-желтых ливреях, с кучером и форейтором в красных кожаных сапогах и фетровых шляпах с перьями. Присутствующие стали бы перешептываться: «Чей это столь великолепный экипаж?» – «Он принадлежит маркизе дю Плесси-Бельер. Знаете, той самой, что… Она не часто выезжает. Муж прячет ее. Редкий ревнивец… Впрочем, кажется, король о ней справлялся…»
Она с превеликим тщанием подготовилась к решающему дню. Она твердо решила, что больше не позволит отстранить себя. Стоит ей сделать первый шаг ко двору, она сделает и другой, и напрасно Филипп будет стараться оттеснить ее. Анжелика привлечет к себе внимание красотой, изяществом, своеобразием. Она утвердится при дворе, зацепится, внедрится, подобно всем остальным, бездельникам и честолюбцам. К черту робость и скромность!
Прикрывшись веером, мадемуазель де Паражон насмешливо прыснула:
– Не будучи великой предсказательницей, могу угадать ваши мысли. Узнаю боевой настрой. Какую крепость вы готовитесь взять штурмом? Уж не самого ли короля? Или, быть может, собственного мужа?
Анжелика передернула плечами:
– Короля? Он всем обеспечен и хорошо защищен. Законная супруга – королева, признанная любовница – мадемуазель де Лавальер, а сколько у него их еще… Что же до моего мужа, то почему вы вообразили, что меня может интересовать укрепление, которое уже сдалось? Подобает ли – если использовать одно из ваших выражений, – чтобы, подписав брачный контракт, супруги продолжали интересоваться друг другом? Крайнее мещанство!
Старая дева хихикнула:
– А вот я нахожу, что милейший маркиз тем не менее проявляет интерес к вам, да к тому же прелюбопытнейшим способом. – Она сластолюбиво провела языком по сухим губам. – Расскажите еще, моя дорогая. Это самая забавная история из всех, что мне довелось слышать. Неужели? Нынче утром, когда вы уже собрались двинуться в сторону Версаля, у вас в стойлах не осталось ни одной лошади? И исчезла половина ваших слуг? Должно быть, господин маркиз дю Плесси выказал великодушие по отношению к вашим людям. И вы ничего не заподозрили? Ничего не слышали? А ведь в свое время, дорогуша, вы слыли такой хитрой бестией!
Очередной толчок сотряс экипаж. Сидящую на неудобной откидной скамеечке напротив Анжелики горничную Жавотту так тряхнуло, что она почти завалилась на свою госпожу и смяла бант из золотого полотна, которым маркиза прикрепила к своему поясу хлыст. Прекрасный бант превратился в тряпку, и Анжелика в сердцах отвесила горничной пощечину. Та, захныкав, вновь уселась на свое место. Анжелика охотно продолжила бы раздачу, энергично приложив ладонь к густо залепленному свинцовыми белилами лицу Филониды де Паражон. Она догадывалась, что ее злоключения доставляют той огромное удовольствие. Однако именно к старой жеманнице, соседке и почти свидетельнице своих неприятностей, она обратилась в растерянности – после неслыханного фортеля Филиппа у нее не было иного выхода, как позаимствовать экипаж приятельницы. Мадам де Севинье была в провинции. Ее бы, разумеется, выручила Нинон де Ланкло, но репутация великой куртизанки отдалила ее от двора, а принадлежащий ей экипаж мог быть узнан. Что же касается прочих парижских знакомств Анжелики, эти дамы сегодня либо тоже находились в Версале, либо же их туда не пригласили, и тогда от них не стоило ждать ничего, кроме ревнивой озлобленности. Оставалась мадемуазель де Паражон.
Но изнывающей от нетерпения Анжелике пришлось ждать, пока страшно взволнованная старая дева нацепит свои самые лучшие и давно вышедшие из моды смехотворные наряды; пока служанка распутает свалявшиеся пряди ее парадного парика, пока кучеру почистят ливрею, наведут блеск на давно облезший лак дрянной кареты.
И вот наконец они выехали на дорогу. Но что это была за дорога!
– Вот ведь дорога! Ах, что за дорога! – простонала Анжелика, в очередной раз пытаясь среди образующих тесный коридор деревьев разглядеть опушку.
– Не стоит изводить себя, – назидательно промолвила мадемуазель де Паражон. – Вы так ничего не добьетесь, разве что испортите цвет лица. А это совсем ни к чему. Дорога как дорога. Сердиться следует разве что на
Страница 9
ороля, ему как будто доставляет удовольствие, чтобы мы барахтались в этой грязи. Я слышала, прежде здесь иногда гнали быков из Нормандии, поэтому дорогу назвали Бычьей. Наш покойный король Людовик Тринадцатый охотился в здешних местах, однако ему и в голову не приходило тащить сюда весь цвет своего двора. Людовик Благочестивый[1 - Короля Людовика XIII называли Справедливым, а не Благочестивым или Целомудренным. Людовик XIII (1601–1643) Справедливый – король Франции и Наварры Вероятно, старая дева путает Juste (справедливый) и Chaste (благочестивый). (Здесь и далее, кроме специально помеч. случаев, примеч. перев.)] был человеком разумным, простым и здравомыслящим.Ее рассуждения были прерваны треском, за которым последовали чудовищные толчки. Экипаж накренился, потом раздался оглушительный скрежет, у кареты отвалилось колесо, и все три незадачливые путешественницы попадали друг на друга.
Оказавшись в самом низу, поскольку сидела как раз на стороне слетевшего колеса, Анжелика с тоской думала о своем прелестном наряде наездницы, на который теперь обрушились обе ее спутницы: и мадемуазель де Паражон, и Жавотта. Впрочем, особенно шевелиться, чтобы выбраться, она не отважилась, потому что окно кареты разбилось, а Анжелике только и не хватало порезаться и перепачкать наряд кровью!
Открылась другая дверца, показалась хитроватая физиономия лакея Флипо.
– Не ушиблись, маркиза? – запыхавшись, спросил он.
Анжелика была не в том состоянии, чтобы напоминать ему о хороших манерах.
– А старушка Бастилия как? Держится?
– Держится, – весело отвечала ему Филонида, которой очень нравились приключения. – Дай руку, негодник, и помоги мне выбраться отсюда.
Флипо поднатужился и вытащил ее. Очень скоро, благодаря помощи кучера, которому удалось успокоить и распрячь лошадей, обе женщины и девчонка-горничная уже стояли на грязной дороге.
Все обошлись без единой царапины.
Однако положение их оставалось плачевным.
Анжелика предпочла не разражаться проклятиями. Гневом делу не поможешь. Теперь все пропало! Ей не только не удастся сегодня принять участие в королевской охоте: она НИКОГДА не сможет вернуться ко двору! Король не простит очередного проявления ее пренебрежения. Может быть, следует написать ему или броситься к его ногам? Попросить вмешаться мадам де Монтеспан или маркиза де Лозена? На какую же причину ей сослаться? Поломка кареты? Разумеется, это правда, однако правда, похожая на нелепый предлог. На поломку кареты всегда жалуются, чтобы оправдать неловкое опоздание.
Присев на пень, она погрузилась в столь горестные размышления, что не заметила приближения небольшой группы всадников.
– А вот и люди, – вполголоса пробормотал Флипо.
Наступила тишина, слышно было лишь, как шлепают по грязи копыта лошадей. И тут мадемуазель де Паражон прошептала:
– Боже милосердный! Бандиты! Мы погибли!
Глава III
Анжелика подняла голову. На темной пустынной дороге эти высокие худые мужчины с обветренными лицами и темными глазами и впрямь не вызывали особого доверия. Черные усы и бородки вышли из моды вот уже несколько лет назад, такие теперь непривычно видеть в Иль-де-Франс. Поблекшая форма со следами выцветшей или оборванной вышивки. Вылинявшие шляпы украшали поредевшие перья. Плечи незнакомцев были прикрыты драными плащами. Однако почти у всех были сабли. Двое господ, возглавлявших маленький отряд, держали богато украшенные, хотя прорванные и продырявленные знамена. Знамена, которые явно познали опаляющее дыхание ветра сражений.
Несколько пеших, с копьями и мушкетами, равнодушно миновали опрокинутую карету. Однако первый всадник, должно быть командир, остановился перед двумя дамами и их слугами:
– Го-о-споди! Милые дамы, похоже, покровительствующий путникам бог Меркурий коварно покинул вас?
В отличие от своих товарищей, он был довольно крепкого телосложения. Впрочем, свободные складки его камзола наводили на мысль о том, что в прежние времена всадник отличался большей дородностью. Он приподнял шляпу, и дамы увидели молодое обветренное лицо.
Певучий выговор незнакомца не оставлял никаких сомнений в его происхождении. Анжелика любезно улыбнулась и приветливо ответила:
– Сударь, да вы, верно, гасконец!
– От вас ничего не скрыть, о прекраснейшая из нимф здешних лесов! Чем мы можем быть вам полезны?
Всадник склонился к Анжелике, чтобы получше разглядеть ее, и молодой женщине показалось, что он вздрогнул. Внезапно она осознала, что прежде уже где-то встречала этого человека. Но где?.. Она подумает об этом позже. Сейчас важно другое.
– Сударь, вы можете оказать нам огромную услугу. Мы направлялись на королевскую охоту, но наш экипаж сломался. Не может быть и речи о том, чтобы быстро починить эту старую карету. Но если бы кто-нибудь из вас посадил к себе на коня меня, а другие – мою спутницу и горничную и доставили бы нас к Карфур-де-Беф, мы были бы вам очень признательны!
– Карфур-де-Беф? Мы и сами держим путь туда! Все чертовски удачно складывается!
Не больше четвер
Страница 10
и часа понадобилось всадникам, чтобы доставить дам, которых они посадили на коней позади себя, до назначенного места.На опушке леса у подножия холма Фос-Репоз было полно экипажей и верховых лошадей. В ожидании возвращения господ кучера и лакеи играли в кости или выпивали на скромном лесном постоялом дворе, никогда прежде не видывавшем такой прибыли. Среди них Анжелика приметила своего конюшего. Спрыгнув на землю, она крикнула:
– Жанику, приведи мне Цереру!
Слуга со всех ног бросился к стойлам.
Спустя несколько секунд Анжелика уже была в седле. Выбравшись из сутолоки, она пришпорила кобылу и помчалась к лесу.
Церера была стройная, изящная лошадка блестящей золотистой масти, за которое и получила свое имя, данное ей в честь богини лета. Анжелика любила ее за роскошную красоту, она не имела обыкновения дружески привязываться к животным, потому что у нее и без того хватало забот. Но Церера была такой послушной, что Анжелика с большим удовольствием ездила на ней верхом. Сойдя с тропы, всадница пустила лошадь по склону к вершине холма. Кобыла споткнулась в высоком ковре из сухих листьев, потом выровнялась и быстро преодолела подъем. На вершине деревья по-прежнему скрывали горизонт. Анжелика ничего не могла разглядеть. Молодая женщина прислушалась. Откуда-то с востока до нее донесся отдаленный лай, потом звук охотничьего рога; его хором подхватили другие рога. Услышав «водный мотив», означающий, что олень вошел в воду, Анжелика улыбнулась: охота еще не закончилась.
– Церера, красавица, давай поспешим. Быть может, нам удастся избежать позора.
Она пустила лошадь галопом по гребню холма, пробираясь через чащу дикого леса, почти непроходимого с давних времен, изредка посещаемого одинокими охотниками и браконьерами с арбалетами на плече или бандитами, ищущими убежища в чаще деревьев с узловатыми ветками и густой листвой. Людовик XIII и молодой Людовик XIV вырвали помнящие друидов старые дубы из их векового сна. Дыхание блистательного двора проникало сквозь неподвижный туман, и аромат женских духов смешивался с тяжеловатым запахом грибов и прелых листьев.
Собачий лай приближался. Должно быть, загнанному оленю удалось переплыть реку. Он не признавал себя побежденным и продолжал свой бег, преследуемый по пятам сворой собак. Он двигался в сторону Анжелики. Наездница слегка натянула поводья, лошадь перешла на шаг, а потом встала. Глухой перестук копыт был все ближе. Анжелика выбралась из чащи. Над ее головой листва постепенно расступалась, позволяя увидеть поблескивание болотца в низине. Вокруг плотной стеной стоял лес, но вдали можно было разглядеть небо, обложенное продолговатыми темными тучами, среди которых медленно садилось бледное солнце. Наступающие сумерки смягчали туманный пейзаж, поглощали синие и зеленые оттенки, которыми лето щедро раскрасило деревья. Сбегая с холма, ручейки сохраняли свою прохладу и свежесть в долине.
Вдруг послышался дружный собачий лай. На лесной опушке замаячила коричневая масса. Это был олень, совсем молодое животное с едва начавшими ветвиться рогами. Под его копытами из болотца брызнули фонтаны воды. Несущаяся за ним свора собак казалась бело-рыжей рекой. Потом из зарослей показалась лошадь с наездницей в красном камзоле. Почти тут же со всех сторон появились всадники и стали спускаться по травянистому склону. В одно мгновение нежная буколическая картинка долины сменилась жестокой сумятицей, где упорный собачий лай смешивался с конским ржанием, улюлюканьем охотников и раскатистыми звуками рогов, давших сигнал к расправе. На мрачном фоне леса разноцветными тучами расползались группы вельмож и знатных дам в богатых одеждах, на которых переливались в последних лучах заходящего солнца вышивки, перевязи и плюмажи.
Тем временем олень последним усилием сумел прорвать роковой круг. Воспользовавшись проходом, он бросился под спасительный покров зарослей. Раздались возгласы разочарования. Увязшие в болотце собаки приготовились к новой погоне.
Анжелика тихонько тронула поводья и тоже принялась спускаться. Момент показался ей подходящим, чтобы смешаться с толпой.
– Не стоит продолжать преследование, – произнес чей-то голос у нее за спиной. – У животного уже не осталось сил. А если поскачете через низину, то только забрызгаетесь с ног до головы. Поверьте мне, прекрасная незнакомка, и оставайтесь лучше здесь. Готов поспорить, что слуги воспользуются этой заминкой, чтобы взять собак на сворку. Тут-то мы и предстанем перед королем!..
Анжелика обернулась. Она не была знакома с этим дворянином, так внезапно возникшим в нескольких шагах от нее. Под пышным напудренным париком она разглядела приятное лицо. Одет он был весьма изысканно. В знак приветствия незнакомец приподнял украшенную белоснежными перьями шляпу.
– Пусть разразит меня гром, сударыня, если я когда-либо прежде имел случай видеть вас. Это невозможно, потому что я не смог бы забыть ваше лицо.
– Случай? Быть может, при дворе?
– При дворе? – с возмущением запротестовал незнакомец. – Но я живу там, суд
Страница 11
рыня. Я там живу. Вы не могли незамеченной пройти перед моими глазами. Не пытайтесь обмануть меня, сударыня. Вы никогда не бывали при дворе.– Бывала, сударь… – И после короткой паузы Анжелика добавила: – Однажды…
Он рассмеялся:
– Однажды? Как мило! – Он размышлял, нахмурив светлые брови. – И когда же? На последнем балу? Нет… не припомню… Более того, это невероятно, но могу поспорить, что вас не было сегодня утром во время сбора в Фос-Репоз.
– Кажется, вы всех здесь знаете…
– Всех? Верно! У меня на то есть все возможности, а мне известно, что следует помнить о людях, чтобы они помнили о вас. Этому принципу я стараюсь следовать с ранней юности. У меня непревзойденная память!
– Ну что же, тогда не соблаговолите ли вы стать моим проводником в этом столь мало знакомом мне обществе? Будете называть мне имена. Например, мне было бы любопытно узнать, кто та наездница в красном, которая следовала сразу за собаками. Она великолепно держится в седле. Не каждый мужчина мог бы скакать с такой скоростью.
– Вы попали в самую точку, – со смехом отвечал Анжелике ее собеседник. – Это мадемуазель де Лавальер.
– Фаворитка?
– Ну да. Фаворитка, – с самодовольным видом, смысл которого Анжелика в тот момент не смогла уяснить, подтвердил он.
– Не думала, что она такая опытная охотница.
– Она родилась на коне. Еще в детстве ездила без седла на самых горячих лошадях. Носилась во весь опор. Так решительно…
Анжелика с удивлением посмотрела на всадника:
– Кажется, вы очень близко знакомы с мадемуазель де Лавальер.
– Она моя сестра.
– О… – задохнувшись от волнения, пробормотала Анжелика, – вы…
– Маркиз де Лавальер к вашим услугам, прекрасная незнакомка.
Он снял шляпу, насмешливо пощекотав ей нос кончиком своего белого плюмажа.
Несколько раздосадованная, она отстранилась и пустила свою лошадь по склону в низину. Там стоял густой туман, скрывавший заводи. Маркиз де Лавальер следовал за ней.
– Видите, я же вам говорил! – воскликнул он. – Вот, неподалеку трубят отбой. Охота окончена. Господин дю Плесси-Бельер, должно быть, уже взялся за свой большой нож и аккуратно вскрыл оленю горло. Случалось ли вам когда-нибудь видеть этого господина при исполнении его высочайших обязанностей главного ловчего?.. Это зрелище достойно внимания. Господин главный ловчий столь хорош собой, столь изящен и столь надушен, что кажется, он не способен воспользоваться перочинным ножиком… Как бы не так! Он управляется с тесаком, будто вырос на бойне в обществе мясников.
– Филипп еще в молодости прославился тем, что в одиночку охотился на волков в лесах Нейля, – с наивной гордостью сообщила Анжелика. – Местные прозвали его Волкодавом.
– Теперь мой черед сказать, что вы, похоже, на удивление близко знакомы с маркизом дю Плесси.
– Он мой муж.
– О святой Юбер, покровитель охоты! Вот ведь занятно!
Он рассмеялся. Смеялся он от души, не без удовольствия и не без корысти. Жизнерадостный придворный везде уместен. Должно быть, он репетировал свой смех с таким же тщанием, как актер «Бургундского отеля», главного французского театра.
Однако он быстро умолк и обеспокоенно переспросил:
– Ваш муж? Так вы маркиза дю Плесси-Бельер? О, я о вас слышал. Вы не… бога ради, уж не впали ли вы в немилость у короля?
Он почти со страхом смотрел на нее.
– Ах, вот и его величество! – внезапно воскликнул он.
И, покинув ее, поскакал к выезжающему на опушку небольшому отряду всадников. Среди придворных Анжелика сразу узнала короля.
Его скромный наряд отличался от костюмов других вельмож. Людовик XIV любил удобную одежду. Говорили, будто, надев по необходимости парадный туалет, король после церемонии немедленно освобождался от него. А уж для охоты он тем более отказывался от стесняющих движения кружев и побрякушек. В тот день на короле был коричневый суконный охотничий костюм с очень скромной золотой отделкой по краю петель и карманов. Высокие охотничьи сапоги черной броней закрывали его ноги до самого паха. Он выглядел одетым скромнее мелкопоместного дворянина.
Но по манерам его невозможно было ни с кем спутать. Величавость движений, каковым он умел придать необыкновенное изящество, достоинство и спокойствие в любых обстоятельствах, придавала ему поистине царственный вид.
В руке он держал легкий деревянный жезл с кабаньим копытом на конце. Этот жезл, торжественно преподнесенный ему главным ловчим в начале охоты, предназначался всего лишь для того, чтобы раздвигать ветки, которые могли бы преградить путь монарху. Кроме того, на протяжении веков он представлял собой почетный знак и играл заметную роль в ритуале псовой охоты.
Подле короля гарцевала амазонка в красном камзоле. Возбужденное скачкой, неприметное и не отличающееся особой красотой лицо фаворитки порозовело. Анжелика разглядела в ее чертах недолговечное очарование, отозвавшееся в ее душе какой-то тайной жалостью. Анжелика не стала особенно задумываться о природе этого чувства, однако ей показалось, что даже на вершине придворных почестей маде
Страница 12
уазель де Лавальер все же нелегко противостоять дворцовым интригам. В ее свите Анжелика приметила принца Конде, мадам де Монтеспан, Лозена, Лувуа, Бриенна, Юмьера, мадам дю Рур и де Монтозье, принцессу д’Арманьяк, герцога Энгиенского, чуть в отдалении Мадам – восхитительную принцессу Генриетту и, разумеется, Месье – брата короля со своим неразлучным фаворитом шевалье де Лорреном. И разумеется, многих других, не столь узнаваемых, однако они все как один были отмечены печатью пышной роскоши, богатства и ненасытной жадности.Король с нетерпением всматривался в ведущую из леса тропку. По ней шагом ехали два всадника. Один из них был Филипп дю Плесси-Бельер, тоже с небольшим легким позолоченным жезлом, оканчивающимся копытцем козы. После охоты его одежда и парик пришли в едва заметный беспорядок.
При виде красоты мужа сердце Анжелики сжалось от гнева и сожаления. Какой будет его реакция, когда он, несколько часов назад оставивший супругу задыхающейся в застенках монастыря, заметит ее среди приглашенных? Анжелика решительно дернула поводья. Она достаточно хорошо знала Филиппа, чтобы не опасаться: в присутствии короля он вряд ли позволит себе какую-либо выходку. А что потом?..
Филипп придерживал белоснежного скакуна, чтобы не опережать своего спутника.
Старик с загорелым лицом и седым пушком бородки на старинный манер не торопился. Похоже, несмотря на очевидное нетерпение короля, он даже нарочито медлил, вдобавок напустив на себя сердитый вид.
– Старик де Сальнов полагает, что его величество слишком долго заставлял его спешить, – произнес кто-то совсем рядом с Анжеликой. – Он сетовал, что в прежние времена, при Людовике Тринадцатом, не принято было приглашать на охоту столько никчемных «ветреников», которые топчутся под ногами и своим присутствием лишь задерживают охоту.
На самом деле господин де Сальнов был главным ловчим покойного короля. И обучал ныне здравствующего монарха основам своего захватывающего искусства. А теперь сердился на ученика, что тот не чтит традиционных установлений. Превратить охоту в придворное развлечение! Черт побери! Король Людовик XIII не окружал себя юбками, когда им овладевало желание поохотиться в окрестных лесах. Господин де Сальнов никогда не упускал случая напомнить об этом своему ученику. Старик все еще не осознал, что Людовик XIV уже не тот толстощекий мальчуган, которого он когда-то впервые подсадил на лошадь. Король же – из учтивости и привязанности – держал старого отцовского слугу на прежней должности. Настоящим главным ловчим, хотя и нетитулованным, был Филипп дю Плесси. Что он и доказал, когда, приблизившись к королю, передал маркизу де Сальнову почетный знак – жезл с копытцем козы.
Сальнов принял его и, согласно церемониалу, получил из рук короля жезл с кабаньим копытом, переданный им монарху утром.
Охота закончилась. И тут король отрывисто спросил:
– Сальнов, собаки утомились?
Старый маркиз все не мог отдышаться. Его усталость не была притворной. Все, кто принимал активное участие в охоте, – придворные, доезжачие и слуги – валились с ног.
– Собаки? – Сальнов пожал плечами. – Пожалуй, что да.
– А лошади?
– Думаю, они тоже.
– И все это ради двух безрогих оленей. – Король раздраженно окинул взглядом свиту.
Анжелике показалось, будто этот непроницаемый взгляд, в котором ничего невозможно было прочесть, скользнул по ней и король ее узнал. Она едва заметно отступила.
– Ну что же, – продолжал король, – будем охотиться в среду.
Наступило напряженное и словно бы ошеломленное молчание. Кое-кто из дам забеспокоился, смогут ли они уже послезавтра вновь сесть в седло.
Повысив голос, король повторил:
– Будем охотиться послезавтра, вы слышите, Сальнов? И нам понадобится олень с ветвистыми рогами. Чтобы отростков было не меньше десяти!
– Да, сир, я понял с первого раза, – отвечал старый маркиз.
Он низко поклонился и отъехал в сторону, бормоча себе под нос, но так, чтобы приглашенные на охоту могли расслышать:
– Поразительно то, что я всегда слышу вопрос, не устали ли собаки и лошади, но никогда – не утомлены ли люди…
– Господин де Сальнов! – окликнул его Людовик XIV. И когда главный ловчий вновь приблизился, громко, чтобы все слышали, произнес: – Вам следовало бы знать, что мои охотники никогда не устают. По крайней мере, они так говорят.
Сальнов еще раз поклонился.
Король пустился в путь, за ним двинулась пестрая толпа придворных, которым оставалось лишь изо всех сил стараться прямо держаться в седле.
Поравнявшись с Анжеликой, король приостановился.
Уставившись на нее тяжелым, непроницаемым взглядом, он, казалось, не видел ее. Анжелика не опустила головы. Мысленно она твердила себе, что никогда не знала страха и что сегодня самообладание тоже ей не изменит. Взглянув на короля, она улыбнулась ему самым естественным образом. Монарх дернулся, словно его укусила пчела, щеки его залились румянцем.
– Но… вы ведь… мадам дю Плесси-Бельер? – надменно поинтересовался он.
– Ваше величество столь добры, что вспо
Страница 13
нили меня?– Полноте, мы помним о вас, а вот вы о нас – нет, – ответил Людовик XIV, призывая в свидетели подобного легкомыслия и неблагодарности всю свою свиту. – Поправились ли вы?
– Благодарю вас, ваше величество, однако здоровье мое всегда было отменным.
– Тогда как же могло случиться, что вы трижды отклонили наши приглашения?
– Сир, простите меня, но мне ни разу не передавали их.
– Вы удивляете меня, сударыня. Я сам лично сообщил господину дю Плесси о моем желании видеть вас на придворных празднествах. Неужели он мог оказаться столь беспечен, чтобы забыть о моей просьбе?
– Сир, быть может, мой супруг рассудил, что место молодой женщины в ее жилище, за домашними делами, а не в светских увеселениях и придворных забавах.
Тут же вслед за королевской все украшенные плюмажами шляпы повернулись к Филиппу, который в этот момент окаменел на своем белоснежном скакуне и превратился в статую, олицетворяющую бессильную ярость.
Король не совсем понял, что произошло. Однако он отличался остроумием и владел умением тактично выходить из затруднительных положений. Он рассмеялся:
– Ха-ха-ха, маркиз! Да разве такое возможно! Неужели столь сильна ваша ревность, что вы не остановитесь ни перед чем, чтобы скрыть от наших глаз принадлежащее вам сокровище? Поверьте, в своей скупости вы зашли чересчур далеко! На сей раз прощаю, но приказываю вам радоваться успехам мадам дю Плесси. Что же касается вас, сударыня, то не стану толкать вас на путь супружеского неповиновения, поощряя ваше успешное появление здесь. Однако ваше стремление к независимости мне нравится. А посему без колебаний примите участие в том, что вы называете придворными забавами. Я лично гарантирую, что господин дю Плесси не упрекнет вас.
В знак усерднейшего повиновения Филипп снял шляпу и, держа ее в отведенной в сторону руке, низко поклонился королю.
Теперь Анжелика видела вокруг себя лишь натянутые улыбки на лицах, несколькими секундами ранее выражавших только любопытство и жадное стремление поскорее разорвать ее на части.
– Примите мои поздравления! – сказала ей мадам де Монтеспан. – У вас дар ставить себя в невероятные положения, но вы также блестяще владеете искусством великолепно выпутываться из них. Недавняя сцена напомнила мне проделки бродячих фокусников на Новом мосту. Сперва мне показалось, что стоит королю приказать, и вся свора кинется на вас. Мгновением позже у вас был такой вид, будто вы отчаявшаяся жертва, преодолевшая тысячи препятствий и вырвавшаяся из стен узилища, чтобы любой ценой принять приглашение его величества.
– Не поверите, но вы совершенно правы!
– Ах, расскажите же скорей.
– Может быть… как-нибудь в другой раз.
– Рассказывайте. Так этот Филипп такое чудовище? Как жаль! Столь хорош собой…
Пустив лошадь в галоп, Анжелика прервала разговор. Всадники и собаки спускались по извилистой тропе с холма Фос-Репоз, а рога трубили сигнал окончания охоты для опоздавших. Вскоре в просвете между деревьями показался запруженный экипажами перекресток.
На опушке леса стоял отряд оборванных военных, командир которого оказал помощь Анжелике и мадемуазель де Паражон. Едва появился королевский поезд, флейтист и барабанщик заиграли военный марш. За ними выступали два знаменосца и командир со своими офицерами и небольшим войском.
– О боги, – раздался женский голос, – что это за пугала в лохмотьях, осмелившиеся в подобном виде предстать перед королем?
– Благодарите небо, что в последние годы вам не довелось близко встречаться с этими пугалами! – со смехом воскликнул какой-то молодой господин со здоровым румянцем на щеках. – Это мятежники из Лангедока!
Анжелика замерла, как от удара громом.
Имя! Она сразу вспомнила имя, которое искала в памяти, когда в полумраке подлеска разглядела изуродованное шрамом лицо гасконского дворянина:
– Андижос!
Это был Бернар д'Андижос, дворянин из Тулузы, веселый приживальщик в Отеле Веселой Науки, вечно перемещавший свое сытое брюхо из одного веселенького местечка в другое. И вдруг оказывается, именно он пронесся через Лангедок, сея искры одного из самых страшных провинциальных мятежей того времени!..
Она словно бы вновь видела в мутном свете печального утра этого товарища ее счастливых дней, полупьяного юного Сербалана, выхватывающего из ножен шпагу с криком:
– Черт побери! Вы не знаете гасконцев, сударыня! Слушайте все! Я иду на войну против короля.
Может, и он, Сербалан, тоже здесь, среди этих внезапно возникших призраков иных времен, которые казались Анжелике столь далекими, хотя с тех пор, как стоявшему у начала всех этих беспорядков Пейраку вынесли несправедливый приговор, минуло едва ли семь лет.
– Мятежники из Лангедока? – глуповато повторил возле нее голос молодой женщины. – Не опасно ли позволять им приблизиться к королю?
– Нет, не волнуйтесь, – успокоил ее румяный дворянин. Это был молодой Лувуа, военный министр. – Эти господа пришли с повинной. После шести лет разбоя, грабежа и столкновений с королевскими войсками можно надеяться,
Страница 14
то наша прекрасная юго-восточная провинция вернется в лоно королевской власти. Однако потребовалось не только личное участие его величества, чтобы дать понять господину д’Андижосу бесполезность его мятежа. Наш государь пообещал сохранить ему жизнь и забыть о его былых проступках. Взамен он должен взять на себя усмирение капитулов[2 - Капитулы, или синдики, были на юго-западе эквивалентом мэров в центральных районах Франции, но с более диктаторскими полномочиями. (Примеч. авт.)] крупных городов на юге. Готов побиться об заклад, что отныне у его величества не будет более преданных подданных.– Все равно они напугали меня! – вздрогнув, промолвила дама.
Король спешился, и все всадники свиты последовали его примеру.
Отделившийся от своего отряда д'Андижос сделал то же самое. Его выцветшая одежда, стоптанные сапоги, рассеченное свежим шрамом лицо – все составляло резкий контраст блестящему обществу. Он шел с гордо поднятой головой, не опуская глаз, и был воплощением побежденного, у которого не осталось ничего, кроме чести.
Приблизившись к королю, он стремительно выхватил свою шпагу. Придворные бросились было между ним и своим монархом. Но, вонзив оружие в землю, тулузский дворянин резким ударом сломал его и бросил оба обломка к ногам Людовика XIV. После чего приблизился еще на шаг и, преклонив колено, облобызал ногу короля.
– Дорогой маркиз, кто старое помянет, тому глаз вон, – сказал тот, почти дружески прикоснувшись рукой к плечу мятежника. – Всякий может ошибиться, и подданные склонны к этому более, нежели короли, получившие Божественное предназначение и способные с более очевидной уверенностью управлять народом. Однако не думайте, что это право исключает обязанности; и одна из них – умение прощать. Осмелившись поднять против меня оружие, мои мятежные подданные, возможно, привели меня в меньшее негодование, нежели те, что, находясь в непосредственном моем окружении, служили и угождали мне. Хотя мне было известно, что в то же время они предают меня и не испытывают по отношению ко мне ни подлинного почитания, ни подлинной приязни. Я люблю искренние поступки. Встаньте же, маркиз. Жаль только, что вы сломали свою доблестную шпагу. Этим вы обязали меня преподнести вам другую, ибо я назначаю вас полковником и поручаю вам четыре роты драгун. А теперь проводите меня до кареты. Поедем вместе, я приглашаю вас в Версаль.
– Ваше величество оказывает мне честь, – отвечал отважный д'Андижос, голос которого дрожал от волнения, – однако я не смею сопровождать вас в подобном виде. Моя форма…
– Пустяки! Не стоит говорить! Мне нравятся одежды, пахнущие порохом сражений. Своей вы можете гордиться. Я верну вам ее. На следующих празднествах вы снова наденете свой голубой камзол с красными обшлагами и с золотой вышивкой в тех местах, где он был пробит пулями… Кстати… Знаете ли, господа, – продолжал Людовик XIV, обращаясь к своим приближенным, – давно уже мне пришла в голову мысль создать платье для тех, к кому я испытываю наиболее сильное уважение. Что вы на это скажете? Орден Синих Камзолов?.. И первым его кавалером станет господин д'Андижос.
Придворные единодушно приветствовали такую идею. Можно было предвидеть, что синие камзолы послужат причиной ожесточенного соперничества…
Бернар д’Андижос представил королю своих командиров.
– Я распорядился, чтобы сегодня вечером ваш отряд любезно приняли и вы могли славно попировать, – сказал король. – Господин де Монтозье, позаботьтесь об этих смельчаках.
Все бросились к своим экипажам. Изнемогающие от жажды охотники подзывали разносчиков прохладительных напитков, мелких торговцев, которые были поставщиками двора и сопровождали его во всех передвижениях. Пришло самое время, опрокинув стаканчик, двинуться в путь. Темнело. Королю не терпелось вернуться в Версаль. Зажглись фонари и факелы.
Держа под уздцы Цереру, Анжелика не знала, на что решиться. Она все еще пребывала в волнении от появления д'Андижоса и его лангедокских мятежников. Доносившийся до нее прекрасный голос короля, в котором, несмотря на его молодость, звучали отеческие нотки, бальзамом ложился на ее испуганное и настрадавшееся сердце. Некоторые слова она даже приняла на свой счет.
Признается ли она господину д'Андижосу? Заговорит с ним? Что они могут сказать друг другу? Между ними будет стоять одно имя. Имя, которое никто из них не осмелится произнести вслух. И над ними, заслоняя свет праздничных фонариков, будет витать огромная черная тень казненного…
Какая-то карета, поворачивая, едва не задела ее.
– Что вы делаете? – приоткрыв дверцу, крикнула госпожа де Монтеспан. – Где ваш экипаж?
– По правде сказать, его у меня больше нет. Он опрокинулся в канаву.
– Тогда садитесь ко мне.
Чуть дальше они повстречали мадемуазель де Паражон и Жавотту и, захватив их, все вместе прибыли в Версаль.
Глава IV
В те времена леса вплотную подступали к замку. Так что, выехав из-под сени деревьев, вы совсем близко видели холм и на нем дворец. В темноте в высоких окнах звездами мерцали
Страница 15
акелы.Повсюду царило оживление. Король объявил, что, вопреки своему прежнему решению, вечером не отбудет в Сен-Жермен и еще на три дня останется в Версале. Вместо того чтобы паковать багаж, следовало, напротив, позаботиться о ночлеге его величества, а также домочадцев и почетных гостей. А также устроить на постой и накормить лошадей.
На переднем дворе яблоку негде было упасть – повсюду повозки, солдаты и лакеи, экипаж госпожи де Монтеспан пришлось остановить на площади. Дамы вышли. Атенаис немедленно примкнула к какой-то веселой компании. Анжелика задержалась возле мадемуазель де Паражон.
– Вам стоит поспешить, чтобы не пропустить церемонию раздачи добычи собакам, – посоветовала сведущая в придворных делах старая дама.
– А что будет с вами? – спросила Анжелика.
– А я прислонюсь к коновязи. Будет очень странно, если я не встречу кого-нибудь из знакомых среди тех, кто отправляется в Париж. Меня король не приглашал. Поспешите, красавица. Все, о чем я прошу, – это чтобы вы по возвращении подробно поведали мне обо всех чудесах, увиденных вами в сиянии короля-солнца.
Анжелика пообещала, обняла старуху и оставила ее в туманной темноте. А та, с набеленным лицом, в старомодной накидке и чепце, украшенном розовыми лентами, наивно радовалась тому, что в этот достопамятный день ей было дозволено оказаться в такой близости ко двору.
Анжелика вышла за пределы заколдованного круга и начала восхождение в мир избранных. «В сиянии короля-солнца», – мысленно твердила она, пробираясь сквозь толпу.
Самое главное происходило в глубине, возле центрального здания замка, в третьем небольшом дворике, который называли Оленьим двором. Несмотря на кажущуюся неразбериху, отбор приближенных, которым предстояло окружать короля во время раздачи добычи, был строжайшим. Швейцарец с алебардой остановил Анжелику, и церемониймейстер учтиво поинтересовался ее титулом. Стоило маркизе произнести свое имя, он незамедлительно пропустил ее и даже проводил по лестницам и салонам на один из выходящих в Олений двор балконов второго этажа.
Двор освещали бесчисленные факелы. Казалось, от них заполыхал фасад дворца из розового кирпича, по которому метались тени с султанами. Тысячи позолоченных украшений балконов, водостоков, горшков сверкали на багровом фоне подобно переливчатой вышивке.
Затрубили в рога.
Король с королевой вышли на центральный балкон. Их окружали принцы и принцессы крови, самые именитые дворяне.
Из темноты по склону холма приближался лай собачьей своры. Из тени возле ограды Оленьего двора выступили два псаря и вошли в освещенный круг, волоча за собой что-то.
Из бесформенного тюка сочилась кровь и свисали лохмотья кишок. Это была собачья доля, состоящая из внутренностей двух убитых оленей. Псари волокли ее, завернув в свежесодранную оленью шкуру. Позади них следовали доезжачие в красных ливреях со сворой голодных собак, которых они сдерживали при помощи длинных плетей.
Навстречу им с крыльца сошел Филипп дю Плесси-Бельер с жезлом, увенчанным копытцем козы. Он успел переодеться в сверкающий, тоже красный мундир с четырьмя десятками горизонтальных и двумя десятками вертикальных позолоченных петлиц на карманах и переобуться в желтые кожаные сапоги с красными каблуками и серебряными позолоченными шпорами.
– Выправка у него великолепная, как у короля, – отметил кто-то возле Анжелики.
– Но в манерах меньше изящества. У Филиппа дю Плесси всегда такой вид, будто он собрался на войну.
– Не стоит забывать, что он к тому же еще и маршал.
Молодой человек не сводил глаз со стоящего на балконе короля. Тот махнул своим жезлом.
Тогда Филипп передал свой знак отличия сопровождающему его пажу. После чего подошел к псарям и обеими руками принял от них сочащуюся кровью ношу. Его драгоценный шелковый наряд, украшенный кружевом и позументом, мгновенно обагрился. Невозмутимый и прекрасный дворянин донес собачью долю до середины двора и там положил ее перед выстроившимися полукругом псами; тявканье и лай сменились хриплым воем. Псари продолжали сдерживать их ударами плетей, приговаривая: «Назад! Назад!»
Наконец король снова подал знак и собак спустили. Хищно чавкая, они принялись пожирать добычу. Сверкали их острые зубы.
Чувствовалось, что псы, которых ежедневно натаскивали и кормили сырым мясом, – настоящие хищники. От тех, кто дрессировал и приучал их, требовались качества гладиаторов. Вооруженный лишь тонкой плетью, Филипп держался к своре ближе всех остальных. Порой он с нарочитой небрежностью стегал дерущихся и готовых перегрызть друг другу горло гончих. И усмиренные собаки тут же с рычанием расходились. Отвага и хладнокровие главного ловчего, с гордо поднятой светловолосой головой стоящего посреди этого жуткого пира в своих роскошных, залитых кровью одеждах, в кружевах и перстнях, придавали зрелищу еще более зловещий оттенок.
Охваченная одновременно отвращением и страстным возбуждением, Анжелика не могла отвести глаз от середины двора. Спектакль заворожил всех присутствующих.
– Черт возьм
Страница 16
! – пробурчал какой-то мужской голос прямо над ее ухом. – Глядя на него, можно подумать, он только и может, что лакомиться сластями да флиртовать с дамами. Так нет же! В жизни не встречал охотника, который осмелился бы вмешиваться, когда собаки дерутся за свою долю, не опасаясь, что они набросятся на него.– Верно подмечено, сударь, – согласился маркиз де Роклор, который тоже наблюдал за этим захватывающим зрелищем. – Освоившись при дворе, вы частенько будете слышать, что наш главный ловчий – один из самых необычных представителей общества.
– Охотно вам верю, сударь, – отвечал Бернар д’Андижос.
Повернувшись, чтобы поприветствовать своего собеседника, он разглядел лицо Анжелики. В ярком свете факелов они узнали друг друга.
На ее губах мелькнула грустная улыбка.
– И ты, Брут, – прошептала она.
– Так это вы, мадам, – сдавленным голосом ответил д'Андижос. – В лесу-то я еще сомневался. Не верил своим глазам. Вы… здесь… при дворе… Вы, мадам?
– Как и вы, месье д’Андижос.
Он хотел было возразить, но смолчал. Оба отвели глаза и стали смотреть на Олений двор, куда только что на съедение собакам бросили два остова убитых животных. Сухо хрустели кости. Щелкая плетьми, псари улюлюкали, исполняя какой-то дикий танец вокруг своры.
– Мы сражаемся, – пробормотал д'Андижос, – бьемся, убиваем… Это что-то вроде огня, что пожирает вас изнутри… А потом мятеж… становится привычкой… И пожар уже не унять… И однажды вдруг понимаешь, что сам не знаешь, что именно ты ненавидишь, за что сражаешься… И тут появляется король!
Шесть лет беспощадных, безнадежных войн горечью откликнулись в веселой и доброй душе гасконца. Шесть лет разбойничьей жизни – жизни загнанной дичи на бесплодных землях юга, где слишком быстро высыхает и становится черной пролитая кровь.
Зажатые в дюнах Ланд, увязшие в песках, отброшенные к морю, его соратники видели пришествие исполненного великодушия короля. Сурового юного короля, который говорил им: «Дети мои…»
– Это великий король, – уверенно произнес д'Андижос. – В служении ему не может быть бесчестья.
– Золотые слова, дорогой мой, – подтвердил за их спинами маркиз де Лозен.
Положив руки на плечи Анжелики и д'Андижоса, он просунул между ними смеющееся лицо человека, вечно затевавшего какую-нибудь проделку:
– Вы меня узнаете? Я Антуан Нонпар де Комон де Пегилен де Лозен.
– Как же не узнать вас? – сквозь зубы пробурчал д'Андижос. – Первые свои глупости мы совершили вместе. И потом их было еще немало. Последний раз, когда мы встречались…
– Да!.. Хм-хм, – закашлялся Пегилен, – если память мне не изменяет, мы все трое были в Лувре…
– И вы скрестили шпаги с Месье, старшим братом короля…
– …который как раз только что попытался убить присутствующую здесь даму…
– …с помощью своего фаворита шевалье де Лоррена.
– Мои подвиги стоили мне Бастилии, – заметил Лозен.
– А я был объявлен вне закона.
– А вы, ангел мой Анжелика, какая судьба была уготована вам после того незабываемого вечера?
Они вопрошающе смотрели на нее, но она не ответила, и оба поняли ее молчание.
Маркиз д’Андижос глубоко вздохнул:
– Не думал, что однажды нам доведется встретиться при таких обстоятельствах.
– Не лучше ли встретиться при таких обстоятельствах, чем не встретиться вовсе? – любезно заметил Пегилен. – Колесо судьбы вертится, Месье, брат короля, стоит в нескольких шагах от нас, как всегда нежно опираясь на руку своего миньона. Но мы-то живы, и положение наше, как мне кажется, не так уж плохо. «Кто прошлое помянет…», как прекрасно сказал сегодня король. И благоразумие, мои ягнятки!.. Постараемся, чтобы взгляд государя не упал на нашу компанию и не разглядел в ней зародыш будущей интриги. Благоразумие!.. Я вас люблю, но вынужден бежать вашего общества…
Приложив палец к губам, как лакей из комедии, он покинул их и смешался с гостями в другой части балкона.
На камнях Оленьего двора остались обломки дочиста обглоданных костей. Последний псарь подцепил вилами вылизанную оленью шкуру и потащил ее вон, подгоняя собак в сторону псарни:
– Ату, ату! Взять!
Рога протрубили окончание раздела собачьей доли. Затем прозвучал сигнал окончания охоты.
Балконы опустели.
У входа в ярко освещенные залы, изображая балаганного зазывалу, кривлялся и размахивал руками неисправимый Пегилен де Лозен:
– Радуйтесь, дамы и господа! Вы присутствовали при самом ошеломительном, прежде невиданном зрелище: господин маркиз дю Плесси-Бельер в роли великого укротителя. Вы содрогнулись, господа? Вы затрепетали, дамы? Вы желали бы быть волчицами, чтобы покориться этой прекрасной руке. И вот теперь хищники пресытились, боги удовлетворены. От оленя, чей великолепный голос еще нынче утром раздавался в чаще леса, не осталось ничего. Ну же, дамы и господа! Идемте танцевать!..
Глава V
Однако никто не танцевал, поскольку состоящий из двадцати четырех скрипок королевский оркестр еще не прибыл из Сен-Жерменского дворца. Однако рядом с большой гостиной первого этажа во всю силу своих ле
Страница 17
ких дудели в трубы крепкие молодцы. Эти бравые фанфары призваны были усилить выделение желудочного сока. Уже сновали придворные повара, вынося множество серебряных блюд со сластями, фруктами и благовониями. Уже на четырех больших, накрытых камчатными скатертями столах расставляли кушанья: одни под крышками в виде серебряных или золоченых колоколов, другие – на заполненных угольями чашах, чтобы не остывали. Чего там только не было: заливные куропатки, фазаны в овощах, жаркое из косули, фаршированные голуби, тушеный окорок с рисом в горшочках. В середине каждого стола, в окружении подносов с инжиром и дынями, возвышались вазы с осенними плодами.Когда подавали горячее, знающая толк в гастрономических изысках Анжелика насчитала восемь блюд, а в перерывах – несметное количество салатов. Она восхищалась красотой скатертей с ароматом мушмулы и искусно сложенными салфетками. А ведь это была всего лишь легкая закуска!
Сидя ели только король с королевой, Мадам и Месье. Принц Конде, перекинув через плечо салфетку, лез из кожи вон, прислуживая им. Его старания вывели из себя сеньора Бульонского, главного камергера, на которого, согласно этикету, были возложены эти обязанности. Однако, принимая во внимание близкое родство принца с королевской семьей, он не осмелился явно выразить свое недовольство.
За исключением этого момента, все шло гладко, и присутствующие лакомились от души. Когда подняли крышки, на одном блюде обнаружились источающие божественный аромат четыре огромных черных кабаньих головы в соусе из зеленых трюфелей; на другом – глухари во всем их красно-синем оперении; зайцы, фаршированные фенхелем. Да к тому же такое количество супов и похлебок, что попробовать все не представлялось возможным. Поэтому сотрапезники предпочли им восхитительные ароматные красные вина местных виноградников. Их только что согрели в кувшинах, опуская туда раскаленный металлический прут.
Анжелика с удовольствием угостилась жареной перепелкой и несколькими салатами, предупредительно предложенными ей маркизом де Лавальером, и выпила бокал малинового вина. Маркиз настаивал, чтобы она отведала «располагающего к легкой болтовне» сладкого ликера. Паж принесет им два стаканчика, они устроятся возле окна и поболтают. Она уклонилась.
Удовлетворив любопытство и отдав дань чревоугодию, Анжелика опять подумала о мадемуазель де Паражон, сидящей на тумбе в сыром вечернем тумане. Стянуть для старой подруги объедки с королевского стола было бы очень вульгарно. И все же она с ловкостью проделала это. Спрятав в широких складках платья кусок миндального торта и две прекрасные груши, она незаметно выскользнула из зала. Стоило ей сделать несколько шагов по двору, как ее окликнул Флипо. Он принес тяжелую накидку из шелка и бархата, давеча оставленную ею в карете Филониды.
– А, вот и ты! Ну что, можно ли исправить мой экипаж?
– Как бы не так! С ним уже ничего не сделать. Когда стемнело, мы с кучером вышли на дорогу и попросились в повозку к бондарям, направлявшимся в Версаль.
– Ты видел мадемуазель де Паражон?
– Она там. – Флипо неопределенно махнул рукой в темноту, где мелькали огни фонарей. – Она беседовала с одной из ваших парижских сестриц; я слыхал, та ей сказала, что сможет взять мадемуазель де Паражон с собой в наемной карете.
– Я очень рада. Бедняжка Филонида! Надо будет подарить ей новый экипаж.
Для надежности она попросила Флипо проводить ее через невероятное скопление экипажей, лошадей и портшезов к тому месту, где он видел мадемуазель де Паражон. Анжелика издали заметила ее, а в своей «парижской сестрице» узнала молодую госпожу Скаррон. Эта бедная, но достойная вдова нередко посещала двор как просительница в надежде однажды получить какое-нибудь место или скромное содержание, что помогло бы ей наконец вырваться из вечной нищеты.
Обе женщины усаживались в уже переполненную наемную карету, занятую в основном мелким людом, из коих многие тоже были просителями и несолоно хлебавши возвращались после бесплодно проведенного в Версале дня. Король передал, что сегодня челобитных не примет. Завтра. После мессы.
Некоторые просители еще оставались, решившись заночевать в углу двора или в деревенской конюшне. Другие, добравшись до Парижа, ранним утром сядут на баржу в Булонском лесу, а потом срежут путь через лес и вновь с упорством будут топтаться в королевской прихожей с прошениями в руках.
Когда Анжелика подошла, общественный экипаж как раз тронулся, так что приятельницы ее не увидели. Обе они уезжали, пребывая в восторге от дня, проведенного при дворе, где они знали всех, хотя их не знал никто. Они принадлежали к тому разряду рабочих пчел, которые летают вокруг монаршего улья и собирают свой медок с малейшего происшествия, попавшего в поле их зрения. Эти особы знали двор лучше, чем большинство дам, априори допущенных туда по праву своего высокого происхождения, но не владеющих хитростями этикета не имеющих опыта и прерогатив, право на которые дает титул, порой и покровительство, протекция короля или знатного в
Страница 18
льможи.Они, разумеется, были уже в курсе оскорбления, нанесенного сеньору Бульонскому принцем Конде, взявшим салфетку, чтобы прислуживать королю. Следует ли сеньору Бульонскому требовать удовлетворения? Вправе ли принц поступать в соответствии с титулом и своим славным прошлым? Город и двор долго еще будут обсуждать это.
После продолжительных споров Леонида де Паражон решительно покончит с этим щекотливым вопросом. Госпожа Скаррон будет слушать, размышлять, соглашаться или ничего не скажет… Анжелика пообещала себе вскоре навестить обеих. Ей необходим их совет.
Она накинула плащ на плечи и отдала принесенные для приятельницы кусок торта и фрукты лакею.
– Ну до чего ж здесь прекрасно, маркиза, – прошептал мальчишка. Его глаза блестели. – В повозке бондарей мы подъехали со стороны кухонь. Королевской гастрономии, как они тут говорят. Ага, я бы сказал, божественной гастрономии. Лучше не может быть даже в раю. Там тепло и вкусно пахнет. На вертелах столько дичи, что аж голова кружится… Идешь по колено в перьях… А все эти повара в своих кружевных манжетах до самых пальцев, со шпагой на боку и еще с какой-то лентой на животе, размешивающие соусы…
Если бы не звание гостьи короля, Анжелика охотно последовала бы за слугой, чтобы тоже насладиться описываемым им зрелищем. Глядя на первый этаж правого крыла замка, где располагались кухни, в полыхании печей и жаровен на открытом воздухе можно было наблюдать необычное оживление, которое распространялось аж до садов на юге.
– Я там и Жавотту видел, – сказал Флипо. – Она шла наверх готовить покои госпожи маркизы.
– Мои покои? – спросила удивленная Анжелика.
Она еще не задумывалась о том, как ей предстоит провести здесь ночь.
– Похоже, где-то там. – Размахивая своими большими руками во все стороны, Флипо указал в совершенно черное небо, где верхние этажи замка можно было различить лишь по ряду освещенных окошек.
– Там еще был Ла Вьолет, камердинер господина маркиза. Он сказал, что для его господина уже поставили кровать. Тогда Жавотта захотела отнести туда ваши пожитки. Я так разумею, что она еще хотела чуток поболтать с Ла Вьолетом…
Щелканье хлыста и окрики заставили их прижаться к стене, ограждавшей большой подъездной двор. Мимо них проехали крытые повозки и несколько фиакров, а затем две кареты, откуда высыпала кучка аббатов в напудренных париках, кружевных брыжах, черных рединготах и чулках и башмаках с пряжками.
Это прибыла королевская капелла. Чуть позже появились музыканты с инструментами и хористы: группа закутанных до самых глаз подростков, которых раздраженно напутствовал беспокойный краснолицый человечек:
– Не открывайте рот, пока не войдете в помещение. Я вас палкой поколочу, если станете дышать на улице. Нет ничего опаснее, чем туман в этом проклятом месте.
Анжелика узнала господина Люлли, того самого, которого прозвали Королевским Шутом. В Париже она не раз присутствовала на балетах, которыми он дирижировал и авторство которых себе приписывал. Подозревали, что он заимствует чужую музыку, столь мало отвратительный характер музыканта соответствовал его творчеству.
– Найди Жавотту, – приказала Анжелика Флипо, – и пришли ко мне. Или лучше вернись и проводи меня в предназначенную мне спальню. Я боюсь заблудиться.
– А разве господин маркиз не показал ее вам?
– Я даже не знаю, где сейчас господин маркиз, – сухо ответила Анжелика.
– Ваш муженек, осмелюсь сказать… – начал было Флипо, у которого имелись собственные соображения относительно того, как супруг вел себя по отношению к ней.
Дав ему тумака, Анжелика заставила мальчишку умолкнуть и, прежде чем отпустить выполнять поручение, привычно ощупала карманы его ливреи. Она любила Флипо и охотно сделала бы его своим пажом, если бы он мог избавиться от деревенского выговора, сопливого носа и отвратительной манеры прикарманивать любой попавшийся ему на глаза и не предназначенный для него пустяк. Однако всем известно, как сложно избавиться от вредных привычек. В его карманах Анжелика обнаружила табакерку, перстень и две нитки стеклянных бус, которые, по всей вероятности, как раз сейчас оплакивали какие-нибудь кухонные девушки, а также кружевной платок.
– На сей раз прощаю, – строго произнесла она, – но чтобы я никогда не видела у тебя золота или часов.
– Часов? Фу! – с отвращением выдохнул Флипо. – Я это зверье не люблю. Пялятся на вас да еще бормочут что-то, будто живые.
Вернувшись в залы, Анжелика, несмотря на всеобщее оживление, не могла освободиться от тревожных мыслей. С минуты на минуту ей предстоит встретиться с Филиппом. Какую линию поведения предпочесть: предстать разъяренной? Безразличной? Или выбрать примирение?
Остановившись в дверях ярко освещенной анфилады парадных залов, она искала мужа глазами и не находила.
Заметив за одним из столов госпожу де Монтозье и других дам, среди которых ей была знакома мадам дю Рур, Анжелика присела к ним с намерением принять участие в игре. Госпожа де Монтозье удивленно взглянула на нее, затем поднялась и ск
Страница 19
зала, что Анжелика не может сидеть здесь, поскольку за этим столом находятся только те дамы, которым дозволено ездить в карете королевы и трапезничать с ней.Молодая женщина извинилась. Из боязни допустить новую оплошность, она уже не осмелилась присесть за другой стол и приняла решение самостоятельно отправиться на поиски своей спальни.
В нижних этажах покоев для придворных не было. Всё, кроме королевских апартаментов, подверглось переустройству. Зато в чердачных помещениях располагались грубо разделенные перегородками и обыкновенно предназначенные для челяди спаленки, в которых, однако, даже самые знатные вельможи в тот вечер рады были найти пристанище. Здесь было оживленно, как в улье, все бродили из кельи в келью среди беспорядочно громоздившихся кофров и сундуков, которые все подносили лакеи. Дамы беспокоились за свои туалеты и бранили нагруженных пышными платьями служанок, приглашенные с тревогой вглядывались в узкие коридоры в поисках отведенной им «норы».
Приставленные к гостям квартирмейстеры в голубых ливреях заканчивали помечать мелом на дверях имена жильцов каждой спальни. Взволнованные придворные следовали за ними, сопровождая каждую новую надпись ропотом разочарования или криками ликования.
Сообразительный Флипо окликнул Анжелику:
– Псст! Сюда, маркиза. – И пренебрежительно добавил: – Маловата ваша клетушка. Неужто можно так вот поселиться во дворце короля!
Все его представления о роскоши вельможной жизни были поколеблены.
Появилась взволнованная Жавотта с пылающими щеками:
– Ваш несессер у меня, мадам. Я его из рук не выпускала.
Проникнув в комнату, Анжелика обнаружила причину волнения своей служанки. Это был Ла Вьолет, главный камердинер маркиза дю Плесси.
О смирении крепкого малого говорило только имя, Ла Вьолет – этим прозвищем наделяют покорных и робких людей. Этот был огромного роста, жизнерадостный, как новобранец, развязный, как парижанин, хотя родился в провинции Пуату, и рыжий, как англичанин, среди которых он мог бы поискать предков из тех, кто в четырнадцатом и пятнадцатом веках оккупировал Аквитанию. Несмотря на исполинский рост, ливрея и роль лакея превосходно ему подходили, он был изворотлив, скор, искусен, говорлив и всегда в курсе событий.
Однако стоило ему увидеть Анжелику, как его словоохотливость иссякла и он, разинув рот, уставился на вновь прибывшую. Та ли это женщина, которую всего несколько часов назад он связал, как окорок, и передал сестрам-монахиням монастыря августинок в Бельвю?
– Да, это я, чертов висельник! – вне себя от ярости, прорычала Анжелика. – Вон из моей жизни! Немедленно! Ничтожество, чуть не задушившее супругу своего господина!
– Ма-а-ам… Ма-а-ам маркиза, – заблеял Ла Вьолет, к которому от смятения вернулся крестьянский говор, – я не виноват. Это все господин маркиз… это он…
– Сказано, вон отсюда!
Вытянув вперед руку, она принялась осыпать его ругательствами, богатый набор которых она усвоила с детства. Это оказалось слишком для Ла Вьолета. Он струхнул. Почти дрожа от страха, с опущенными плечами, он прошел мимо нее и направился к дверям. И там столкнулся с маркизом.
– Что здесь происходит?
Анжелика умела оказать сопротивление.
– Добрый вечер, Филипп, – произнесла она.
Он опустил на нее невидящий взгляд. Но внезапно Анжелика заметила, как лицо его передернулось, глаза в изумлении широко раскрылись, потом в них появилось выражение страха и почти отчаяние.
Она не могла не обернуться в уверенности, что у нее за спиной он увидел по меньшей мере черта.
Но обнаружила лишь болтающуюся створку двери, на которой один из одетых в голубые ливреи лакеев белым мелом только что написал имя маркиза.
– Вот чем я вам обязан! – мгновенно взорвавшись и молотя кулаком по двери, выкрикнул он. – Вот оскорбление, которое вы нанесли мне… Потеря уважения… Забвение… Невнимание короля… Немилость!..
– Но почему? – Она испугалась, решив, что он спятил.
– Вы что, разве не видите, что написано на этой двери?
– Почему же? Ваше имя.
– Да! Мое имя! Вот именно, – осклабился он, – мое имя. И все.
– А что бы вы желали там увидеть?
– То, что я привык видеть во всех резиденциях, куда сопровождал короля, и что из-за вашей глупости, вашей наглости, из-за ваших неразумных поступков сегодня отсутствует. Слово «ДЛЯ»! «ДЛЯ»!
– Что «для»?
– ДЛЯ господина маркиза дю Плесси-Бельера, – сквозь зубы процедил он, побледнев от гнева и горя. – «ДЛЯ» – значит специальный гость его величества. Это слово свидетельствует о расположении короля, как если бы он лично приветствовал вас на пороге этой спальни.
Жест, которым он указал в сторону узкой, заставленной мебелью клетушки в мансарде, вернул Анжелике чувство юмора.
– Не слишком ли вы взволнованы из-за своего «ДЛЯ»? – проговорила она, едва сдерживая смех. – Послушайте, Филипп, должно быть, дело всего лишь в забывчивости лакея. Его величество по-прежнему испытывает к вам самое глубокое уважение. Не вы ли сегодня были удостоены чести держать канделябр при отходе корол
Страница 20
ко сну?– То-то и оно, что не я, – буркнул маркиз. – Вот и еще одно доказательство недовольства короля по отношению ко мне. Несколько мгновений назад я был лишен этой почетной обязанности!
На громкий голос главного ловчего в коридор выглянули обитатели соседних спален.
– Ваша супруга права, маркиз, – вмешался герцог де Граммон, – напрасно вы беспокоитесь. Его величество сам взял на себя труд сообщить вам, что если он нынче вечером предложил вам отказаться от канделябра, то лишь для того, чтобы оказать честь герцогу Бульонскому. Вам известно, что тот не мог прийти в себя после того, как ему пришлось уступить принцу честь прислуживать королю во время трапезы.
– Но слово «ДЛЯ»? Почему его нет? – воскликнул Филипп и снова в отчаянии ударил кулаком в дверь. – Я теряю королевские милости из-за этой девчонки!
– А я-то чем виновата с вашим проклятым «ДЛЯ»? – Анжелика, разозлившись, тоже повысила голос.
– Вы вызываете недовольство короля своими опозданиями на его празднества, своими несвоевременными появлениями…
Анжелика негодовала:
– И вы смеете упрекать меня, хотя именно вы… вы!.. Все мои кареты, все лошади…
– Довольно! – холодно отрезал Филипп.
Он занес руку. Молодая женщина почувствовала, как голова у нее словно бы раскололась, из глаз посыпались искры. Она поднесла руку к горящей щеке.
– Полно, маркиз, полно, – проговорил герцог де Граммон, – не будьте так жестоки.
Анжелике казалось, что никогда в жизни ей не случалось сносить подобного оскорбления. Он дал ей пощечину! В присутствии слуг и придворных позволил себе гнусную семейную сцену.
Залившись краской стыда, она кликнула Жавотту и Флипо. Те в сильном смятении выскочили из спальни: один – с сундучком, другая – с накидкой.
– Вот-вот, уходите и спите где хотите и с кем хотите!
– Маркиз! Маркиз! Не будьте так грубы! – снова попытался вмешаться герцог де Граммон.
– Сударь, всяк хозяин у себя дома, – отрезал вспыльчивый дворянин, захлопывая дверь перед его носом.
Анжелика пробралась сквозь толпу собравшихся и удалилась, сопровождаемая их лицемерно-жалостливыми комментариями и ироническими улыбками.
Неожиданно приоткрылась дверь и чья-то рука схватила ее за край накидки.
– Мадам, – сказал маркиз де Лавальер, – каждая женщина в Версале желала бы получить разрешение, только что данное вам вашим супругом. Советую поймать его на слове и воспользоваться моим гостеприимством.
Она с негодованием высвободилась:
– Прошу вас, сударь…
Ей хотелось как можно быстрее бежать отсюда. Спускаясь по широким мраморным ступеням, она заливалась слезами.
«Глупец, низкий человек в обличье вельможи… Глупец! Глупец!»
Но Филипп опасный глупец, а она сама выковала цепи, связывающие ее с ним, сама предоставила ему опасную власть – власть мужа над женой. В стремлении отомстить он не пощадит ее. Анжелика догадывалась, с каким мрачным упорством, с каким удовольствием он будет преследовать свою цель – подчинить, унизить ее. Она знала лишь одно уязвимое место в его броне: необыкновенная привязанность к королю, объяснимая не страхом или любовью, но исключительной верностью, непоколебимой преданностью. Именно на этом чувстве следовало сыграть. Привлечь короля в союзники, добиться от него постоянного места при дворе, что заставило бы Филиппа склониться перед ее обязанностями; постепенно поставить Филиппа перед выбором: или он впадет в немилость у государя, или прекратит истязать жену. А как же счастье? Счастье, о котором она, невзирая ни на что, робко мечтала в тот вечер, когда над притихшим лесом Нейля и белыми башнями небольшого замка вставала круглая луна, чтобы осветить ее первую брачную ночь. Горькое разочарование!.. Горькое воспоминание! Он разрушил все!
Анжелика усомнилась в своей привлекательности и красоте. Не чувствуя себя любимой, женщина перестает считать себя достойной любви. Способна ли она продолжать схватку, в которую ввязалась? Она осознавала собственные слабости. Она любила Филиппа и причинила ему зло. В своем упорном стремлении к успеху, своей неистовой жажде противостоять превратностям судьбы она загнала его в угол и вынудила жениться на ней, иначе его род навсегда навлек бы на себя гнев короля. Он предпочел взять ее в жены, но не простил. По вине Анжелики родник, к которому оба могли бы припасть, отравлен. Рука, которую она могла бы протянуть Филиппу, внушала ему ужас.
В отчаянии и печали Анжелика вытянула вперед свои белые руки и посмотрела на них.
– Какое же пятно вы не можете смыть с них, о восхитительная леди Макбет? – раздался возле нее голос маркиза де Лозена.
Он поклонился:
– Где пролитая вами кровь? Да ваши ручки совсем замерзли, красавица. Что вы делаете на этой лестнице, да еще на сквозняке?
– Сама не знаю.
– Все вас покинули? Обладательницу столь прекрасных глаз? Непростительно. Идемте же ко мне.
Их с радостными восклицаниями окружили несколько молодых дам, среди которых была и госпожа де Монтеспан.
– Господин де Лозен, мы вас искали. Сжальтесь над нами!
– Ах, меня та
Страница 21
легко разжалобить. Чем могу быть вам полезен, дамы?– Приютите нас. Говорят, будто король приказал построить для вас в деревне особняк. А здесь у нас нет права даже на квадратик пола в передней у королевы.
– Но разве вы не состоите в свите королевы, как мадам дю Рур и мадам д’Артиньи?
– Так-то оно так, однако художники привели нашу обычную спальню в полную негодность. Там, кажется, собираются поместить Юпитера и Меркурия… На потолке. Так что сами боги изгнали нас…
– Ну что вы, не стоит расстраиваться. Я вас всех провожу к себе в особняк.
Компания покинула замок. В сгустившемся тумане чувствовалось дыхание близкого леса.
Подозвав лакея с фонарем, маркиз повел дам вниз по склону холма.
– Вот мы и пришли, – сказал он, останавливаясь перед нагромождением белых камней.
– Пришли? И куда же?
– В мой особняк. Король действительно приказал построить его для меня, однако пока положен лишь первый камень.
– Какая злая шутка! – в ярости прошипела Атенаис де Монтеспан. – Заставить нас продрогнуть до костей, месить грязь…
– Осторожно, не упадите в яму, – любезно предупредил Пегилен, – здесь все перекопали.
На обратном пути мадам де Монтеспан несколько раз оступилась, вывихнула лодыжку и вновь разразилась бранью. До самого замка она осыпала маркиза ругательствами, которые сделали бы честь любому солдату из караульного отряда.
Лозен еще продолжал смеяться, когда проходящий мимо маркиз де Лавальер крикнул, что он может опоздать к церемонии надевания ночной рубашки. Король направлялся в свою спальню, и дворянам надлежало присутствовать при малом отходе ко сну, когда первый лакей передаст рубашку главному камергеру, который собственноручно наденет оную на его величество. Маркиз де Пегилен поспешно покинул дам, однако не преминул заверить их, что гостеприимно приглашает их… к себе в спальню, расположенную «где-то наверху».
Так что четыре молодые женщины в сопровождении Жавотты поднялись наверх, где, по выражению мадам де Монтеспан, теснота была такая, что стены трещали.
После недолгих поисков они обнаружили заветную почетную надпись на низкой дверце:
«ДЛЯ маркиза Пегилена де Лозена».
– Вот счастливчик Пегилен! – вздохнула госпожа де Монтеспан. – Несмотря на все самые глупые выходки, король продолжает держать его в любимчиках. Хотя ростом он вовсе не вышел, да и лицо у него неприметное.
– Однако оба этих недостатка он компенсирует двумя великолепными достоинствами, – возразила госпожа дю Рур. – Маркиз умен, и в нем есть что-то, чего я не берусь определить, почему ни одна дама, узнав его, никогда не оставит его ради другого.
Совершенно очевидно, того же мнения придерживалась и юная госпожа де Роклор, обнаруженная в спальне Пегилена. Служанка как раз подавала ей батистовую рубашку, расшитую тончайшими кружевами и предназначенную исключительно для того, чтобы не утаить прелести красавицы. После минутного смущения та опомнилась и очень мило проворковала, что маркиз послал своих приятельниц укрыться у него, а она его неверно поняла. Это наименьшая услуга, какую можно оказать друг другу в столь необыкновенных обстоятельствах, как пребывание в Версале.
Госпожа дю Рур была счастлива: она давно подозревала, что госпожа де Роклор – любовница Пегилена, а теперь наконец представился случай лично в этом убедиться.
В крохотной спальне широким было лишь окно, выходившее в лес. Только что поставленная дополнительная кровать с пологом целиком заняла ее. Вся компания протиснулась в клетушку, так что в ней невозможно было повернуться. Зато из-за тесноты в ней, к счастью, было тепло, и в печурке весело плясал огонь.
– Ну что же, – сказала госпожа де Монтеспан, стаскивая заляпанные грязью ботинки, – давайте-ка освободимся от последствий дьявольской шутки нашего Пегилена.
Промокшие чулки она тоже стянула, остальные дамы последовали ее примеру. Все четверо в пышных юбках уселись на пол и вытянули к огню хорошенькие ножки.
– А не пожарить ли нам сухариков? – предложила Атенаис.
Служанка была отправлена в кухню, откуда вернулась в сопровождении поваренка в белом колпаке, который принес корзинку сырого теста и длинную двузубую вилку. С этими принадлежностями дамы устроились в уголке возле очага. Госпожа д’Артиньи достала из сумки и разостлала плюшевый коврик и принялась ловко тасовать колоду карт.
– Сыграем? – предложила она госпоже дю Рур.
– С удовольствием.
– А вы, Атенаис, будете?
– У меня нет ни одного су. Вчера вечером у госпожи де Креки я все проиграла.
Анжелика тоже отказалась. Ей хотелось поговорить с мадам де Монтеспан. Госпожа д’Артиньи настаивала. Игра требовала четырех участниц. В отчаянии она решила привлечь лакея и поваренка.
– Так не умеем мы в карты-то, г-гос-госпожа, – пролепетал оробевший мальчишка.
– Тогда организуем партию в басет, – решила графиня, беря в руки стаканчик с игральными костями.
– А у меня и денег нет, чтобы проигрывать, – приврал лакей.
Госпожа д’Артиньи вытащила из своей бездонной сумки кошелек и бросила им:
–
Страница 22
от вам для начала. И зря вы так обрадовались, нечего растягивать рот до ушей. Я в два счета все у вас отыграю.И они принялись выбрасывать кости. Поваренок в одной руке держал стаканчик с костями, а в другой – длинную вилку для сухариков.
Появился господин де Лозен в сопровождении дворянина из числа своих друзей. Тот вступил в игру вместо лакея. Господин де Лозен и мадам де Роклор отправились в постель. Как только они задернули полог, все о них забыли.
Анжелика подхватывала пальчиками обжигающее лакомство и меланхолически грызла, размышляя о Филиппе. Как укротить его, как одержать над ним победу или хотя бы избежать его мести и не позволить ему разрушить ее жизнь, построенную с таким трудом?
Она вспоминала, как, восседая в своем долбленом корыте, философ воровского мира Деревянный Зад давал ей советы:
– Не позволяй Болтуну брать над тобой верх, иначе тебя ждет смерть… Самая худшая: смерть твоей души.
Но разве можно сравнивать грубого Болтуна с утонченным маркизом? Анжелика дошла до того, что решила: этот последний – гораздо страшней. Настанет день, когда его глупые выходки, вроде украденных карет, уступят место более опасным действиям. Он-то уж прекрасно знал, что ее можно уязвить, лишив сыновей или свободы. Если ему придет в голову жестокая мысль истязать Флоримона и Кантора, что уже прежде случалось, как она может их защитить?.. К счастью, оба ее мальчика были в надежном укрытии в Монтелу, где целыми днями для поправки здоровья бегали в Пуату по окрестным полям с деревенскими ребятишками. Пока она могла не беспокоиться об их участи. Она укорила себя за то, что в первую ночь, которую ей довелось провести при дворе в Версале, она истязает себя воображаемыми страхами.
Огонь в очаге полыхал все жарче. Она попросила Жавотту принести несессер, вынула из него две изящно украшенные пергаментные ширмы и предложила одну из них госпоже де Монтеспан. Прекрасная молодая женщина залюбовалась сундучком с золотыми накладками, снаружи обитым красной кожей, а изнутри белым дамастом. В нем, разделенные перегородками, каждый в своем отделеньице, были уложены канделябр из слоновой кости, мешочек из черного шелка с десятью восковыми свечами, чехол для шпилек и булавок, два небольших круглых зеркальца и одно овальное, украшенное жемчужинами. Там же находились два кружевных чепца и рубашка из тонкого полотна, золотой футляр с тремя гребнями и другой, где хранились щетки.
Последние были сделаны из белого с красным черепахового панциря с золотыми завитушками и представляли собой настоящее произведение искусства.
– Я заказала их из панциря черепахи, которая водится в теплых морях, – пояснила Анжелика. – Не подумайте, что это бычий рог, и уж тем более не ослиное копыто…
– Вижу, – с некоторой завистью вздохнула маркиза де Монтеспан. – Ах, чего бы я не отдала, чтобы обладать столь прекрасными вещицами! А ведь мне следовало бы заложить свои драгоценности, чтобы вернуть последний карточный долг. Я этого не сделала. Иначе как бы я могла нынче вечером появиться в Версале? Господин де Вантадур, которому я должна тысячу пистолей, подождет. Он человек учтивый.
– Но разве вы не назначены фрейлиной королевы? За эту должность вам непременно станут платить жалованье…
– Пустяки! Сущие гроши! Мне уже пришлось удвоить расходы на туалеты. Я потратила две тысячи ливров на маскарадный наряд, в котором участвовала в балете господина Люлли «Орфей». Его танцевали в Сен-Жерменском дворце. О, было так мило! Особенно мой костюм. Впрочем, и балет тоже. Я изображала нимфу и вся была обвешана прелестными финтифлюшками в виде трав и цветов. Король, разумеется, исполнял роль Орфея. Мы с ним составили первую пару. Бенсерад рассказал об этом в своей хронике. И поэт Лорэ тоже.
– В свете много говорят о знаках внимания, которые оказывает вам король… – заметила Анжелика.
Госпожа де Монтеспан вызывала у Анжелики смешанные чувства. Она завидовала не красоте придворной дамы – они были чем-то похожи, потому что обе происходили из благородных семейств Пуату, – а, пожалуй, какой-то лучезарной дерзости ее манер и высказываний. Анжелика и сама за словом в карман не лезла, однако рядом с Атенаис чувствовала ее превосходство и старалась помалкивать. Она на себе ощущала огромное обаяние речи молодой маркизы. К изумлению собеседников, их нимало не шокировала сглаженная изысканностью речи и прелестными оборотами некоторая смелость ее идей. Подобный способ выражения, когда благодаря естественности и изяществу допустимы самые циничные разговоры, являлся фамильным достоинством и даже носил имя «язык Мортемаров».
Этим талантом природа щедро наградила обеих сестер мадам де Монтеспан: госпожу де Тианж и Мари-Мадлен, очаровательную аббатису монастыря в Фонтевро, а также их брата, герцога Вивоннского. Наслаждаясь беседой с ними, их все же слегка побаивались.
Семья Мортемар де Рошешуар славилась своей многочисленностью и имела большой вес в провинции. Анжелика де Сансе, предки которой, как и положено, фигурировали в гербовнике Пуату, не могл
Страница 23
не восхищаться великолепием воспоминаний, связанных с наиболее знаменитыми домами Пуату. Во время оно сам Эдуард Английский отдал одну из своих дочерей за господина де Мортемара. А нынешний герцог Вивоннский был крестником короля и королевы-матери.В сияющих небесно-голубых очах мадам де Монтеспан светилась гордость за чересчур дерзкий девиз рода:
Еще морей не знала твердь и мрак царил в природе,
Но и тогда Рошешуар был славен плодородьем.
Однако это не помешало Атенаис прибыть в Париж почти без средств, в старой карете, а вступив в брак, изо всех сил сражаться с невыносимыми денежными затруднениями. Слишком гордая и гораздо более ранимая, чем могло показаться, молодая женщина так страдала, что частенько плакала.
Анжелике лучше, нежели кому-либо другому, были знакомы унизительные проблемы, с которыми пришлось столкнуться блистательной Монтеспан. Со времен знакомства с Атенаис и ее супругом Анжелике сотни раз случалось усмирять вспыльчивых кредиторов, одалживая Атенаис деньги, хотя долг ей никогда не возвращали и даже никогда не благодарили. Оказывая семейству подобные услуги, Анжелика испытывала даже некоторое удовлетворение.
Порой она спрашивала себя, что заставляет ее поддерживать столь своеобразную дружбу, тем более что, по правде сказать, Атенаис была ей не слишком симпатична; к тому же из элементарной осторожности ей следовало бы держаться подальше от этой женщины. Однако ее привлекала жизненная сила молодой маркизы. Анжелика всегда инстинктивно, каким-то особым чутьем стремилась к тем, кому суждено преуспеть. Атенаис как раз из таких. Ее честолюбие было бурным, как море, упомянутое в девизе их рода. И Анжелика предпочла отдаться на волю его волн, даже не пытаясь плыть против течения.
Атенаис же, вероятно, полагала удобным поддерживать отношения со столь великодушной подругой, владеющей значительным состоянием, хотя и принесенным коммерческими аферами; с подругой, которую можно было посещать, не рискуя потеряться в ее тени. Несмотря на красоту, Анжелика не затмевала ее.
Когда Анжелика вскользь упомянула о королевских знаках внимания, лицо госпожи де Монтеспан, в тот вечер выражавшее глубокую озабоченность, немного прояснилось.
– Королева на позднем сроке беременности, а мадемуазель де Лавальер – на раннем. Самый подходящий момент привлечь внимание короля. – Атенаис адресовала Анжелике самую обворожительную улыбку, на какую только была способна эта злючка. – Ах, голубушка, о чем вы вынуждаете меня говорить, я бы и помыслить не могла! Я бы чрезвычайно опечалилась и устыдилась, если бы король пожелал сделать меня своей любовницей. И не осмелилась бы впредь предстать перед королевой, являющей собой образец добродетельной женщины.
Анжелика была не столь глупа, чтобы поверить такому целомудренному заверению. Впрочем, некоторые черты в характере Атенаис удивляли ее, хотя она не могла понять, являются ли они проявлением лицемерия или же искреннего чувства. Взять хотя бы набожность маркизы. Будучи достаточно легкомысленной, госпожа де Монтеспан не пропускала ни одной обедни, ни одного богослужения, так что королева твердила всем и каждому, что вполне довольна статс-дамой, выказывающей подобное рвение.
– А помните ли вы визит, – смеясь, продолжала Анжелика, – который мы втроем с Франсуазой Скаррон нанесли гадалке Монвуазен? Сдается мне, вам уже тогда очень хотелось спросить у нее, добьетесь ли вы расположения короля…
– Пустяки! – Маркиза сделала движение рукой, словно отмахнулась от собственных прихотей. – Кстати, в ту пору я еще не входила в свиту ее величества и искала способ приблизиться ко двору. А эта Вуазен тогда наговорила нам одних глупостей…
– Что всех нас полюбит король!
– Даже Франсуазу!
– Вот уж извините, если память мне не изменяет, по словам пророчицы, судьба Франсуазы окажется еще более блистательной. Она выйдет за короля замуж!
И обе от всей души расхохотались:
– Франсуаза Скаррон – королева Франции!
Игроки не обращали на их веселье никакого внимания. Слышалось только, как встряхивают кости в стаканчике и звенят монеты, которые выигравшие опускают в кошельки. Поваренок сжег сухарики.
Анжелика подбросила полено в очаг.
– Я как раз нынче вечером видела Франсуазу. Она покидала Версаль, не дождавшись случая передать королю очередное прошение. Бедняжка Франсуаза!
– Она слишком усердствует со своими прошениями. Вечно вертится перед глазами. Во вторник она была в Сен-Жерменском дворце. Король немедленно повернулся к ней спиной, я даже слышала, как он сказал герцогу де Сент-Эньяну: «Мадам Скаррон непрестанно напоминает о себе; когда она прекратит преследовать меня?»
– К счастью, его слова не достигли ушей бедной просительницы!
– Ах, даже услышь она этот сомнительный комплимент, огорчение не вызвало бы у нее отвращения к ходатайствам. Я Франсуазу знаю, она неутомима. Вот уже два года она безуспешно подает прошения. И знаете, каков результат? Что она предстает перед королем все чаще и чаще. Кончится тем, что ее будет не отличить от тех
Страница 24
кто изображен на гобеленах дворцов Сен-Жермена, Версаля или Фонтенбло.– Тоже способ обратить на себя внимание. А у Франсуазы прекрасные глаза, изумительный цвет лица и самая восхитительная фигура на свете.
– Волосы слегка темноваты, вы не находите? Однако надо признать, ей не откажешь в предупредительности и способностях. Пожалуй, она заслуживает какой-нибудь скромной должности при дворе. Редко встретишь столь образованную даму, да в придачу еще и столь уступчивую.
«Да уж, уступчивую… Бедность научит», – подумала Анжелика.
Этим крошечным панегириком в адрес Франсуазы д’Обинье, бывшей подруги по пансиону, Атенаис де Монтеспан полностью исчерпала свой интерес к кому бы то ни было, кроме собственной персоны.
– Ах, как я несчастна! – неожиданно со вздохом воскликнула она. – Вообразите, я задолжала каретнику тысячу восемьсот ливров! Он к тому же шорник и изготовил всю упряжь для моего сегодняшнего выезда. Не знаю, заметили ли вы, из какой она прекрасной кожи? Я специально заказала позолотить ее, чтобы выглядело как ткань с вышивкой. Настоящее чудо!
– За тысячу восемьсот ливров…
– О, долг не столь огромен! Я с легкостью могу пренебречь сетованиями господина Гобера и попросить его подождать, подобно его собратьям: портному, вышивальщику или ювелиру. Только вот моему невыносимому супругу Пардайану вздумалось вмешаться и отдать в залог мои серьги в виде трех веточек с крупными бриллиантами. А я очень дорожу этим украшением. Но потеряю его, если завтра не заплачу. Видели ли вы когда-нибудь супруга, который с подобной неуклюжестью и неосмотрительностью пытался уладить дело? Деньги у него не держатся… Он играет! Он играет! Никак не могу урезонить его. Да к тому же еще самые сумасбродные идеи… Чувствую, я закончу свою жизнь, как тетушка де Бельгард, знаете, герцогиня? Его родня, спешу заверить, не моя… Супруг стал ревновать ее. Ему семьдесят пять лет, ей – пятьдесят пять. Он запирает ее в своем замке, лишает самого необходимого, так что ей даже приходится рвать простыни, чтобы сшить себе рубашки… Вот какое наказание меня ждет за неосторожное согласие на этот брак. Все эти Пардайаны де Монтеспан со странностями…
От пощечины Филиппа у Анжелики все еще полыхала щека. Болтовня госпожи де Монтеспан вовсе не представлялась ей забавной. Выражение ее лица заметно развеселило Атенаис.
– Не поминайте старое. Филиппа связывают с вами узы гораздо более прочные, нежели супружеские чувства. Говорят, вы позволяете ему бесконечно черпать из ваших торговых закромов.
При дворе Анжелика желала быть маркизой дю Плесси-Бельер, и никем другим. Намек мадам де Монтеспан на коммерческую деятельность заставил ее стиснуть зубы.
– А вам бы лучше оставить заботы о том, попаду ли я в заточение, – в гневе заметила она. – Пора подумать о том, что вы потеряете. Было бы неглупо с вашей стороны помочь мне закрепиться при дворе, например указать свободную должность, которую я могла бы занять.
Атенаис воздела руки к небесам:
– Бедняжка вы моя! Что вы такое вообразили? Свободная должность при дворе? Легче найти иголку в стоге сена. Все только и ждут, однако ни за какое золото никуда не пристроиться…
– Однако же вы добились должности фрейлины королевы.
– Король сам меня назначил. Мне частенько удавалось рассмешить его, когда он навещал мадемуазель де Лавальер. Его величество счел, что я смогу развлечь королеву. Король очень внимателен к жене. Он так дорожил моим присутствием подле нее, что имел чуткость положить мне дополнительную оплату, просить которую я бы не осмелилась. Впрочем, иметь покровителя совершенно необходимо. И покровительство короля – самое надежное! Ну-ка, подумаем, чем вы могли бы заняться? Или вы могли бы, по своему обыкновению, что-нибудь придумать и подать ходатайство его величеству. Ваше предложение рассмотрел бы Совет. А если бы вам удалось провести его через парламент, вы получили бы должность.
– Это представляется мне чересчур сложным и трудновыполнимым. Что вы имеете в виду, когда говорите «придумать по своему обыкновению»?
– Мм, право, не знаю… Достаточно иметь немного воображения… Впрочем, вот недавний случай. Я знаю, что господин Дюлак, мажордом маркиза де Лавальера, и Коллен, камердинер герцогини, вдвоем подали прошение милостиво разрешить им взимать по два су с каждого арпана на всех пустошах, расположенных между общиной Медона в районе Сен-Клу и деревней Шаньи, близ Версаля. Гениальная идея, если учесть, что король выбрал эти края и здесь станут покупать земли. А что на самом деле мы понимаем под словом «пустошь»? Поскольку за просителей ходатайствовала мадемуазель де Лавальер, король тотчас подписал. Он ей никогда ни в чем не отказывает. Парламенту оставалось лишь зарегистрировать документ. С подобной привилегией два этих господинчика в один прекрасный день рискуют распухнуть от экю… Впрочем, отвалить такой жирный кусок челяди – большая ошибка нашей фаворитки! Она не умеет сказать «нет». Королю уже стала мешать вся эта толпа просителей, которыми она его обременяет. А первый
Страница 25
реди них – ее брат-маркиз: подлинный гений прошений. Он мог бы дать вам ценный совет, тем более я заметила, что вы ему небезразличны… А пока могу представить вас королеве. Поговорите с ней. Может статься, вы привлечете ее внимание.– О, будьте так добры! – порывисто воскликнула Анжелика. – А я обещаю вам, что найду в своих торговых закромах что-нибудь, что утешит вашего шорника.
Маркиза де Монтеспан была в восторге и не скрывала своих чувств.
– Договорились. Вы ангел! А станете архангелом, если к тому же сможете раздобыть мне попугая. Да, именно такого, какими вы торгуете: большую заморскую птицу. Знаете, с красными и зелеными перьями… Ах, это моя мечта!
Глава VI
На рассвете госпожа де Монтеспан зевнула и потянулась. Она почти всю ночь проболтала с Анжеликой: в крошечной спальне им так и не удалось прилечь и хоть немного отдохнуть.
Поваренок посапывал, привалившись к камину. Госпожа д’Артиньи исчезла. Госпожа дю Рур и составивший им компанию в игре молодой человек вполголоса беседовали, сидя на плиточном полу. Речь шла не о любви, а о суровой бухгалтерии. До Анжелики доносились слова: «расходы… торги… выплаты… излишки».
За пологом кровати заворочались два сонных тела, кто-то зевнул и послышался нежный шепот.
– Думаю, мне стоит спуститься, – решила Атенаис. – Скоро королева позовет фрейлин. Хочу оказаться у нее в числе первых, чтобы сопровождать государыню к мессе. Вы пойдете?
– Возможно, теперь не самое подходящее время, чтобы представляться королеве?
– Верно. Лучше по возвращении из часовни. Встанете где-нибудь у нас на пути. Но прежде мне следует показать вам выгодные места, откуда вы при любых обстоятельствах сможете видеть их величества и по возможности показаться им. Это большое искусство. Спускайтесь со мной. Заодно покажу вам небольшую туалетную комнату возле покоев королевы. Фрейлины пользуются ею, чтобы поболтать и причесаться. У вас есть что-нибудь из одежды, кроме охотничьего костюма?
– О да, в сундуке. Только нужно отыскать моего мальчишку-лакея, чтобы отправить его за платьем в спальню мужа.
– Для начала наденьте что-нибудь простое. После мессы король примет просителей, потом удалится работать с министрами. А вот вечером, думаю, будет комедия или маленький балет. Вы сможете надеть свои лучшие украшения. А теперь идемте.
В коридоре было холодно и промозгло. Госпожа де Монтеспан спускалась по лестнице, не обращая ни малейшего внимания на пронизывающий ветер, обдувающий ее прелестные обнаженные плечи.
– Неужели вам не холодно? – спросила Анжелика.
Маркиза беззаботно махнула рукой. Она обладала выносливостью, свойственной всем придворным, привыкшим в залах, открытых всем ветрам или, наоборот, раскаленных горячим пламенем свечей, терпеть худшие неудобства: жару и стужу, усталость от долгого стояния на ногах, бессонные ночи, тяжесть перегруженных золотым шитьем и драгоценностями туалетов.
Твердый характер, движение, а главное, крепкое телосложение поддерживали силы в этих дамах, героически и с восторгом принимавших свои мучения.
В детстве Анжелика частенько недоедала и с тех пор зябла и не могла обходиться без накидок. У нее их была целая коллекция. И очень красивых. Та, в которую она куталась теперь, из чередующихся бархатных и шелковых квадратов, по цвету прекрасно подходила к ее зеленым глазам. Капюшон украшало венецианское кружево, которое она могла опустить на лицо, когда не хотела быть узнанной.
Госпожа де Монтеспан рассталась с Анжеликой у входа в пиршественный зал. Казалось, кроме неподвижных, как статуи, несущих вахту швейцарцев с алебардами и крахмальными брыжами, ничто в огромном дворце еще не пробудилось. Дневной свет только начинал постепенно вытеснять из гостиных ночной мрак. Галереи и вестибюли, при свете дня сверкавшие зеркалами и позолотой, зияли в темноте, словно гигантские таинственные пещеры.
Горели редкие свечи.
– Я вас покидаю, – шепнула фрейлина королевы, боясь нарушить редкую в здешних местах тишину. – Здесь есть крошечный будуар, вы можете пока посидеть там. Очень скоро появятся придворные, которые обязаны присутствовать при пробуждении короля. Его величество встает рано. Скоро увидимся.
Она удалилась, а Анжелика подошла к указанному ей маркизой скрытому за гобеленом будуару.
– О, простите, – пробормотала она, поспешно захлопывая дверь.
Бедняжке следовало бы догадаться, что этот уголок, каким бы маленьким он ни был, если в нем поместился диван, мог служить лишь для галантных встреч.
«Надо же, – думала она, – я и вообразить не могла, что у госпожи де Субиз такая красивая грудь. Зачем она прячет столь обольстительное сокровище?»
Разумеется, партнер отнюдь не господин де Субиз. Об этом ей тоже следовало бы догадаться. В Версале принято было закрывать глаза на распущенность, зато супружеские утехи воспринимались как плебейство и шокировали общество.
Итак, Анжелике не оставалось ничего, кроме как бродить по большим пустынным залам.
Она остановилась в первом. Это был Ионический зал, названный т
Страница 26
к из-за двенадцати колонн, поддерживающих карниз. Было совсем светло. Анжелика могла различить изящество фриза из белых волют, катящихся по краю тени, словно спокойные морские волны к мрачному океану. Потолок с глубокими позолоченными кессонами черного дерева утопал в темноте. Хрустальные люстры возникали из него подобно подвешенным на тончайших незаметных нитях оледенелым диковинам, феерическим сталактитам. В тройном зеркале на стене отражались окна, в которые постепенно проникал дневной свет.Молодая женщина оперлась о мраморный подоконник и выглянула в парк. Он тоже пробуждался ото сна. Совершенно пустая песчаная терраса без единой тени у подножия замка напоминала чистую прибрежную отмель. Чуть ниже стояли волны тумана, окутывая аллеи постриженных высоких грабов, из очертаний которых выстраивался призрачный город с белыми и голубоватыми стенами, хранящими тайны совершенных садов с кружевными лужайками и водоемами с черной и зеленой водой, где плавают лебеди.
Когда появится солнце, можно будет увидеть, как вдали сверкают в его лучах эти водоемы, начиная от двух прудов на террасе к пруду Латоны, потом к пруду Аполлона, похожему на серебряный круг. Оттуда к золотому кресту Большого канала, где останавливались укрощенные воды, мертвые и дикие, воды больших болот, где обитают утки и нырки и которые простираются так далеко, куда хватает глаз…
– О чем мечтаете, маркиза?
Анжелика не увидела обладателя шепчущего голоса. Она озадаченно огляделась: обратиться к ней могла лишь стоящая напротив мраморная статуя.
– О чем мечтаете, маркиза?
– Но… Кто вы?
– Я Аполлон, бог красоты, которому вы в столь ранний утренний час любезно составили компанию.
– …
– Прохладно, не так ли? Вы хотя бы в накидке, я же совершенно наг. Мраморное тело не слишком-то греет, знаете ли.
Анжелика вздрогнула, заглянула за статую, но ничего не увидела. Тут ее внимание привлек лежащий на полу возле постамента статуи узел разноцветного тряпья. Она наклонилась и протянула к нему руку. Узел подпрыгнул, как козочка, и перед Анжеликой появился забавный гномик. Он отбросил закрывавший его лицо капюшон.
– Баркароль! – воскликнула Анжелика.
– К вашим услугам, Маркиза Ангелов.
Карлик королевы отвесил глубокий поклон. Ростом он был не выше семилетнего ребенка. Его поставленное на маленькие кривые ножки крошечное бесформенное тельце заставляло мгновенно забыть о красоте его умного лица. На голову он нахлобучил багровую шелковую шляпу, украшенную медалями и бубенчиками. Камзол с кружевными манжетами и штаны тоже были шелковые, наполовину багровые, наполовину черные, но без бубенчиков и украшений. На боку висела миниатюрная шпага.
Давненько Анжелика не видела Баркароля. Она нашла, что он выглядит как настоящий дворянин, и сказала ему об этом.
– Правда? – обрадовался Баркароль. – Думаю, если бы не рост, я мог бы соперничать с любым из прекрасных господ, что здесь разгуливают. Ах, если бы еще наша добрая королева согласилась снять с моей шляпы эти колокольцы, она доставила бы мне огромное удовольствие. Но она утверждает, что в Испании все шуты носят колокольчики и если она перестанет слышать подле себя этот карильон, то станет еще печальней. К счастью, у меня и двух моих товарищей нашелся союзник. Сам король. Он нас просто не переносит. И каждый раз, навещая королеву, прогоняет нас ударами своей трости. Мы удираем с ужимками и прыжками, так что наши погремушки бренчат на весь дворец. Пока король с королевой беседуют, и даже в самые интимные и деликатные моменты, мы при первой возможности неистово сотрясаем своими колокольчиками. Что приводит его в дурное расположение духа. Наконец королева это заметила. Теперь она только вздыхает и уже ничего не говорит, если мы не пришиваем на место случайно оторвавшийся бубенец. А скоро мы попытаемся получить еще одну привилегию.
– Какую же?
– Парик, – отвечал Баркароль, закатив глаза.
Анжелика расхохоталась:
– Боюсь, вы становитесь претенциозным, господин Баркароль.
– Я стараюсь возвыситься, проникнуть в общество, – самодовольно произнес карлик.
Но в его взгляде зрелого мужчины Анжелика сумела прочесть печаль и иронию. Он насмехался над самим собой.
– Я так рада снова тебя видеть, Баркароль! Давай поговорим.
– А вы не боитесь за свою репутацию? О нас станут судачить. А вдруг ваш муж вызовет меня на дуэль?
– У тебя же есть шпага?
– Верно! Смелость города берет. Полюбезничаю-ка я с вами, прекрасная маркиза. Только давайте смотреть в окно. Люди подумают, что мы любуемся садами, и не смогут догадаться о моих пылких признаниях.
Он просеменил к окну и по-детски уткнулся носом в стекло.
– Что вы скажете о дворце? Мило, не так ли? Маркиза Ангелов, значит, ты, вельможная дама, не отказываешься от своей дружбы с карликом королевы?
Анжелика стояла возле него, глядя в сад. Она положила руку на плечо маленького человека:
– Баркароль, от воспоминаний вроде тех, что объединяют нас, не отказываются. – И совсем тихо добавила: – Даже если бы мы захотели, не
Страница 27
могли бы…В лучах солнца туман рассеялся. День будет ясным. Теплым и сияющим, будто весной. Вынырнув из тумана, грабы обретали свой зеленый оттенок, водоемы – голубоватую прозрачность, цветы – яркую окраску. Принялись за работу садовники с тачками и граблями. Их было много, и с высоты эспланады они казались совсем крошечными.
– Иногда, – произнес карлик вполголоса, – наша королева нервничает. Она не видела меня весь день. Куда мог запропаститься ее любимый карлик?.. Он в Париже, что бы там ни говорило ваше величество. Чтобы отдать должное другому величеству, чем ни один из его подданных не позволил бы себе пренебречь. Это принц нищих Деревянный Зад. О Маркиза Ангелов, подданных вроде нас не так много. Способных раскошелиться и вывалить в общий котел увесистый, как тыква, кошелек. Думаю, Деревянный Зад очень меня любит.
– Меня тоже, – проговорила Анжелика.
Она представила себе наводящего страх принца нищих. Кто мог бы заподозрить ее в тайных прогулках, которые порой приводили прекрасную маркизу дю Плесси-Бельер, в маске и саржевом платье, в самое сердце Фобур-Сент-Оноре? И каждую неделю ее самые верные слуги несли туда корзины с драгоценными винами, дичь и жаркое.
– Ничего не бойся, Маркиза Ангелов, – прошептал Баркароль, – мы умеем хранить тайны. И не забывай, что с нами ты никогда не будешь одинока и тебе никогда не будет угрожать опасность… даже здесь.
Он обернулся и выразительным движением своей маленькой руки обвел великолепный зал.
– Здесь!.. В королевском дворце, где каждый более одинок и уязвим, чем в любом другом месте на земле…
Прикрывая раздираемые зевотой рты кружевными манжетами, появились первые придворные. Издали слышался стук их деревянных каблуков по каменному полу. Лакеи принесли поленья. В огромных каминах разжигали огонь.
– Скоро выйдет старуха. Да вот и она.
Мимо Анжелики прошла пожилая женщина в плаще с капюшоном. Ее седые волосы прикрывал накрахмаленный крестьянский чепец из тончайшего батиста. При ее появлении некоторые дворяне отставили ногу в легком поклоне. Казалось, она не заметила их. Со спокойной величественностью она шла своей дорогой.
– Куда это она?
– К королю. Это госпожа Амлен, его кормилица. За ней сохранилось право первой по утрам входить в опочивальню короля. Она раздвигает полог и целует его. Осведомляется, хорошо ли он спал и чувствует ли себя свежим и бодрым… Они перекидываются словечком. Великие мира сего топчутся на пороге… Потом она удаляется, и весь день ее никто не видит. Никто не знает, где она скрывается со своей прялкой… Эта старуха – ночная птица. Но министров, принцев и кардиналов постоянно грызет зависть, что эта парижская мещаночка каждый день получает первую улыбку монарха и зачастую срывает его первую милость.
Король просыпался.
Вслед за кормилицей вошли три лейб-медика в черных мантиях. На пышных пудреных париках торчали остроконечные шапки – символ их уважаемой профессии. Один за другим они приближались к монарху, щупали пульс, справлялись о его здоровье, обменивались несколькими латинскими словами и исчезали.
После этого начинается первый выход: принцев крови.
Перед склонившимися в поклоне принцами крови король встает с постели. Главный камергер подает ему халат, который поддерживает камердинер. Его величество имеет право самостоятельно надеть короткие штаны, после чего один из офицеров спешит пристегнуть подвязки.
Поскольку право подать рубашку являлось привилегией первого дворянина, следовало дождаться, пока тот появится, гордо шествуя во главе второго выхода, состоящего из представителей высшей знати и специально приглашенных вельмож.
Когда король получает рубашку, камердинер поддерживает правый рукав, а хранитель королевского гардероба помогает надеть левый.
Третий выход, состоящий из герцогов и пэров, уже толпится в дверях со счастливым ропотом и множеством поклонов, от которых расшитые камзолы никнут, как цветочное поле под ураганным ветром.
Тем временем королевский гардеробщик повязывает галстук. Это его право. Однако, если специальный лакей, отвечающий за галстук, сочтет, что узел плох, он подправляет, а иногда даже перевязывает его. Это – его право. При условии, если он заранее убедился, что в спальне не присутствует никто из старших камердинеров.
Четвертый выход – государственные секретари, пятый – послы, шестой – лиловый и пурпурный – кардиналы и епископы. Все они постепенно заполняют опочивальню короля.
С первого взгляда король узнаёт присутствующих и замечает отсутствующих. Он задает вопросы, интересуется сплетнями и радуется остроумным ответам. Думая о простых смертных, вынужденных томиться за позолоченными дверьми, «апостолы версальского рая» испытывали невероятное наслаждение, что удостоились видеть короля в шлафроке.
Глава VII
Перед Анжеликой прошли все эти имеющие доступ в святилище «апостолы».
– Мы «души в чистилище», – сказала ей одна из роскошно одетых дам, уже слетевшихся к опочивальне короля, чтобы оказаться в первых рядах и увидеть, как к
Страница 28
роль с королевой проследуют в часовню.Во втором выходе принял участие маркиз дю Плесси-Бельер.
Анжелика убедилась, что он вошел в королевскую опочивальню, и бросилась наверх.
Ей чудом удалось не заблудиться в лабиринтах коридоров, где царил невообразимый беспорядок и пахло пудрой, ирисовой эссенцией и сгоревшими свечами.
Напевая вполголоса, Ла Вьолет до блеска надраивал шпаги своего хозяина. И смиренно предложил госпоже маркизе помочь ей одеться. Анжелика без церемоний выставила его вон. Она не стала искать Жавотту или камеристку и сама как сумела зашнуровала корсет. Чтобы не опоздать к выходу небольшой свиты королевы, обратно ей пришлось бежать. Носик у королевы покраснел, это было заметно, несмотря на покрывающий ее румяное лицо слой пудры. Она провела в слезах всю ночь… Как она горестно поведала своим фрейлинам, король не заглянул к ней даже на минутку. А подобное упущение случалось крайне редко, ибо Людовик XIV почитал своим долгом соблюдать приличия и всегда захаживал в опочивальню королевы, чтобы хотя бы на мгновение юркнуть в супружеское ложе. Чаще всего он тут же засыпал, однако приходил же. Опять вчера в лесу его распалила эта несносная Лавальер, строящая из себя Диану-охотницу.
Свита Марии-Терезии повстречалась с окружением мадемуазель де Лавальер, тоже направлявшейся в часовню. Мария-Терезия с достоинством проследовала мимо, хотя губы ее дрожали от едва сдерживаемых то ли рыданий, то ли проклятий. Фаворитка смиренно присела в реверансе. Когда она поднялась, Анжелика увидела ее кроткие голубые глаза с каким-то затравленным выражением. В свете и блеске Версаля она была уже не охотницей, а загнанной ланью. Мнение Анжелики подтвердилось. Фаворитка теряла свое влияние. Благосклонность к ней короля клонилась к закату, если монарх еще не совсем отвернулся от нее. Мария-Терезия напрасно обвиняла бедную маркизу. Уже появились другие соперницы, ко всему готовые и гораздо более опасные…
Вскоре король вышел из часовни и направился в сады. Ему сообщили, что, узнав о его пребывании в Версале, у ограды в ожидании его «чудодейственного» наложения рук собрались несколько страдающих золотухой окрестных жителей. Король не мог им отказать. Их оказалось немного. Это будет всего лишь краткая церемония, затем его величество в салоне Дианы примет прошения.
Какой-то молодой дворянин из свиты короля пробрался сквозь толпу и склонился перед Анжеликой:
– Его величество распорядился напомнить мадам дю Плесси-Бельер, что завтра он непременно рассчитывает видеть ее на охоте с раннего утра.
– Поблагодарите его величество, – взволнованно воскликнула она, – и уверьте короля, что лишь смерть может стать причиной моего отсутствия!
– Большего его величество и не требует. Однако он соблаговолил отметить особо, что если вы испытываете какие-либо затруднения, ему было бы любопытно знать их причину.
– Не премину сообщить, господин де Лувуа. Вас ведь так зовут?
– Совершенно верно.
– Я хотела бы побеседовать с вами. Это возможно?
Заметно удивленный, Лувуа согласился, сказав, что, если госпожа дю Плесси подождет в галерее, он, возможно, сумеет встретиться с ней, когда король, приняв прошения, отправится к себе в кабинет.
– Я буду ждать. И не сочтите за труд подтвердить его величеству, что завтра я буду на охоте.
– Нет, не будете, – раздался тихий голос Филиппа прямо у нее над ухом. – Сударыня, жене следует повиноваться мужу. Я никогда не давал вам разрешения появляться при дворе, а вы проникли сюда вопреки моей воле. Приказываю вам уехать и вернуться в Париж.
– Это нелепо, Филипп, – так же вполголоса отвечала Анжелика. – Нелепо и бестактно сверх всякой меры. От моего присутствия при дворе вам одна выгода. По какой причине вы изводите меня?
– По той причине, что вы первая взялись изводить меня.
– Это несерьезно. Оставьте меня в покое.
– При условии, что вы незамедлительно оставите Версаль.
– Нет.
– Вы не поедете завтра на охоту.
– Поеду!
Присоединившийся к свите короля Лувуа уже не присутствовал при супружеской размолвке. Случайные свидетели насмешливо косились в их сторону. Того и гляди семейные сцены дю Плесси-Бельер станут известным развлечением!
Ближе всех находился маркиз де Лавальер. Он изо всех сил старался сделать вид, что даже не смотрит в их сторону. В профиль он был очень похож на удода.
Чтобы не стать посмешищем, Анжелика решила прекратить спор.
– Довольно, Филипп. Я поеду на охоту. И закончим этот разговор.
Оставив его, она миновала галерею и направилась в небольшую гостиную, где было немноголюдно.
«Если бы у меня была официальная должность при дворе, я зависела бы от короля, а не от настроения этого сумасброда», – твердила она себе.
Как же добиться получения должности? А главное, поскорее?
Именно поэтому она внезапно вспомнила о недавней беседе с Лувуа.
Заработала ее деловая смекалка. Ей вспомнилось, что, когда она затеяла в Париже свое дело с каретами по пять су, Одиже говорил ей о некоем Лувуа, знатном вельможе и большом политике
Страница 29
а заодно владельце привилегии на извоз между Лионом и Греноблем.Очевидно, что речь шла именно об этом Лувуа. Она не думала, что он столь молод, однако не следовало забывать, что он сын того самого Летелье, государственного секретаря и канцлера Королевского совета.
Стоит предложить ему выгодную сделку и попытаться заручиться не только его поддержкой, но также покровительством отца…
Сквозь толпу придворных к ней пробирался маркиз де Лавальер.
Первым ее желанием было скрыться, однако она передумала.
Ей говорили об этом маркизе де Лавальере как о большом ценителе выгодных для себя комбинаций. Он лучше, чем кто-либо иной, был в курсе того, что происходит при дворе. У него можно что-нибудь выведать.
– Надеюсь, король не обиделся на вас за вчерашнее опоздание на охоту, – начал маркиз, подойдя к Анжелике.
«Так вот почему вы рискнули продолжить интрижку со мной», – подумала она, заставив себя приветливо ему улыбнуться.
Когда она заговорила о должности при дворе, его лицо приняло сочувственное выражение.
– Бедная малышка, о чем вы говорите! Даже не одного, а десяток человек следовало бы убить, чтобы при дворе освободилось хоть одно самое крошечное местечко. Подумайте только, все должности в королевских опочивальнях продаются лишь поквартально…
– Что это значит?
– Что их можно получить только на три месяца. Потом они вновь выставляются на аукцион. Короля это очень удручает, ведь ему приходится видеть все новые лица на тех должностях, где он хотел бы лицезреть привычные физиономии. Поскольку он ни за что не согласен расстаться со своим главным камердинером Бонтаном, ему постоянно приходится не только помогать тому выкупать должность, но заодно еще и оплачивать право выкупа. Что, разумеется, вызывает неудовольствие других.
– Боже, какие сложности! Неужели король не может навязать свою волю и запретить столь странные сделки?
– Надо стараться уважить всех, – произнес маркиз де Лавальер с выражением, явно показывающим, что и ему эти непреложные правила представляются столь же нелепыми, как если бы смена времен года пошла вспять.
– А как же вы сами устраиваетесь? Я слышала, вы очень обеспечены.
– Молва преувеличивает. Я королевский лейтенант, с самым скромным жалованьем. С лежащими на мне обязанностями экипировать и содержать четыре роты при дворе я не сумел бы свести концы с концами, если бы не некоторые ухищрения…
Не завершив фразы, он остановил проходившего мимо придворного.
– Их приговорили? – тревожно спросил маркиз.
– Да.
– К колесованию?
– К колесованию, с отсечением головы.
– Превосходно, – с удовлетворением произнес молодой маркиз де Лавальер. – Вот как раз одна из моих обязанностей, – охотно пояснил он Анжелике, чье наивное изумление льстило его самолюбию. – Главным образом я занимаюсь «выморочным имуществом». Могу поспорить, вы не знаете, что это.
– Право, я много чем занималась, и уверяю вас…
– Ну что же, значит, вам известно, что, когда один из подданных государства приговаривается к смертной казни, его имущество, как бы велико оно ни было, поступает в распоряжение королевской казны. Им распоряжается король, и главным образом для того, чтобы одарить тех, кому он желает выказать свое расположение. Мой долг – бдительно наблюдать за подобными делами и первым делать запрос. Король поступил бы несправедливо, отказав мне. Ему же это ничего не стоит, не так ли? Например, только что я следил за процессом заместителя бальи Шартра, отъявленного вора, на чьей совести было немало преступлений. Он разбойничал в регионе с двумя сообщниками, господами де Каром и де ла Ломбардьером, и вместе с ними был арестован за грабежи. Как вы только что слышали, их приговорили к смертной казни. Им отрубят головы. Отличное дельце мне подвернулось!
Он потер руки.
– Этого известия я ждал с самого утра, вот почему я не сопровождал короля на церемонии чудодейственного прикосновения к золотушным. Надеюсь, он не заметил моего отсутствия; но я не мог пропустить новость. У этих бандитов огромное состояние, даже не считая украденного. Я заранее составил прошение, чтобы воспользоваться им и получить вознаграждение. И передать свое ходатайство я смогу незамедлительно. В таких делах главное – быстрота. Ну и конечно, чутье. Знаете, у меня есть еще один план, более тонкий. Но там я тоже рассчитываю преуспеть и прийти первым. Дело касается графа Редфорда, только что убитого в Танжере француза, состоявшего на службе у английского короля. Если мне удастся доказать, что этот Редфорд – англичанин, я смогу встать в очередь на его наследство, поскольку имущество проживающих во Франции иностранцев после их смерти тоже попадает в королевскую казну…
– Но как же вы докажете, что этот француз был англичанином?
– Как-нибудь. Что-нибудь придумаю. В этом я мастер… Вынужден вас покинуть, красавица, ибо полагаю, что его величество вот-вот вернется с прогулки по садам.
«Этот прекрасный господин, право слово, очень проворен, – в некотором замешательстве подумала Анжелика, – у него повадк
Страница 30
коварного кота и психика стервятника».Вернулся Лувуа. Проходя мимо Анжелики, он поклонился и шепнул, что, к своему величайшему сожалению, вынужден присутствовать на второй аудиенции, после чего доставит себе удовольствие посвятить прекрасной маркизе несколько мгновений, поскольку потом он прислуживает его величеству за столом и у него не будет ни минуты свободной.
Анжелика покорно кивнула и выразила восхищение работоспособностью молодого короля: говорят, будто он ложится в три часа ночи, просыпается в шесть к утренней мессе, а потом неотрывно занимается делами!
Покинув ее, Лувуа направился к неважно одетому молодому человеку, довольно неуместно выглядевшему в этом изысканном собрании. Обветренное лицо выделялось в обрамлении кружевного жабо и неловко сидящего на голове парика. Он сухо поприветствовал Лувуа и подтвердил:
– Да, я посланник с острова Дофина.
После чего оба устремились в кабинет короля, не обращая внимания на бурные негодующие протесты еще одного только что появившегося дворянина с военной выправкой.
– Месье, король очень срочно вызвал меня к этому времени. Я должен пройти первым!
– Знаю, господин маршал, однако я тоже военный и должен исполнять приказы короля, который, узнав, что присутствующий здесь господин прибыл, распорядился пропустить его прежде кого бы то ни было.
– Я обладаю преимущественным правом среди всех маршалов и не потерплю, чтобы какой-то морской офицер перешел мне дорогу.
– Этот офицер – личный гость короля, следовательно, к величайшему моему сожалению, имеет все преимущества, мессир де Тюренн.
Тюренн, грубый пятидесятидвухлетний солдафон, побледнел от гнева, но сделал над собой усилие:
– Сдается мне, его величество вовсе не имеет почтения к должности, которую сам же мне пожаловал. Ну что же. Позовет меня в другой раз, когда сможет посвятить некоторое время старым служакам – и полезным людям.
Тюренн пронесся сквозь толпу придворных, как если бы совершал смотр своих войск. Черные глаза полыхали из-под густых седеющих бровей. Два молодых прапорщика, несущие вахту возле одной из дверей, выхватили из ножен свои шпаги и с двух сторон обступили старого генерала.
– Боже мой, – воскликнула потрясенная Анжелика, – неужели его сейчас арестуют?
Как будто случайно оказавшийся подле нее маркиз де Лавальер расхохотался:
– Отчего вы, милый друг, приписываете нашему государю столь черные помыслы? Можно подумать, вы никогда не покидали своей глуши. Арестовать господина маршала! Да за что же, боги мои?
– Разве он не произнес только что оскорбительные слова в адрес короля?
– Подумаешь! Мессир де Тюренн не стесняется в выражениях – как все военные. А поскольку его обошли, он бесится. И он прав. Так что совершенно справедливо, что ему дана привилегия иметь собственную кавалерийскую стражу и двух прапорщиков, обязанных сопровождать его со шпагой наголо повсюду, где он располагается на постой, даже во дворце короля.
– Если у него есть столь значительные привилегии, почему же он тогда сердится по пустякам?
Маркиз задумался.
– Пожалуй, я тоже разделяю раздражение нашего маршала. Как верховному главнокомандующему, ему везде положено проходить первым. Армия – основа королевства.
– А разве не знать? – Ей захотелось поддразнить маркиза.
На губах молодого де Лавальера мелькнула презрительная улыбка.
– Ваш вопрос звучит по-мещански. Неужели вам надо напоминать, что армия – это знать, а знать – это армия? Кому в королевстве принадлежит честь платить кровавый налог? Знати! С юных лет отец внушил мне, что я должен носить шпагу и что моя шпага, как и моя жизнь, принадлежит королю.
– Нет необходимости преподавать мне урок. – Анжелика залилась краской. – Мое происхождение не менее благородно, нежели ваше, господин де Лавальер. Можете навести справки. И помимо всего прочего, я супруга маршала Франции.
– Не станем же мы ссориться из-за подобных пустяков, – со смехом проговорил маркиз. – Вы немного наивны, но обворожительны. Мне кажется, мы подружимся. Если вы заметили, что я рассердился, это потому, что мы при дворе, где мой «зять»-король слишком часто оказывает предпочтение мещанам и самым заурядным людям. Как можно пропустить перед мессиром де Тюренном какого-то неотесанного штурмана…
– Быть может, этот штурман принес известия, в данный момент особенно интересующие его величество?
На ее плечо легла чья-то рука. Анжелика вздрогнула. Перед ней стоял некто в черном, кого поначалу она, как ни старалась, никак не могла вспомнить.
Хриплый, тихий и в то же время властный и настойчивый голос произнес:
– Именно об этом я незамедлительно просил бы вас, сударыня, со мной переговорить.
– О чем, месье? – с беспокойством спросила Анжелика.
Лавальер, только что державшийся гордо и независимо, как подобает дворянину, непрестанно кланялся:
– Господин министр, умоляю вас напомнить его величеству о моей нижайшей просьбе, касающейся моего назначения на освободившуюся должность заместителя шартрского бальи. Вам известно, что этого страш
Страница 31
ого бандита только что приговорили к отсечению головы.Суровый незнакомец бросил на него неприязненный взгляд и пробурчал:
– Хм… Посмотрим…
И тут Анжелика узнала господина Кольбера, нового министра финансов и члена Совета.
Оставив согнувшегося в поклоне придворного, Кольбер властно увлек госпожу дю Плесси прочь из дворца, в укромную часть галереи.
Он подал знак секретарю, который следовал за ними, и тот протянул министру черный бархатный портфель с несколькими папками. Кольбер вытащил оттуда пожелтевший листок.
– Сударыня, вам, вероятно, известно, что я не придворный, не дворянин, а всего лишь суконщик. Так что после того, как мы с вами побеседовали о делах, я понял, что вы, хоть и принадлежите к знати, занимаетесь торговлей… В сущности, я обращаюсь к вам за советом как к члену купеческой гильдии…
Он старался придать своей речи игривый тон, но это плохо ему удавалось. Анжелика была раздосадована. Когда наконец ей перестанут тыкать в нос ее шоколадом?
Она прикусила губу. Однако, взглянув на Кольбера, заметила, что, несмотря на холод, лоб у него мокрый от пота. Парик сбился набок, и похоже, утром министр вытолкал взашей своего цирюльника.
Предубеждение маркизы рассеялось. Не станет же она ломаться…
– Да, я занимаюсь торговлей, однако гораздо менее значительной, чем то, о чем вы говорите, господин министр. Чем я могу быть вам полезна? – степенно ответила она.
– Пока не знаю, сударыня. Смотрите сами. Я обнаружил ваше имя в списках акционеров Ост-Индской компании. Мое внимание привлекло то, чего я раньше не знал: что вы знатного происхождения. Вы являете собой особый случай, а когда мне сказали, что вы процветаете, я подумал, что вы могли бы просветить меня относительно некоторых неизвестных мне подробностей, касающихся этой компании…
– Господин министр, вам не хуже моего известно, что эта компания, так же как дублирующая ее компания Ста Акционеров, пятью акциями которой я тоже владела, торговала с Америкой, а теперь они не стоят ни су!
– Я говорю вам не о стоимости акций, которые нынче и правда не котируются, а о ваших реальных прибылях, которые вы должны были извлечь из торговли, когда другие теряли деньги.
– Единственная моя реальная прибыль заключалась в том, что я усвоила, чего не следует делать, и я очень дорого заплатила за эту науку. Потому что делами управляли воры. Они рассчитывали на чудотворные барыши, тогда как успех дела в дальних краях – это всегда результат труда.
Лицо Кольбера, изборожденное морщинами, прочерченными бессонными ночами, осветилось неким подобием улыбки. Она коснулась его глаз, но губы остались по-прежнему крепко сжатыми.
– То, что вы мне говорите, в некотором смысле напоминает мой собственный девиз: «Труд может все».
– «Именно желание придает удовольствие всему, что предстоит сделать, – на одном дыхании продекламировала Анжелика, подняв указательный палец, – и прилежание доставляет радость».
Теперь улыбка осветила все угрюмое лицо министра, так что оно стало почти приветливым.
– Вам известна даже фраза из моего доклада относительно оной отдаленной компании, – удивленно и с волнением произнес он. – Интересно, много ли есть среди уважаемых акционеров компании людей, давших себе труд прочесть мои слова.
– Мне было интересно знать, что думает об этом власть, которую вы представляете. Дело само по себе было жизнеспособно и логично.
– Следовательно, вы полагаете, что подобное предприятие может и должно работать? – заинтересовался министр.
Однако он сразу успокоился и бесцветным голосом перечислил тайные авуары мадам дю Плесси-Бельер, она же мадам Моран:
– Единоличное владение оборудованным двенадцатью пушками шестисоттонным судном «Святой Иоанн Креститель», который доставляет вам с Мартиники и Сан-Доминго какао, перец, пряности и древесину ценных пород…
– Совершенно точно, – подтвердила Анжелика. – Надо было развивать мою торговлю шоколадом.
– Капитаном у вас на нем корсар Гинан.
– Верно.
– Когда вы принимали его на службу, было ли вам известно, что он подчинялся господину Фуке, в настоящее время находящемуся в тюрьме? Вы, мадам, не задумывались о том, сколь опасно подобное поведение, или это вам Фуке посоветовал?
– Я не имела случая беседовать с господином Фуке, – сказала Анжелика.
Она чувствовала себя очень неспокойно. Кольбер всегда действовал как непримиримый враг Фуке и тайно плел коварные сети, в которые тот в конце концов и попался.
– А ваше судно? Вы отправляете его в Америку. Почему не в Индию? – сухо поинтересовался Кольбер.
– В Индию? Я думала об этом. Однако французское судно не смогло бы действовать в одиночку, а на покупку нескольких кораблей у меня нет средств.
– Однако ваш корабль беспрепятственно преодолевает путь до Америки?
– В этом направлении можно не опасаться берберских корсаров. Из-за них судно не имеет никаких шансов обогнуть острова Зеленого Мыса, и если его не задержат по дороге из Франции, это непременно случится на обратном пути.
– Тогда как же этого удается
Страница 32
избежать невероятно процветающим голландским и английским компаниям?– Они следуют караваном, выходят из Гааги или Ливерпуля настоящей флотилией – от двадцати до тридцати крупнотоннажных судов. К тому же не совершают больше двух походов в год.
– А почему же французы не последуют их примеру?
– Господин министр, уж если вы этого не знаете, откуда же знать мне? Может, дело в характере? Или в деньгах? Могу ли я в одиночку позволить себе содержать персональную флотилию? К тому же для французских судов потребовался бы еще промежуточный порт стоянки на полпути в Восточную Индию.
– К примеру, остров Дофина?
– К примеру, остров Дофина, но только при условии, что управлять этим предприятием будут не военные, а главное, и не наша знать.
– Тогда кто же?
– Да попросту те, кто привык осваивать новые территории, торговать и считать, я хочу сказать, купцы, – уверенно ответила Анжелика и неожиданно рассмеялась.
– Сударыня, мы говорим о серьезных вещах! – возмутился задетый за живое Кольбер.
– Простите, я вдруг представила себе, как благородный господин маркиз де Лавальер высаживается на пустынный берег и видит бегущую к нему толпу совершенно нагих дикарей. Половину он тут же перебил бы, а вторую взял в рабство.
– Рабы являются необходимым и доходным товаром.
– Не отрицаю. Но когда речь идет о том, чтобы устроить прилавки и открыть филиал в какой-нибудь новой стране, такой метод неприемлем. Это еще мягко сказано, хотя вполне объясняет неудачи французских походов и тот факт, что поселившихся в тех местах французов периодически истребляют.
Господин Кольбер бросил на нее взгляд, в котором можно было прочесть восхищение.
– Черт побери, я и подумать не мог… – Он поскреб плохо выбритый подбородок. – За десять минут я узнал больше, чем за десятки бессонных ночей, проведенных над бесполезными докладами.
– Господин министр, мое мнение следует взвесить. Я слушаю нарекания торговцев и мореплавателей, но…
– Их словами не следует пренебрегать. Благодарю вас, сударыня. Буду очень признателен, если вы соблаговолите подождать меня полчаса в передней.
– Сколько угодно, господин министр…
Она вернулась в переднюю, где от злорадствующего маркиза де Лавальера узнала, что ею интересовался Лувуа, но, не найдя, отправился обедать.
Анжелика сдержала приступ досады. Она рассчитывала на Лувуа. Она так ждала разговора с молодым военным министром, чтобы добиться должности при дворе, а теперь, из-за непредвиденной встречи с Кольбером, который завел разговор о морской торговле, она упустила свой шанс. Однако время подгоняло. Какая еще нелепая идея могла вызреть в голове Филиппа? Если Анжелика будет слишком открыто сопротивляться мужу, он вполне может снова запереть ее. Мужья имели абсолютную власть над женами. Ей необходимо укорениться при дворе, пока не поздно…
От ярости Анжелике хотелось затопать ногами, к тому же отчаяние ее еще удвоилось, когда придворным объявили, что его величество перенес аудиенцию на завтра и все могут быть свободны.
На пороге к ней подошел секретарь господина Кольбера:
– Не соизволит ли госпожа маркиза последовать за мной? Вас ожидают.
Помещение, куда привели Анжелику, отличалось прекрасными пропорциями, но было не таким просторным, как гостиные. Пугающе огромным ей показался лишь очень высокий потолок, украшенный живописным плафоном с пейзажем, где на фоне голубого неба среди белых облаков высился Олимп. Окна закрывали темно-синие шелковые занавеси, затканные золотыми и серебряными лилиями. Таким же шелком были обиты кресла с высокими спинками и три стоящих вдоль стены табурета. Деревянные панели, как во всех помещениях Версаля, были декорированы инкрустациями из искусственного мрамора в виде плодов, виноградных лоз и гирлянд. Все это великолепие сверкало новым сусальным золотом, тщательно нанесенным на каждую деталь, листик за листиком. Сочетание золота с темно-синим шелком придавало всему ансамблю отпечаток строгости и великолепия.
Комната была создана мужчиной для мужчины. Это Анжелика сразу отметила.
Господин Кольбер стоял к ней спиной. В глубине комнаты был расположен стол со столешницей из цельного куска черного мрамора на львиных лапах золоченой бронзы. У стола сидел король.
Пораженная, Анжелика замерла на месте.
– А вот и агент моей разведки, – обернувшись, сказал министр. – Прошу вас, сударыня, подойдите поближе и извольте поделиться с его величеством вашим опытом… скажем, опытом арматора… расскажите об Ост-Индской компании. Это под особым углом осветит аспекты проблемы.
Людовик XIV поднялся навстречу Анжелике с галантностью, которой он удостаивал каждую женщину, даже самого скромного положения. Осознав, что в растерянности даже не сделала придворный реверанс, она, проклиная в душе господина Кольбера, присела в глубоком поклоне.
– Мне известно, что вы не имеете обыкновения шутить, господин Кольбер, – произнес король, – но я не предполагал, что агент разведки, глашатай судовладельцев, о котором вы говорили мне, предстанет в образе одной и
Страница 33
дам нашего двора.– И тем не менее госпожа дю Плесси-Бельер является влиятельным акционером компании. В намерении вести торговлю в Индии она снарядила судно, но вынуждена была отказаться от своей затеи, обратив свои усилия на Америку. И сейчас она изложит вам причины такого решения.
Анжелика размышляла, как ей себя повести. Король терпеливо ждал. Его карие глаза рассматривали молодую женщину. Она успела прочесть в них ту отличающую большинство поступков Людовика XIV кропотливую и осмотрительную мудрость, столь поразительную для двадцатисемилетнего государя, которую пока мало кто из его министров успел разглядеть. На губах короля появилась тень улыбки, и он приветливо спросил:
– Отчего вы смущаетесь?
– Мне известно, что ваше величество не любит своеобразных репутаций. Полагаю, это как раз мой случай: быть одной из дам, принятых при дворе, и заниматься судоходством… Вот я и опасаюсь, что…
– Можете говорить откровенно, не боясь вызвать мое раздражение. Судоходство или что-то другое, вот увидите, при дворе чего только нет, так что я уже ничему не удивляюсь. Если господин Кольбер полагает, что ваши сведения помогут нам прояснить ситуацию, то говорите же, сударыня, и пусть вас заботит лишь возможность послужить интересам королевства.
Он не предложил Анжелике присесть, отметив таким образом, что принимает ее как одного из своих соратников, каковые, вне зависимости от возраста и достоинства, никогда не должны были сидеть в его присутствии, если только он специально не предлагал им.
Ей пришлось объяснить королю, почему, несмотря на прибыль, которую она рассчитывала получить, снарядив судно, она отказалась торговать с Восточной Индией: из-за опасности нападения бороздящих океан от Португалии до берегов Африки берберских пиратов, чьим единственным промыслом был грабеж одиноких судов. Не преувеличивает ли она ущерб, наносимый пиратами? Ведь многие французские корабли отваживаются на одиночное плавание и со славой возвращаются из долгого путешествия через мыс Доброй Надежды. Анжелика заметила, что речь идет не о торговых судах, а о корсарах, рассчитывающих на быстроходность своего корабля, чтобы избежать встречи с берберами, которые плавают с почти пустыми трюмами, довольствуясь только торговлей золотом, жемчугом и драгоценными камнями. А груженное товарами крупнотоннажное судно не способно уйти от юрких алжирских или марокканских галер. Они окружают его, словно муравьи – навозного жука. Пушки зачастую стреляют слишком далеко. Экипажу остается лишь рассчитывать на победу в рукопашной во время абордажа. Так было дважды с ее судном «Святой Иоанн Креститель», которое благодаря матросам сумело избежать разграбления. Но не кровопролитного боя. Один произошел в открытом море в виду Гасконского залива, другой – на стоянке у острова Горе. Было убито и ранено много членов экипажа. И она отказалась от этой затеи.
Король задумчиво слушал.
– Значит, все дело в эскорте?
– Отчасти, сир. Англичане и голландцы выходят в море группами, в сопровождении военных судов. Так им удается поддерживать свою торговлю.
– Я не очень-то жалую этих торговцев соленой селедкой, однако было бы глупо не перенять у наших врагов их методы, коли они хороши. Организуйте это, Кольбер. Крупные караваны больших торговых судов под охраной военных кораблей.
Некоторое время король с министром обсуждали детали нового проекта, затем государь, неожиданно повернувшись к Анжелике, поинтересовался, почему она скептически относится к этой идее. Ей пришлось признаться, что она считает коллективные походы противными французскому духу. Каждому хочется вести свое дело по-своему. Кое-кто из арматоров согласился бы выйти в море вместе, а у других не найдется денег, чтобы оснастить судно. Анжелика уже делала попытки найти единомышленников для формирования серьезного конвоя, но ей это никогда не удавалось.
Рука Людовика XIV легла на стол, и он тяжело оперся на нее.
– На сей раз они станут действовать по приказу короля, – произнес он.
Анжелика смотрела на эту руку, в которой уже ощущалась сила монаршей воли. Прошло уже больше часа, как они разговаривали в кабинете, и ей казалось, что король не отпустит ее, что она открыла ему не все тайны своего удачного – или неудачного – опыта судовладелицы. Он обладал даром задавать вопросы, заставлять собеседника подвести итог. Каковы другие причины провала похода к Восточной Индии? Продолжительность пути, отсутствие французского порта для стоянки… Он об этом уже подумал. Неужели она не слышала, что два года тому назад им была отправлена экспедиция для подтверждения владения островом Дофина? Да, она знает, но никто особенно на эту экспедицию не рассчитывал, потому что она была обречена на провал.
Король вздрогнул и стиснул зубы.
– И откуда же это вам известно? Я только что принимал посланника господина де Монтверга, главы экспедиции. Его помощник несколько дней назад высадился в Бордо… Утром он прибыл в Версаль с приказом не общаться с кем бы то ни было до встречи со мной. Отложив все важные
Страница 34
дела, я принял его, и он только что вышел из моего кабинета. Неужели он позволил себе болтать?Пришлось сказать все. О том, что мореплаватели уже давно были в курсе сложностей, с которыми столкнулась экспедиция на остров Дофина. Что несколько судов взяли на борт больных цингой или раненных в боях с дикарями… Так что арматоры оказались осведомлены быстрее, чем король, благодаря связям между судами разных стран, перевозившими почту… Почему экспедиция была обречена на провал, будучи только военной, хотя следовало бы привлечь купцов, и так далее…
Анжелика уверенно говорила о морских делах, потому что, как у каждого обладающего живым воображением человека, перед ее глазами сразу возникали точные образы. А пристальное внимание короля придавало ей сил.
На пороге этого кабинета умолкали фривольные сплетни, нескончаемая болтовня придворных, и, пока снаружи шумел праздник, в нем решалась судьба мира. Так работал король, способный уединиться здесь от всех и вся, чтобы каждую минуту идти к одной-единственной цели.
Только когда он поднялся, Анжелика почувствовала, как она устала, как проголодалась, и осознала, что только что она, как со старинным другом, два часа проговорила с королем. Кольбер откланялся. Анжелика собиралась последовать за ним, но Людовик удержал ее:
– Извольте остаться, сударыня.
Обойдя стол, король приблизился к своей собеседнице. Он был спокоен, любезен. Он собрался что-то сказать, но передумал. Взгляд государя блуждал по обращенному к нему лицу молодой женщины и внезапно под внешней привлекательностью как будто обнаружил то, чего никогда бы не стал искать в нем: душу, мысль, личность.
Тихо и задумчиво он спросил:
– Придете ли вы завтра на мою охоту?
– Сир, имею твердое намерение быть.
– Я поговорю с маркизом дю Плесси, чтобы он поддержал ваши добрые намерения.
– Сир, благодарю вас.
В комнате установилось молчание. Анжелика не поняла, почему неожиданно ее сердце дважды гулко стукнуло. Она почувствовала, что краснеет.
Между тем в кабинете появился королевский постельничий герцог де Шаро:
– Будет ли его величество присутствовать на большом ужине или желает, чтобы ему подали отдельно?
– Раз уж большой ужин предусмотрен, не станем разочаровывать бездельников, совершивших путешествие в Версаль, чтобы участвовать в нем, – ответил король. – Идемте к столу.
Анжелика сделала реверанс и повторила его на пороге кабинета.
Его величество спросил:
– Мне кажется, у вас есть сыновья? Сколько им лет? Могут ли они служить при дворе?
– Сир, они еще слишком юны: одному семь, другому девять лет.
– Ровесники дофина. Он скоро выйдет из-под женской опеки и будет передан гувернеру. Мне бы хотелось заодно обеспечить мальчика товарищами, которые могли бы разделить его игры и помочь немного встряхнуться. Представьте нам своих детей.
Под завистливыми взглядами собравшихся придворных Анжелика в третий раз присела в реверансе.
Глава VIII
Близился королевский ужин.
Целая армия слуг под командованием своих предводителей накрыла стол и расставила стулья согласно этикету. После тщательного осмотра зала распорядитель открыл двери для жаждущих присутствовать при трапезе его величества придворных. Они разместились в заранее оговоренном порядке, а в передней и коридорах теснилась публика, которой будет дано разрешение пройти вдоль королевского стола.
Людовик XIV остановился в дверном проеме и в ответ на реверансы присутствующих слегка наклонил голову. Затем он с улыбкой вошел в зал и занял место за столом.
Месье, его брат, тут же поспешил с глубоким поклоном подать ему салфетку.
Стоя за спиной государя, главный камергер крепко стиснул свою салфетку, а взгляд его красноречиво свидетельствовал, что он никому, даже принцу крови, не позволит отобрать ее.
В передней гвардейцы призывали присутствующих освободить проход – по коридору, напоминая церковную процессию, шла свита.
Гвардеец при полном параде возглавлял шествие слуг, которые несли на плечах огромную раку, покрытую тканью с золотым и серебряным шитьем. За ними следовал мажордом с жезлом, распорядитель зала, дворянин-хлебодар, офицеры, секретари и буфетчики.
В раке находилось блюдо короля.
Перед королевским столом медленно проходила публика. Парижские мещане и мещанки, мелкие служащие, ремесленники, рабочие, женщины из народа. Каждый старался запечатлеть образ вкушающего ужин короля Франции, ослепительное сверкание хрусталя и золотой посуды.
Король говорил мало, но от его взгляда ничто не могло укрыться. Анжелика не раз замечала, как он слегка приподнимался, чтобы поприветствовать какую-нибудь входящую придворную даму, при виде которой камергер спешно приказывал принести еще один табурет. Другим дамам, напротив, не полагалось ни приветствия, ни табурета. Этих дам, «не сидячих», было большинство. Анжелика входила в их число и уже ног под собой не чуяла от долгого стояния.
Госпожа де Шуази шепнула ей:
– Я слышала, что король давеча говорил вам про ваших сыновей. Голубушка, вам пове
Страница 35
ло! Даже не сомневайтесь! Ваши сыновья далеко пойдут, если таким образом вы приучите их знаться только с достойными людьми. Они с детства привыкнут галантно вести себя и на всю жизнь сохранят манеры, которые помогут им преуспеть при дворе. Вот, например, мой сын-аббат. Я с самого раннего детства пощряла это направление. Ему еще нет двадцати, а он уже сумел устроить так, что скоро получит епископский сан.Но сейчас Анжелику гораздо меньше заботило будущее Флоримона и Кантора, нежели возможность перекусить, да к тому устроившись поудобнее.
Она постаралась как можно незаметнее покинуть пиршественный зал и неожиданно наткнулась на общество дам, усевшихся за игорными столиками. Лакеи проносили блюда со съестным, и красавицы, не отрывая взглядов от карт, поклевывали из них.
Какая-то высокая полная дама встала из-за стола, подошла к Анжелике и расцеловала ее в обе щеки. Это была Великая Мадемуазель, старшая дочь брата Людовика XIII.
– Всегда рада вас видеть, красавица. Мне кажется, вы игнорируете двор. Последние месяцы меня это очень удивляло, но я не осмеливалась спросить короля. Вы же знаете, мои разговоры с ним всегда плохо начинаются и никогда не заканчиваются ничем хорошим. Несмотря на то, что он мой кузен и мы невероятно привязаны друг к другу. И вот наконец вы здесь. Вы кого-то ищете?
– Да простит мне ваше высочество, я ищу, куда присесть.
Добрая принцесса озабоченно огляделась:
– Здесь для вас это совершенно невозможно, потому что среди нас Мадам.
– К тому же, ваше высочество, мне известно, что мой титул не позволяет мне сидеть в вашем присутствии.
– Тут вы ошибаетесь. Вы знатная дама, а я всего лишь внучка Франции по дедушке, Генриху Четвертому. Так что у вас есть право сидеть при мне на полу и даже на табурете, что я с удовольствием и предложила бы вам, дружочек. Но в присутствии Мадам, супруги Месье, это невозможно, совершенно невозможно.
– Понимаю. – Анжелика вздохнула.
– Однако знаете что, – продолжала Великая Мадемуазель, – сыграйте с нами. Нам нужна партнерша. Нас только что покинула вконец разорившаяся госпожа д’Артиньи.
– Как же я могу играть, не присев?
– Но вы можете сесть! – с раздражением воскликнула другая дама. – Идите сюда. Идите же.
И она потянула Анжелику поклониться Мадам, которая, с картами в одной руке и крылышком дичи в другой, послала ей рассеянную улыбку.
Однако не успела Анжелика занять место за карточным столом, как ее решительно схватила за руку госпожа де Монтеспан:
– Сейчас самое время представить вас королеве. Поспешим.
Госпожа дю Плесси пробормотала присутствующим свои извинения и быстрыми шагами последовала за подругой.
– Атенаис, – попросила она на ходу, – просветите меня относительно «права табурета». Мне самой не разобраться. Когда, почему, при каких обстоятельствах и обладая каким титулом придворная дама имеет право опустить свой зад на сиденье?
– Почти никогда. Ни в присутствии короля, ни в присутствии королевы, разве что она принадлежит к королевской семье. Впрочем, есть разного рода правила и исключения. Ах уж это право табурета! Со времен двора старинных кельтских королей добиться получения этой привилегии – мечта каждого, а главное, каждой. Мне думается, что в те времена такое право касалось только мужчин. Традиция сохранилась при французском дворе и распространилась на женщин. Табурет представляет собой знак очень высокого чина или очень большой милости. Им пользуются лица, принадлежащие к дому королевы или короля. Но бывают и отдельные исключения.
– Какие?
– Например, игра. Если вы участвуете в игре, то можете сидеть даже в присутствии монархов. Если занимаетесь вышиванием, тоже. По меньшей мере, надо держать в руках нечто похожее на рукоделие. Есть притворщицы, которые просто-напросто крутят в пальцах бант. В конце концов, как вы понимаете, есть множество способов все уладить…
Вокруг королевы суетились камеристки, которые одевали и причесывали ее к вечернему празднеству. Перед ней на туалетном столике были расставлены шкатулки с драгоценностями. Мария-Терезия поочередно примеряла золотые и серебряные колье с бриллиантами, браслеты, диадемы. Надела крупные грушевидные серьги с бриллиантами невиданного размера – говорили, будто они доставлены из Индии.
Присев бессчетное количество раз в глубоком реверансе и поцеловав королеве руку, Анжелика встала в сторонке. Она вспоминала, как впервые увидела инфанту в день ее бракосочетания с королем в Сен-Жан-де-Люз. Где светлые, почти бесцветные шелковистые волосы с подложенными для пышности накладками? Где тяжелые испанские юбки, поддерживаемые, согласно свято хранимой традиции, старомодными фижмами в форме обруча? Теперь государыня была одета на французский манер, что совсем не шло к ее дородной фигуре. Ее лицо, прежде такое нежное, с бело-розовой кожей, тщательно оберегаемое в тени мадридского дворца, покрылось пятнами и прожилками. У нее часто краснел нос. Можно было только удивляться, как, оказавшись в столь невыгодном положении, бедняжка сохрани
Страница 36
а естественное величие. Несмотря на благочестие и недалекий ум, она обладала веселым нравом. Испанский характер проявлялся в приступах бешеной ревности и страсти, которую она питала к королю. Она любила придворные увеселения и сплетни и наивно радовалась малейшему проявлению внимания со стороны короля.Перехватив взгляд Анжелики, королева коснулась пальчиком бриллиантового ожерелья, сверкающего на ее груди.
– Смотреть следует сюда… а не сюда, – закончила она, слабо улыбнувшись, и указала на свое лицо.
В углу карлики резвились с любимыми собачками королевы. Баркароль заговорщицки подмигнул Анжелике.
Затем все отправились прогуляться по саду – погода да и время благоприятствовали этому. Факельное шествие вызвало большой переполох при дворе, все бросились переодеваться.
Анжелика воспользовалась комнатой, отведенной фрейлинам королевы. Госпожа де Монтеспан укоризненно заметила подруге, что ее украшения слишком неприметны для нынешнего вечера. Послать за другими в Париж, в особняк на улице Ботрейи, не оставалось времени. К Анжелике незамедлительно были направлены два придворных ломбардских ювелира, готовые в обмен на скромное вознаграждение уступить ей на несколько часов великолепные драгоценности. Целая кипа документов гарантировала, что августейшие клиенты не сбегут неизвестно куда, прихватив с собой взятые напрокат украшения.
Анжелика подписала бумаги и, освободившись от «скромной» суммы в двести ливров (!) – на эти деньги она могла бы купить себе по меньшей мере два драгоценных браслета, – спустилась в большую галерею на первом этаже, где был устроен театр.
Король уже занял свое кресло. Строгости этикета не оставили ни одного свободного места. Анжелике пришлось довольствоваться доносящимися до нее взрывами смеха зрителей из первых рядов.
– Что вы думаете об уроке, преподнесенном нам господином Мольером? – произнес у нее над ухом чей-то голос. – Не правда ли, очень поучительно?
Голос был таким приветливым, что, увидев Филиппа, Анжелика решила, что ей пригрезилось. Он возник перед ней как привидение, в расшитом серебром парадном туалете из розового атласа. Только он со своим великолепным цветом лица и светлыми усами мог, не боясь показаться смешным, позволить себе подобный наряд. Маркиз улыбался; Анжелике стоило труда держаться естественно.
– Разумеется, урок господина Мольера презабавнейший, однако вынуждена признаться, что со своего места я мало что поняла.
– Очень жаль. Позвольте мне помочь вам подойти поближе.
Обняв жену за талию, он увлек ее за собой. Зрители охотно расступались перед ними. Всем известная благосклонность короля к Филиппу придавала придворным любезности. К тому же маршальское звание обеспечивало маркизу дополнительные права, например въезжать в карете прямо во двор Лувра или сидеть в присутствии короля. Однако на Анжелику привилегии мужа не распространялись.
Они легко нашли себе место справа от сцены. Пришлось стоять, зато слышно было превосходно.
– Мы нашли удачное место, – сказал Филипп. – Отсюда мы можем видеть спектакль, а нас видит король. Великолепно.
Он по-прежнему обвивал рукой талию Анжелики. К тому же склонился к ней, так что она ощутила щекой шелковистое прикосновение его волос.
– Вам необходимо прижиматься ко мне? – вполголоса сухо поинтересовалась она, по здравом размышлении рассудив, что к новому поведению мужа следует относиться с подозрением.
– Совершенно необходимо. Своими злобными выходками вы ловко втянули в игру короля. А я не хочу, чтобы его величество сомневался в моих добрых намерениях. Желания короля – закон.
– Ах вот оно что. – Анжелика взглянула на него.
– Да, именно так… И продолжайте смотреть на меня. Пусть никто не сомневается, что господин и госпожа дю Плесси-Бельер помирились.
– Это столь важно?
– Желание короля.
– О! Вы…
– Стойте смирно.
Анжелика ощутила, как его рука железной хваткой еще сильнее сжала ее талию, хотя голос оставался спокойным.
– Чудовище, вы меня задушите!
– Ничто не доставило бы мне большего удовольствия. Терпение; как знать, может, так и случится. Однако сейчас не место и не время… Глядите, а вот и Арнольф, сейчас он заставит Агнесу читать одиннадцать правил супружества. Прошу вас, мадам, прислушайтесь.
Разыгрываемая пьеса еще не была представлена парижской публике. Король первым видел ее. На сцене Арнольф, вступая в законный брак, нес своей молодой жене какую-то нескончаемую тарабарщину:
В кармане у меня и руководство есть,
Где жен обязанность изложена исправно.
Не знаю автора, но, верно, малый славный.
Вот собеседник вам на каждый день и час.
Теперь читайте вслух – я буду слушать вас[3 - Здесь и далее перев. Вас. Гиппиуса.].
Роль Арнольфа исполнял сам Мольер. Его одухотворенное лицо преобразилось, передавая мелкие подозрения недалекого мещанина. Жена комедианта, Арманда Бежар, тоже была прекрасна в образе Агнесы, юной и якобы простодушной и глуповатой красавицы. Бойко и послушно она читала:
Жене, что по закону, честно
На ложе
Страница 37
ужнее идет,Должно быть хорошо известно,
Каков бы ни был обиход,
Что муж, ее беря, лишь для себя берет.
Арнольф отвечал:
Я после объясню вам этих слов значенье.
Пока читайте сплошь, не прерывая чтенья.
Прелестница продолжала:
Благоразумная жена
И платье надевать должна,
Какое только муж захочет.
Красива ли жена – оценит муж один,
И что одобрил господин…
Анжелика рассеянно слушала. Комедия нравилась ей, но близость Филиппа настораживала.
«Ах, если бы он искренне обнимал меня, – думала она, – без злых воспоминаний о наших размолвках…»
Ей хотелось повернуться к нему и сказать: «Филипп, давай прекратим вести себя как сварливые, неуживчивые дети… Я чувствую, что между нами есть многое, что позволило бы нам понять друг друга, а возможно, и полюбить. И я надеюсь. Ведь ты был моим старшим кузеном, я тобой восхищалась, о тебе я мечтала в детстве».
Она украдкой поглядывала на него, удивленная, что ее волнение не передается его великолепному телу, столь мужественному, несмотря на жеманный наряд. Напрасно в придворных кругах распускали ужасные сплетни о маркизе дю Плесси: он не был ни жалким типом, ни лотарингским проходимцем. Рядом с ней стоял бог Марс – бог войны, суровый, неумолимый и холодный, как мраморная статуя.
Где, под какой маской скрывалось живое тепло этого человека, казалось бы лишенного обычных человеческих реакций? Анжелике казалось, что она для него всего лишь деревянная кукла; обидно.
В своей нравоучительной комедии «Школа жен» господин Мольер думал только об обычных мужчинах, таких как все, мещанах или дворянах, которые выходят из себя, когда их обманывают, становятся посмешищем ради пары прекрасных глаз и бледнеют, если хорошенькая женщина чересчур томно приникает к ним. Но к такому, как Филипп дю Плесси, психология великого комедиографа неприложима. Как к нему подобраться?
В это время на сцене Арнольф узнает, что Агнеса не только не любит его, но вдобавок к тому питает страсть к светлокудрому Орасу. Арнольф разражается проклятьями:
Не знаю, для чего я трачу время даром
И не закончу спор хорошеньким ударом.
С ума сведет меня ее насмешек лед,
А хлопну раза два – и сердце отойдет.
В своем притворном гневе Мольер был великолепен и одновременно столь искренен. Все знали, что актер ревнив и страдает от кокетства чересчур хорошенькой Бежар.
О странности любви! Изменницам в угоду
Теряем силу мы и отдаем свободу.
Известно каждому, как много между них
Нелепых выдумщиц и ветрениц пустых;
Коварны мысли их, сердца непостоянны,
В решениях слабы, в желаниях престранны,
Чужда им честь – и все ж их любит целый свет,
Как будто лучше их на свете зверя нет.
– Ха-ха-ха! – веселились зрители.
– Глупцы, – вполголоса произнес Филипп. – Смеются. Хотя нет среди них ни одного, кто не считал бы, что «лучше их на свете зверя нет»…
– По крайней мере, в их жилах течет кровь, – возразила Анжелика.
– А головы забиты глупостями!
Нет, полно дерзости мне выносить от вас! —
вопил Арнольф.
И если речи вас мои не обуздали,
То я вас вытряхну немедленно подале.
Меня отвергли вы, не внемлете добру —
Я в монастырскую упрячу вас дыру!
Партер сотрясался от смеха.
– Пожалуй, конец мне нравится, – сказал Филипп. – А каково ваше мнение, сударыня?
– Этот Мольер – ловкач, – продолжал он, помолчав. Представление закончилось, зрители через сад возвращались в зал. – Знает, что пишет в первую очередь для короля и двора. Поэтому выводит на сцену мещан и простолюдинов. Однако, когда он пишет образ вечного мужчины, каждый все-таки чувствует себя задетым.
«А наш Филипп не так глуп», – удивилась Анжелика.
Он взял ее за руку. Подобная вольность испугала Анжелику.
– Не бойтесь, я вас не обожгу, – сказал Филипп. – На глазах у публики я не причиню вам никакого вреда, мы условились. Принцип главного ловчего. Дрессировка должна проводиться при закрытых дверях и с глазу на глаз. Обсудим лучше наши дела. Вы согласны? Первый тур. Вы выиграли в первом забеге, вынудив меня на вас жениться. Я обошел вас во втором, подвергнув небольшому заслуженному наказанию. Но победа за вами, поскольку, несмотря на мои запреты, вы появились в Версале и радушно приняты здесь. Признаю себя побежденным, и мы начинаем второй тур. Выкрав вас, я выигрываю первый забег, сбежав, вы одерживаете верх во втором. Однако было бы любопытно узнать, как вам это удалось. Пока счет опять равный. Кто выиграет на сей раз?
– Судьба рассудит.
– Или сила нашего оружия. Возможно, вы снова победите. Ваши шансы очень велики. Однако будьте осторожны! Хочу предупредить вас об одной вещи: итог турнира подведу я. У меня репутация человека, упорно идущего к своей цели и не отступающего со своих позиций. На что? вы готовы поспорить, что в один прекрасный день, благодаря моим заботам, не окажетесь заточенной в каком-нибудь монастыре в глухой провинции и не будете прясть кудель без всякой надежды когда-нибудь оттуда выбраться?
– На что готовы поспорит
Страница 38
вы, что в один прекрасный день не влюбитесь в меня до беспамятства?Филипп замер и глубоко вздохнул, словно одно лишь подобное предположение повергло его в крайнее негодование.
– Ну что же, коли вы предлагаете, давайте держать пари, – со смехом продолжала Анжелика. – Если выигрываете вы, я отдаю вам все свое состояние, торговлю и суда. К чему мне все это, не правда ли, если я окажусь в заточении: изуродованной, истощенной, обезумевшей от пережитых страданий?
– Вы смеетесь, – сказал он, глядя на нее. – Вы смеетесь! – повторил он с угрозой в голосе.
– А вы бы чего хотели? Невозможно все время плакать.
И все же глаза ее наполнились слезами, а когда Анжелика подняла голову, чтобы взглянуть на мужа, он увидел на хрупкой шее маркизы синяки, которыми она была обязана ему. Взятое напрокат ожерелье не могло их скрыть.
– А если победу одержу я, Филипп, – прошептала она, – то потребую, чтобы вы отдали мне золотую цепь, принадлежащую вашей семье со времен первых королей. Ту, которую старший сын надевает на шею своей невесте. Уже не припомню связанной с этим украшением легенды, однако знаю, что говорят, будто она обладает магическим даром придавать доблести и отваги женщинам рода дю Плесси-Бельер. Со мной вы отступили от этой традиции.
– Вы в этом не нуждались, – сухо возразил Филипп.
И, оставив ее, широким шагом направился к дворцу.
На следующий день на заре весь двор скакал к лесу.
Охота оказалась очень удачной. К полудню во мху лежал великолепный олень, увенчанный рогами с десятью отростками.
Возвращаться в Сен-Жермен было решено сразу после раздачи собачьей доли. Анжелика ехала в карете, предоставленной ей госпожой де Монтеспан. Перед самым отъездом она увидела принца Конде, издали выражавшего ей дружеские чувства взмахами трости.
Анжелика присела в реверансе.
– Месье, – сказала она ему, – двор – поразительное место. У вас такой богатый опыт, не соблаговолите ли дать мне несколько советов?
– Дитя мое, – отвечал тот, – при дворе следует делать только три вещи: хорошо обо всех отзываться, просить каждую освободившуюся должность и присаживаться где только возможно!
Глава IX
Из Версаля в Париж Анжелика отправилась в фиакре.
Погрузившись в свои размышления, она и не заметила, как оказалась дома. Ей не верилось, что прошло всего три дня. Новая жизнь при дворе занимала ее, тревожила и восхищала. Она даже не пыталась распутать существующие там сложные интриги. Роскошь и увеселения на сей раз покорили ее меньше, чем бурлящая жизнь этого замкнутого мира, рассчитанная, как балет, и взрывоопасная, как вулкан.
Покой особняка на улице Ботрейи пойдет ей на пользу. Она ощущала ломоту во всем теле, особенно ныли колени – из-за бесчисленных реверансов. Она подумала, что статус придворного, вероятно, до самого преклонного возраста способствует поддержанию гибкости мышц. Ей пока что явно не хватало закалки.
«Горячая ванна, легкий ужин – и в постель! Вряд ли Филипп готов заточить меня в монастырь уже завтра. И кто знает, быть может, нагоняй от короля хотя бы на некоторое время удержит его в рамках приличия».
Ею снова овладевал оптимизм. Она посмотрела на Париж и по сравнению с золотистыми далями Версаля нашла его в вечернем сумраке чересчур серым, зато там ее ждал отдых.
Ведущие в большой двор особняка ворота были распахнуты настежь.
«Следует незамедлительно отчитать привратника за подобный беспорядок», – подумала она, спрыгивая на землю, когда наемный экипаж остановился возле будки швейцара. Флипо, чья расторопность всегда уступала подвижности маркизы, сделал прыжок, чтобы успеть подхватить шлейф ее накидки.
– Мои извинения, простите, маркиза, – бормотал он.
Поглощенная зрелищем, разворачивающимся у нее на глазах, Анжелика даже не сделала лакею замечания.
– Да у меня в особняке настоящая деревенская ярмарка!
Двор, три дня назад оставленный ею совершенно пустым, теперь был забит колясками, наемными фиакрами, портшезами и даже тремя каретами, правду сказать, скорее скромными, зато очень громоздкими.
– Сдается мне, маркиза, к вам будто весь город прикатил. Видать, приняли ваше жилище за постоялый двор, уж вы не прогневайтесь.
Госпожа дю Плесси с трудом пробралась сквозь шумную разношерстную толпу кучеров и, без сомнения, низкоразрядных лакеев, поскольку большинство из них не имели ни ливрей, ни отличительных знаков и даже не знали в лицо хозяйку особняка.
Один из них, источающий запах дешевого вина красноносый мужлан, проводил ее бранью:
– Куда спешишь, красотка, тебе еще рано! Там полно людей поважнее, а ждут они с самого утра.
Флипо проорал наглецу, что это владелица особняка. Тот не слишком забеспокоился:
– Брось пугать. Здешняя владелица – знатная дама, у нее богатств на миллионы, а король, говорят, ни на шаг от нее не отходит. Уж она бы не притащилась сюда в старой колымаге и с одним-единственным мальчишкой-лакеем вроде тебя на запятках. Вот я, к примеру, всего-навсего состою на службе у главного лакея господина де Лавальера.
Страница 39
что? Он пусть только главный лакей, но богач, не то что твоя маркиза. Вон, глянь хоть на его карету там, в углу. Надеюсь, у вас не хватит нахальства пытаться пролезть раньше нас? Как бы не так!Анжелика оттолкнула грубияна и проследовала дальше под неодобрительные выкрики дворни и грубоватые шутки.
Скрывая растущее беспокойство, она прошла в переднюю, плотно набитую совершенно незнакомыми людьми.
– Тереза! Марион! – позвала она.
Никто из слуг не появился. Но звук ее голоса слегка усмирил «захватчиков».
Один из них, в обильно расшитой позументом богатой ливрее, бросился к ней – и тут же принялся приседать в придворных реверансах, каких не отверг бы ни один принц.
– Да простит мне госпожа маркиза крайнюю вольность, которую я себе позволил, – начал незнакомец, побледнев и лихорадочно роясь в полах своего редингота. – Ах, наконец-то! – облегченно вздохнул он, извлекая оттуда пергаментный свиток, перевязанный роскошной шелковой лентой. – Я сьер Кармен, главный камердинер маркиза де Лавальера, и явился к вам с прошением о праве сдачи внаем карет между Парижем и Марселем…
При виде исписанного каллиграфическим почерком листка вся толпа принарядившихся горемык мгновенно покрылась белыми лепестками, точно внезапно зацветшее диковинное растение. Будто взмыла ввысь стая чаек. С одной только разницей, что эти «птицы» никуда не улетели.
– У меня тоже есть прошение: я бывший боевой офицер Людовика Тринадцатого. Взгляните на мою аккуратную бороду. Право снабжать стульями королевские спектакли целиком обеспечило бы остаток дней старейшего из слуг королевства…
Несмотря на воинственную внешность, бедный старик трясся от немощи и был почти слеп.
Полная пожилая дама, по всей видимости из знатных, чья неоднократно залатанная шаль, однако, свидетельствовала о бедности, оттеснив ветерана, бросилась на землю к ногам Анжелики.
– Я баронесса де Водю, но мне крайне сложно поддерживать свое положение. Прошу вас всего лишь добыть для меня исключительное право разгрузки свежего улова в парижском порту, и вы осчастливите мою старость.
Первой реакцией Анжелики было неудержимое желание расхохотаться. Запинаясь, она спросила:
– Свежего улова? Но, бедная моя баронесса, с трудом верится, что вы можете отличить селедку от скумбрии…
Пожилая дама поднялась с колен и бросила на Анжелику змеиный взгляд:
– Фи, дорогая маркиза! Нежели вы полагаете, что я стану заниматься подобными ужасами. Разумеется, я найду старого марсельца, и он пожизненно будет платить мне за пользование привилегией, которую я непременно получу благодаря расположению к вам нашего всемогущего государя. Всего несколько су за каждую повозку с рыбой, въезжающую в ворота Сен-Дени.
Какой-то старичок с редкой бородкой решительно, с неожиданной для него силой оттолкнул баронессу:
– Госпожа дю Плесси-Бельер, вы непременно должны меня выслушать, клянусь вам, потому что я сделал научное открытие, однако это совершенно секретно.
– Сударь, я вас не знаю и не должна знать. Обратитесь к господину Кольберу: он интересуется учеными.
Тут вмешался добродушный колосс, которому поддакивал миловидный молодой человек:
– Давайте обсудим этого суконщика-скопидома! Он ни черта не смыслит в изящной словесности, а в науках – не более того. Сударыня, хотя бы не будьте несправедливы по отношению ко мне и месье Перро. Мы встречались у мадемуазель де Ланкло, а также у мадам де Севинье.
– Ах, я узнаю вас, господин де Лафонтен, и господина Перро, кажется, тоже! Вы ведь интендант королевских строений.
– Да, мадам, – покраснев, отвечал молодой человек.
– Заходите, – пригласила обоих Анжелика.
Она подтолкнула обоих в комнату на первом этаже, служившую кабинетом. И с облегчением выдохнула, когда ей удалось закрыть дверь.
Она заметила, что старик с бороденкой воспользовался возможностью и тоже прошмыгнул за ними следом, однако не стала затевать ссору, чтобы избавиться от него.
Надо сказать, ей не случалось беседовать с господином де Лафонтеном, но она столько раз видела его длинную фигуру в криво нахлобученном, траченном молью парике, что их можно было считать старыми знакомыми. Говорили, будто он любитель изящной словесности и пишет стихи. Еще ходили слухи, что он столь задумчив, что однажды целых три недели не вспоминал, что женат. Он забавлял Нинон своей рассеянностью и остроумием. Анжелика относилась к нему довольно сдержанно, обнаружив у него, живущего на королевскую пенсию, тысячу уловок прихлебателя, прибегающего к едва замаскированному попрошайничеству.
– Как и почему вы впутались в этот балаган? – строго спросила она. – Разве вы не знали, что я в Версале?
– Напротив, знали. Именно с тем, чтобы застать вас тотчас по возвращении из сих благословенных мест, мы с раннего утра томимся в передней. Слухи о благосклонности короля…
– Да что же это за благосклонность такая, о которой мне уже все уши прожужжали? – воскликнула Анжелика. – Неужто я единственная, кого принимали в Версале? Я появилась там почти впервые.
– Что не поме
Страница 40
ало королю беседовать с вами наедине больше двух часов.– Наедине? Там находился господин Кольбер, и дело происходило в рабочем кабинете его величества… Знали бы вы, о чем мы беседовали, не придумывали бы всякий вздор. Речь шла о… Хотя вас это не касается.
– Вы совершенно правы, – просюсюкал Лафонтен с видом, который давал понять, что простому смертному не следует проникать в тайны богов. – Нам довольно знать, что Юпитер встретил Венеру, что их свидание проходило под покровительством Меркурия, и этот союз олимпийских богов может предвещать лишь самое огромное блаженство.
Анжелика рухнула на диван и раскрыла веер.
– Я не Венера, к тому же король не показался мне похожим на Юпитера. Что же касается господина Кольбера – вы ведь его имели в виду, упомянув Меркурия, – то ничего удивительного, если вы вызвали его недовольство. Должно быть, он решил, что вы насмехаетесь, потому что, несмотря на невероятные способности, у него нет ничего от персонажа с крылышками на сандалиях.
– Если быть точным, я намекал на его необычайный коммерческий талант. Разве вам не известно, что Меркурия считают богом торговли?
– Я не знала. И господин Кольбер, полагаю, тоже. Какая печальная вещь – неведение! – скривив насмешливую гримаску, посетовала Анжелика.
– Вот почему этот тупой министр испытывает такое презрение к изящной словесности, – сварливым тоном заметил поэт.
– Разумеется, вы преувеличиваете…
– А как иначе объяснить только что совершенный им акт вандализма, когда он отобрал пенсии у трех четвертей писателей, которых поддерживал король?
– Однако я слышала, будто он сделал это для того, чтобы тщательно проштудировать вопрос и вернуть пенсии большинству литераторов, увеличив сумму…
– А как пока жить поэту, у которого всего-навсего пожетонная плата от Академии словесности в размере тридцати двух су в день?
– На тридцать су можно купить фунт отличного масла, две курицы, дюжину яиц, кувшин сидра и два фунта нута или бобов. И у вас еще останется, чтобы выпить чашку горячего шоколада в «Испанской карлице», – смеясь, отвечала молодая женщина, понявшая, к чему клонит столь же практичный, сколь и мечтательный поэт.
Добрейший Лафонтен стал похож на опечаленного комика.
– Увы, дорогая маркиза, хотя ваши подсчеты безжалостно точны, вы забыли о существующих тонкостях. Например, для получения пожетонной платы мы обязаны иметь присутственные часы, подтверждать нашу деятельность, как если бы труд поэта мог измеряться, как сукно, локтями! Короче, мы много работаем, значит, нам надо много есть.
Анжелика поднялась с дивана и вынула из шкатулки кошелек.
– Здесь хватит, чтобы вы смогли дождаться возвращения вашей пенсии, господин де Лафонтен. Что же касается благосклонности короля ко мне, на это особенно не рассчитывайте, потому что – вы же знаете – всеобщая молва вечно пытается сотворить из мухи слона.
Судя по выражению лица поэта в этот момент, помощь Анжелики превысила все его ожидания.
– А чего бы хотели вы, господин Перро? – обратилась она к молодому человеку.
Тот вздрогнул:
– Я, сударыня… Но… даже не знаю… То есть… ваши желания прежде всего…
– Ах так, тогда выскажу их вам без малейшего смущения. Я хочу, чтобы меня оставили в покое и я смогла бы искупаться в горячей ванне.
– «Купание Сусанны»! – восторженно воскликнул Лафонтен. – О, прелестное полотно!
Когда Анжелика направилась к небольшой двери, ведущей в ее покои, поэт последовал за ней.
– Я не Сусанна, – категорическим тоном произнесла она, – а вы не старцы.
– А я – да, – поспешно отозвался третий визитер, о котором она и думать забыла.
– Что – вы?
– Я старец, если вам угодно, прекрасная дама… А еще я Савари, аптекарь, и мне необходимо видеть вас наедине, чтобы побеседовать о деле, касающемся короля, вас, а главное – науки.
– О, сжальтесь! – простонала Анжелика. – У меня болит голова, разве вам не понятно? И ни музы, ни наука мне ничем не помогут. Послушайте, вот, вы тоже возьмите кошелек и уходите, прошу вас!
Старик с бородкой как будто не заметил денег, которые ему протягивала маркиза. Приблизившись, он властно сунул ей в рот что-то, что она от изумления немедленно проглотила.
– Ничего не бойтесь, сударыня! Это шарики от самых жестоких головных болей; их секрет я привез с Востока, я ведь аптекарь, как уже имел честь сообщить вам, да к тому же продавец москательных товаров и издавна торгую с Востоком.
– Вы торговец? – Анжелика с удивлением разглядывала его тщедушную старческую фигуру.
– Я помощник двух эшевенов Марсельской торговой палаты, вот почему я слышал, что господин Кольбер говорил, что вы ведете морскую торговлю.
Молодая женщина осторожно заметила, что ее единственное судно совершает рейсы только в Ост-Индию, и никогда – на Восток.
– Ничего, – упорствовал ее собеседник, – я не о вашем судне, а по поводу дела, в котором заинтересован лично король, да и вы тоже.
Анжелика с большим удовольствием послала бы его ко всем чертям. К тому же обе знаменитости Академии наконец учтиво уда
Страница 41
ились через заднюю дверь.– Моя просьба покажется вам очень странной, – продолжал аптекарь, – нескромной и даже нелепой. Тем хуже! Ибо я надеюсь только на вас и отступать не могу. Буду краток. Через несколько дней его величество будет принимать чрезвычайного посла, о визите которого пока даже не догадывается. Во всяком случае, это неофициально. Еще короче: посол его величества персидского шах-ин-шаха Надредина приедет вести переговоры с королем Франции о взаимном сотрудничестве и дружбе.
– А вы секретный агент персидского шаха? – улыбнулась Анжелика.
Лицо пожилого господина помрачнело от огорчения, что сделало его похожим на несчастного ребенка. Со стоном он продолжал:
– Увы! Я бы очень хотел! И справился бы не хуже другого. Персидский, турецкий, арабский и древнееврейский – языки, на которых я бегло говорю и пишу. Я пятнадцать лет провел в рабстве – сначала у султана в Константинополе, потом в Египте – и уже вот-вот должен был быть продан султану Марокко, который прослышал о моих познаниях в медицине, когда при посредничестве святых отцов с мыса Мерси одному моему родственнику удалось меня выкупить. Но дело не в этом. Я бы хотел, чтобы вы, в интересах вашего короля, а также лично в ваших и на благо науки, раздобыли крошечную частицу редчайшего товара, который посол непременно привезет нашему государю. Речь идет о минеральной жидкости, за неимением лучшего называемой «мумиё». Персы имеют его в чистом виде, я же сумел достать лишь образцы, взятые именно с мумий в египетских захоронениях. Оно применялось при их бальзамировании.
– И эту гадость вы заставили меня проглотить? – воскликнула Анжелика.
– А разве вам не стало лучше?
Она с удивлением заметила, что мигрень прошла.
– Вы маг! – с невольной улыбкой сказала маркиза.
– Всего лишь ученый-исследователь, сударыня. И если вы сможете достать мне образчик этой жидкости, я благословлю вас, потому что она поможет мне в работе, которой я посвятил всю свою жизнь. Мне никогда не удавалось раздобыть ни единой капли. Я только однажды видел ее в сосуде, охраняемом тремя мамелюками. Видел и нюхал. Она воняет на сто туазов вокруг. Отвратительный, хотя и восхитительный запах. Немного трупом и немного мускусом… Просто великолепно! – Аптекарь был вне себя от восторга.
Анжелика начинала подозревать, что, вероятно, имеет дело с безумцем или человеком, страдающим синдромом преждевременного старения. «Главное, не прекословить», – подумала она и попыталась освободиться от посетителя, потихоньку выпроводив его. И пообещала сделать все возможное. Хотя она сомневается, что сможет получить доступ к столь ценному дару.
– Вы можете все! – твердо заверил он. – Вам непременно следует быть там, когда приедет посол со своим подношением. И если окружение короля, а главное, невежественные лекари пренебрегут этой драгоценностью и кощунственно пожелают выбросить ее, обещайте мне, что соберете хоть малую каплю. О, самое главное, СПАСИТЕ МОЕ МИНЕРАЛЬНОЕ МУМИЁ!
Анжелика пообещала сделать все, о чем он просит.
– Спасибо! Тысяча раз спасибо, прекрасная госпожа! Вы возвращаете мне надежду.
С поразительной гибкостью он преклонил перед ней колена и многократно коснулся ковра своим плешивым лбом. Затем поднялся, извиняясь за восточную привычку, сохраненную им со времен рабства у берберов.
Анжелика повторяла свои обещания, незаметно подталкивая безумного ученого к выходу. И все же не смогла удержаться и спросила его, чему обязана столь внезапным приливом просителей.
Старик выпрямился. Теперь он выглядел совершенно здоровым, владеющим собой и вполне здравомыслящим. Он сказал, что, едва увидев Анжелику, тотчас понял, что она создана для того, чтобы всегда и везде занимать первое место.
– Но где же вы меня видели?
– При дворе.
– При дворе? Вы?
– Разве я не говорил вам, что являюсь помощником эшевенов Марсельской торговой палаты?
И, не вдаваясь в подробности, продолжал:
– Я не могу не знать о растущем расположении короля по отношению к вам по причинам, только что изложенным вам господами из Академии. Но еще более увеличивает ваше значение все усиливающееся недоверие к госпоже де Лавальер при дворе.
– Недоверие? А я полагала, что она на пике королевской милости.
– Так и есть, сударыня. Однако ученый вроде меня только из одного этого может заключить, что ее падение близко, ибо вершина кривой, «максимум», как сказал Декарт, – роковым образом совпадает со спадом, называемым «минимум». Но в этих предположениях, так сказать математических, я вижу и другие, естественные и инстинктивного характера, к числу коих относится факт, что крысы первыми бегут с тонущего корабля. Постоянные визитеры госпожи де Лавальер, и даже главный камердинер, покинули ее, чтобы прийти к вам. Это означает, что в предполагаемом забеге на звание следующей фаворитки его величества ставить следует на вас.
– Вздор! – Анжелика пожала плечами. – Для вашего возраста, мэтр Савари, у вас чересчур богатое воображение.
– Вот увидите! Вот увидите! – проговорил старикашка, гл
Страница 42
за его сверкнули за толстыми стеклами пенсне, и он наконец исчез.Оставшись одна, Анжелика заметила, что в доме что-то изменилось. В нем внезапно наступила полная тишина.
Не рискуя выглянуть в переднюю, она дернула шнурок колокольчика. Через мгновение послышались шаги Роже, ее мажордома.
– Госпожа, ужин подан.
– Давно пора! А где же все просители?
– Я распустил слух, что вы тайно отбыли в Сен-Жермен. И все эти болваны тотчас покинули особняк, чтобы броситься за вами. Да простит нас госпожа маркиза, мы не знали, как противостоять такому натиску.
– Вам следовало бы знать, мэтр Роже, иначе мне придется обойтись без ваших услуг, – властно произнесла она.
Молодой мажордом согнулся пополам, подтверждая, что отныне самым тщательнейшим образом будет отсеивать посетителей.
Анжелика слегка перекусила супом, сальми из рыбьей икры, ячневой кашей и капустой брокколи. Улегшись в постель, она сразу уснула.
Наутро она прежде всего присела к своему бюро и составила письмо в Пуату. В нем маркиза просила отца как можно скорее отправить в Париж в сопровождении слуг ее сыновей Флоримона и Кантора, вот уже несколько месяцев порученных его заботам. Она позвонила, чтобы к ней позвали гонца, но мажордом напомнил, что живущий при доме «скороход» еще несколько дней назад исчез вместе с лошадьми. Впрочем, как и вся прислуга из конюшен. Ведь госпоже маркизе известно, что в конюшнях не осталось ни карет, ни лошадей, ни людей. Только два в спешке забытых портшеза.
Анжелике стоило большого труда сдержаться перед мажордомом. Она приказала, чтобы, когда эти мерзавцы лакеи явятся, он не платил им жалованья, а палками прогнал вон. Не теряя самообладания, мэтр Роже позволил себе заметить, что он имеет мало шансов видеть их, потому что они наняты в услужение к господину маркизу дю Плесси-Бельеру. Впрочем, добавил мажордом, большинство этих парней не увидели злого умысла в том, чтобы перегнать лошадей и кареты госпожи маркизы во владения господина маркиза.
– Здесь вы подчиняетесь только мне! – гневно напомнила Анжелика.
Овладев собой, она приказала Роже как можно скорее отправиться на Гревскую площадь, где можно нанять лакеев. А потом на ярмарку в Сен-Дени за лошадьми. Довольно будет упряжки из четверки лошадей и двух подменных скакунов. Затем следовало пригласить каретника, мастерская которого – «Золотое колесо» – находится неподалеку и который уже изготовил для нее два экипажа. Это называлось «бросать деньги на ветер», а со стороны Филиппа представляло собой кражу, ни больше ни меньше. Следовало ли ей донести на него в караульную службу или в судебные инстанции? Нет, она могла только смириться. А это совершенно не соответствовало ее темпераменту.
– А как быть с письмом, которое госпожа маркиза хотела отправить в Пуату? – напомнил мажордом.
– Отправьте с городской почтой.
– Почтовая карета будет только в среду.
– Не важно. Письмо подождет.
Чтобы успокоить нервы, госпожа дю Плесси-Бельер приказала доставить ее в портшезе на набережную Дубильщиков. Там находился склад, где она содержала заморских птиц. Анжелика выбрала попугая с разноцветным оперением, который ругался, как флибустьер со «Святого Христофора», но это не могло оскорбить слух прекрасной Атенаис, даже напротив.
К нему она добавила негритенка, одетого в соответствующие цвета: оранжевый тюрбан, зеленый камзол, красные штаны, расшитые золотом красные чулки. В сверкающих черных, как его физиономия, лакированных башмаках маленький мавр был похож на венецианский канделябр из крашеного дерева, мода на которые как раз начала распространяться в Европе.
Это был королевский подарок. Анжелика знала, что госпожа де Монтеспан его оценит, и, на ее взгляд, столь богатое подношение было вполне уместно. В то время как все болваны, ориентируясь на неясные приметы, спешили увидеть в ней новую фаворитку, Атенаис, пожалуй, была единственной, кто продолжал действовать в нужном направлении. При мысли, что человечество состоит из тупиц, Анжелика не удержалась от смеха.
Тем временем вопрос о ее месте при дворе все еще не был решен. Однако Анжелике пришлось добавить к свои заботам неприятные обязанности по приему бесчисленных и бесплодных прошений. К ней стекались разномастные ходатаи, докучливые и злые, как августовские слепни.
Трое таких настойчивых гостей уже поджидали ее, когда она вернулась на улицу Ботрейи. Рассвирепев, она едва не вытолкала их взашей.
– Здравствуй, Анжелика, – произнесли они в один голос.
В полумраке маркиза не сразу узнала своих младших братьев: Дени, Альбера и Жан-Мари.
Они периодически являлись к ней, когда им нужны были деньги. Превратившийся в здоровенного двадцатитрехлетнего парня Дени служил в Туренском полку. Все его скудное офицерское жалованье уходило на оплату карточных долгов. Он дошел до того, что вынужден был продать коня и отдавать внаем своего лакея. Семнадцатилетний Альбер и пятнадцатилетний Жан-Мари пока были пажами: первый – у господина де Сен-Романа, другой – у герцога Мазарини.
Анжелик
Страница 43
тут же поинтересовалась, что им надобно. Как обычно, денег. Воздержавшись на сей раз от назиданий, она ссудила каждого несколькими монетами из шкатулки. Удовлетворенные, Дени и Жан-Мари ушли. А юный Альбер проводил ее до самой спальни.– Теперь, Анжелика, когда ты достигла хорошего положения, тебе следует позаботиться о том, чтобы раздобыть мне духовный сан.
– Сколько у тебя есть, чтобы получить его?
– Ты мне поможешь. Я слышал, будто в Ньельском аббатстве скоро освободится место.
Стоя перед наклонным зеркалом, Анжелика уже принялась расшнуровывать корсаж. Она повернулась к брату:
– Ты не потерял рассудок?
– Ньельское аббатство расположено на ваших землях…
– Вовсе нет! Это огромное независимое владение, настоящая метрополия. К тому же имеющее несколько зависящих от него приходов. Принципалом является аббат, но он также должен получать распоряжения и проживать в аббатстве.
– При посредничестве нашего брата иезуита Раймона я мог бы добиться льгот…
– Ты понапрасну стараешься, это невозможно, мой бедный друг! – отвечала сестра, с презрением глядя на него.
Анжелика не любила Альбера. Неброская красота делала его похожим на Мари-Агнес, но в длинном развинченном теле не было надежности юношей из рода де Сансе. Она угадывала в характере брата скрытность и неискренность, несвойственные членам их семьи. В целом он скорей напоминал Ортанс.
– Ты, маленький развратник, аббат! Всему есть границы! Мне известно, какую жизнь ты ведешь. Совсем недавно ты у какого-то шарлатана возле Нового моста лечился от дурной болезни, которую подхватил черт знает где. Видишь, я хорошо осведомлена.
Юный паж смущенно сглотнул:
– Не знал, что ты такая скромница. Впрочем, тебе это не к лицу. Ну что же, обойдусь без твоей помощи.
И он высокомерно вышел, но на пороге, прежде чем закрыть дверь, бросил ей:
– И все же я добьюсь своего. Я всегда получаю то, чего хочу.
В последней фразе он проявил себя настоящим де Сансе.
Спустя мгновение Анжелика уже забыла о брате. Ей доложили о приходе ее парикмахера, господина Бине. Отдавшись в руки этого искусника, она расслабилась и с удовольствием разглядывала разложенные на туалетном столике гребни, маленькую позолоченную спиртовку, флаконы и баночки с притираниями.
– Как дела, Бине?
– Могли бы быть и получше, сударыня.
– Неужели вам отказал ваш изобретательный ум и вы перестали творить чудеса на головах дам и господ?
– О, что вы, сударыня! Мой изобретательный ум – одна из последних привилегий, которой я свободно пользуюсь и которая обходится мне наименее дорого. Вам рассказывали о моем бальзаме на основе пчелиного пепла для укрепления слабых волос? Он дает надежду многим людям, не имеющим счастья похвалиться такими волосами, как ваши, сударыня.
Цирюльник ловко приподнял напоминающие потоки солнечных лучей шелковистые и блестящие русые локоны с несколькими более светлыми прядями.
– Я слышал, вы имели небывалый успех в Версале и надолго приковали к себе внимание короля.
– Я тоже об этом слышала, – покорно согласилась Анжелика.
– Сударыня, известно ли вам, что мое скромное ремесло находится под серьезной угрозой. Я вынужден просить вашего вмешательства, которое, возможно, спасет нас, бедных цирюльников, от серьезного ущерба.
И, не дожидаясь ответа, пояснил, что некий господин Дюлак просил у короля дозволения открыть в Париже контору, куда будут доставляться все парики для контроля и маркировки внутри изделия, а не прошедшие контроль и маркировку будут запрещены под страхом штрафа в сто ливров. За право контроля господин Дюлак оставляет за собой по десять су с каждого парика.
– Да, дело для вас неприятное, однако король почти наверняка не даст ему хода. Он не занимается подобными глупостями…
– Вот тут-то вы ошибаетесь, сударыня. Господин Дюлак состоит в числе приближенных госпожи де Лавальер, а его величество принимает все прошения, поданные от них. То, о котором я вам рассказываю, уже находится на рассмотрении в Совете.
– В таком случае тебе всего лишь следует через какое-нибудь влиятельное лицо из окружения короля подать встречное прошение.
– Например, через вас, сударыня. – С этими словами Бине поспешно вынул из сумки запечатанное послание. – Ваша милость не откажет взяться передать мой справедливый протест в руки его величества…
Какое-то мгновение Анжелика колебалась, не зная, как себя повести. Ей хотелось быть хорошо причесанной. Женщина, осознающая, из каких элементов складывается ее успех в свете, не спорит со своим парикмахером перед открытием сезона больших зимних празднеств.
Так что она взяла прошение, но отказалась что-либо обещать.
– Сударыня, вы можете все, я убежден, я слишком давно вас знаю. Вот увидите, я украшу вас как богиню.
– Не стоит расточать красноречие. Я тебе ничего не обещала и даже не представляю, как взяться за дело… Что ты себе вообразил? Я не имею никакого влияния при дворе, где бывала всего два раза.
Однако оптимист Бине верил в нее. Два часа болтливый и восторженный цирюльник
Страница 44
трудился над прической маркизы. Освободившись от его власти, Анжелика не могла не улыбнуться своему отражению в зеркале.– Свой протест я дополнил ходатайством, – все не унимался парикмахер. – Я прошу место парикмахера его величества.
– Твои амбиции тщетны. Дело в том, что никто в королевстве не нуждается в твоих услугах меньше, чем король. У него свои великолепные волосы, которые стоят всех париков мира, и он ни за что не откажется от них.
– Мода есть мода, – напыщенно изрек Бине. – Даже королям следует подчиняться ей. Нынче в моде парик. Он придает величавость самому заурядному лицу, прелесть самым непривлекательным чертам. Он защищает лысых от насмешек, а стариков – от простуды и всем им продлевает возраст славных завоеваний. Кто нынче может обойтись без парика? Рано или поздно король придет к этому. А я, Франсуа Бине, создал модель, специально разработанную для его величества. Она позволит ему носить парик без ущерба его собственным волосам. К тому же не скроет их полностью.
– Вы заинтриговали меня, господин Бине.
– Сударыня, свой секрет я открою лишь королю.
Назавтра, решив, что необходимо вновь погрузиться в придворную атмосферу, Анжелика отправилась в Сен-Жермен-ан-Лэ, который в последние три года стал излюбленной резиденцией Людовика XIV.
Глава X
У ворот Анжелика вышла из кареты. В садах было еще более многолюдно, чем в Версале. Весь городок принимал участие в жизни двора. Туда-сюда свободно сновали зеваки, просители, чиновники, челядь.
Созданная трудами главного придворного устроителя садов Ленотра терраса простиралась более чем на пять лье; с нее открывался вид на одну из самых великолепных панорам Иль-де-Франс.
Одновременно с Анжеликой прибыл король в карете с шестеркой буланых лошадей в роскошной упряжи. Короля со всех сторон окружали четыре сотни всадников со шляпами в руках. Великолепный многоцветный выезд выделялся на фоне порыжевшей листвы осеннего леса, а вдали виднелась светло-голубая и пепельно-зеленая долина, в которой сверкала и серебрилась извилистая Сена.
Маркиз де Лавальер одним из первых приветствовал Анжелику. Потом возле нее остановились маркиз де Роклор, Бриенн, Лозен. Все они очень взволнованно обсуждали последнюю новость дня. Король вызвал своего портного, чтобы дать ему указания относительно знаменитых синих камзолов, из которых он желал составить не монашеский, но весьма почетный орден. Предстояло избрать шестьдесят дворян. Они смогут сопровождать короля в его увеселительных прогулках, не спрашивая дозволения. С этой целью они наденут форму, каковая в глазах всего света станет неопровержимым свидетельством приязни, испытываемой к ним государем. Костюм дополнит, как говорили, расшитый серебром голубой муаровый плащ с золотым узором на красной подкладке, с красными обшлагами, и красная куртка.
– Наш друг д'Андижос будет приятно удивлен, – сказал Лозен. – Полагаю, он сейчас на пике королевской благосклонности и мы можем без стеснения прогуливаться вместе. Бывали ли вы в гротах Сен-Жермена, красавица?
Услышав отрицательный ответ, маркиз предложил ей руку и, властно похитив Анжелику у остальных воздыхателей, повел посмотреть удивительные живые, или говорящие, гроты, известные еще со времен доброго короля Генриха II. Приглашенные в замок в 1590 году как «умельцы использовать воды для украшения парков и садов», итальянские художники Франчини населили пещеры персонажами мифологии, которых сложная механика, приводимая в движение водой, заставляла двигаться и говорить.
В первом гроте жил Орфей, играющий на арфе. Один за другим там появлялись разные звери, издавая характерные звуки.
Второй дал приют пастуху, который пел в сопровождении птичьей разноголосицы.
В третьей пещере можно было видеть автоматического Персея, освобождающего Андромеду под аккомпанемент дующих в раковины тритонов. Там Лозен со спутницей встретили мадемуазель де Лавальер и нескольких дам из ее свиты. Опустив тонкие пальцы в журчащую воду, она сидела на бортике фонтана.
Маркиз де Лозен учтиво поклонился, и молодая женщина радостно ответила ему. Усвоенная с юных лет привычка к правилам светской беседы победила ее робость и стыдливость, которых она не могла не испытывать, когда на глазах всего двора стала любовницей короля.
Она страдала от пристального внимания, но держалась непринужденно и приветливо. Ее взгляд с интересом скользнул по Анжелике.
– Мадемуазель де Лавальер вызывает симпатию, но не преданность, – заметила та, когда они с маркизом продолжили прогулку под сенью зеленых галерей.
Лозен не ответил. Краем глаза он рассматривал ее. Анжелика продолжала свои рассуждения:
– Лакеи и прихлебатели, которых она содержит, хоть и не отдает себе в этом отчет, готовы покинуть ее при малейшем неблагоприятном ветерке. Очевидно, что не было в истории менее корыстной фаворитки, о которой, однако, создается впечатление, что она грабит королевскую казну. Эти протеже мадемуазель де Лавальер – настоящее бедствие. Они повсюду, ненасытные, с острыми клыками
Страница 45
загребущими руками.– Ваши прелестные замечания относительно наших милейших придворных группировок представляются мне достаточно четкими для вашего столь небольшого опыта, – похвалил Лозен. – Подождите, – неожиданно сказал он, останавливаясь, – взгляните наверх, на деревья.
Анжелика повиновалась, хотя не поняла зачем.
– Прекрасно! – вздохнул Лозен. – Теперь ваши глаза стали зелеными и прозрачными, как воды источника. Из них словно бы можно утолить жажду.
Легким поцелуем он коснулся ее век. Она отмахнулась веером:
– Вы полагаете, раз мы в лесу, вам следует изображать сатира?
– А между тем я давно обожаю вас.
– Ваше обожание из тех, что перерастают в настоящую дружбу. Я бы хотела, чтобы вы воспользовались своим чувством, чтобы помочь мне получить должность при дворе.
– Анжелика, какое же вы серьезное дитя! Вам показывают механические игрушки, а вы рассеянно смотрите на них, думая об уроках. Перед вами рассыпаются в комплиментах, а вы говорите о должностях.
– А кто здесь о них не говорит?
– Здесь говорят и о прекрасных глазах тоже!.. И о любви, – произнес Лозен, нежно обвивая рукой ее талию.
Анжелика, стремясь прервать его, торопливо вошла в четвертый грот, где Вулкан и Венера вдвоем плыли в серебряной раковине. Подойдя поближе, среди толпящихся вокруг диковины придворных Анжелика узнала короля.
– Ах, что за очаровательная безделица! – сказал тот, увидев ее.
Анжелика присела в первом глубоком поклоне за весь день. Затем повторила его перед Месье и Мадам.
Король завязал разговор с маркизом де Лозеном, а Анжелика смешалась с компанией дам и придворных и отправилась с ними на прогулку по саду. Чуть позже Пегилен догнал их и, взяв ее под руку, подвел к королю:
– Его величество желает переговорить с вами…
Анжелика вновь поклонилась и осталась с его величеством, а свита отступила на некоторое расстояние.
«Еще парочка таких уединенных бесед, и количество просителей у моих дверей удвоится», – подумала она.
– Сударыня, – начал король, – со времени нашего последнего разговора в Версале мы много раз имели случай оценить ваши точные суждения, отличающиеся мудростью и новизной, которыми вы сочли возможным поделиться с нами. И мы подумали, что никак вас не отблагодарили. Если вы хотите просить нас о какой-то милости, мы с превеликим удовольствием согласимся.
– Сир, вы уже великодушно поинтересовались будущим моих сыновей.
– Это само собой! Но нет ли у вас более определенной просьбы ко мне?
Анжелика сразу подумала о ходатайстве Бине и вынула из-за корсажа резко пахнущий провансальскими эссенциями конверт парикмахера.
– Цирюльник? – удивился король. – Я говорил о более важных прошениях.
– Но парикмахер – это очень важно, – с самым серьезным видом заверила его Анжелика. – И для меня из всех цирюльников Парижа господин Бине наиболее важен, потому что служит мне. Кроме того, он утверждает, что владеет секретом, который позволил бы вашему величеству носить парик, не только не лишаясь из-за этого ваших прекрасных волос, но даже не скрывая их.
– Неужели? – воскликнул король, останавливаясь посреди аллеи. – Как это возможно?
– Господин Франсуа Бине сказал мне, что сообщит свой секрет только вашему величеству, с глазу на глаз.
– Черт меня побери, если у меня хватит терпения дождаться завтрашнего дня, чтобы узнать решение проблемы! Я непрестанно спрашиваю себя: стричь? не стричь? Но если этот ваш художник – о котором, впрочем, я слыхал много лестного – действительно нашел способ уладить эту проблему, право слово, я сделаю его герцогом!..
Смеясь, с той живостью, которая была свойственна ему в моменты отдыха, Людовик XIV сделал знак пажу, передал ему прошение Бине и приказал доставить цирюльника в Сен-Жермен.
Вернувшись в тот вечер в Париж, Анжелика по-детски радовалась тому, что ей удалось так быстро передать свое первое ходатайство. Она чувствовала себя почти всемогущей, хотя вынуждена была признаться себе, что собственные ее дела нимало не продвинулись. Она приняла участие в трапезе после небольшого бала, переговорила со множеством людей, сделала несметное количество реверансов и проиграла сто ливров за одну короткую партию – сидя – в ландскнехт.
Тем не менее назавтра и во все последующие дни она снова отправлялась ко двору.
Теперь она нигде не встречала Филиппа. По слухам, его на несколько дней отправили в Пикардию с инспекцией. Неужели он впал в немилость? Нет, главный ловчий одним из первых надел бывший предметом желаний многих дворян знаменитый голубой плащ. Зато Анжелика встретила маркиза де Лувуа. В ответ на ее вопросы о состоянии дел министр закатил глаза и принялся описывать смешное и бедственное положение, в котором оказался. Разумеется, он владеет, и уже давно, льготами на транспорт между Лионом и Парижем. Но вот какой-то отъявленный плут, некто Колен, осмелился просить той же привилегии, и король дал ее ему. Так что теперь маркизу приходится вести переговоры с каким-то жалким лакеем о возврате себе прав с существенным возмещением
Страница 46
убытков вышеназванный Колен должен будет либо поделить с ним привилегию, либо все бросить. Разумеется, этот Колен крутится среди приближенных мадемуазель де Лавальер, что делает ситуацию щекотливой для короля. Лувуа так раздраженно и долго распространялся по поводу своего неприятного дела, что даже позабыл о комплиментах, заранее подготовленных им для обворожительной маркизы, чья красота и облик, одновременно мудрый и наивный, не выходят у него из головы.Маркиз де Лавальер, которого нервировала столь продолжительная беседа Анжелики с Лувуа, хотел было уже осыпать ее упреками, однако тотчас успокоился, стоило ей поинтересоваться, удалось ли ему «англизировать» того умершего в Танжере француза, к получению наследства которого он стремился. Да, посмертная натурализация шла своим чередом. Службы разведки маркиза де Лавальера доложили ему о шотландских корнях несчастного графа Редфорда.
А имущество бывшего шартрского бальи попало в его мошну? Пожав плечами, Жан-Франсуа де Лабом Ле Блан, маркиз де Лавальер, дал понять, что он добился своего, но полученная доля не удовлетворила его аппетита.
Пегилену де Лозену дважды удалось увлечь Анжелику в укромные уголки, чтобы сорвать несколько поцелуев.
Как бы между прочим Анжелика спросила про герцога Мазарини. Заставили ли его религиозные сомнения отказаться от одной из своих должностей в пользу господина де Лозена?
Покраснев от раздражения, Пегилен ответил, что и да и нет. Что это настоящая головоломка, но вскоре она разрешится.
Герцог Мазарини и вправду отказался от должности гроссмейстера по просьбе госпожи де Лонгвиль, которая рассчитывала приобрести эту должность для своего сына. Когда договор уже был заключен, госпожа де Лонгвиль обратилась за одобрением к королю, который сказал, что подобный перевод его не устраивает, что он не знал, что герцог Мазарини хочет отказаться от должности. Тогда герцог Мазарини сказал, что уже не хочет продавать ее.
Теперь король терзается, что оставил Мазарини в должности. Он сам назначил цену, решив отдать пост господину де Лувуа, чтобы тот, получив его, действовал только в ситуации войны. И он предложил господину де Лозену покинуть пост драгунского генерала и принять должность гроссмейстера.
Как могла догадаться госпожа дю Плесси, Лозена задевала необходимость занимать должность, исполнять которую фактически будет господин де Лувуа.
Он смиренно просил его величество дать ему место подле короля, где он мог бы действовать по своему усмотрению. Признался, что, если он займет должность гроссмейстера, у него с господином де Лувуа начнутся распри.
Король похвалил чувства господина де Лозена и, желая оказать придворному знаки особого доверия, поручил ему лично собственную охрану и принял решение дать маркизу должность капитана гвардейского караула.
После чего произвел в гроссмейстеры графа де Людра.
Тот отдал должность камер-юнкера господину де Жевру, освобожденному от должности капитана гвардейского караула короля в пользу господина де Лозена. А тот, в свою очередь, передал свой пост драгунского генерал-полковника господину дю Руру.
Каковой вышел из рейтаров, и цена его патента компенсировала господину герцогу Мазарини его отказ от поста гроссмейстера.
Так Анжелика выслушала всю историю. Сложив руки на коленях, она прилежно училась, постигая, с одной стороны, сложные тайны интриг, а с другой – что самая ловкая система защиты молодой женщины, желающей избежать поспешных ухаживаний, заключается в том, чтобы заставить смельчака рассказать о своих надеждах и амбициях. Она с удивлением обнаружила, что здесь, при дворе, слывшем столь галантным, корысть зачастую опережала любовь, и, как сказал бы баснописец Лафонтен, юный бог Эрос иногда ни с чем отступал перед опасной парой, состоящей из слепой Фортуны на своем колесе и Меркурия в крылатых сандалиях.
Всем этим сложным балетом с тщательным и никогда не ослабевающим вниманием управлял король. Он продвигал всех, кто умел выслужиться перед ним. Следовало быть увиденным и замеченным. Неучтивость была менее наказуема, нежели отсутствие.
Вскоре Анжелика узнала, что Бине получил должность первого парикмахера короля. Он заслужил признательность государя, соорудив для него парик с отверстиями, сквозь которые его величество мог выпускать пышные пряди собственных волос. Так королю не пришлось лишаться своего естественного украшения, получив одновременно возможность использовать преимущества и удобства парика.
Весь двор желал пользоваться услугами Бине или носить его парики. Модником мог почитаться лишь тот, кто прошел через его руки.
Щеголи придумали новую остроту.
– Как вам нравится моя бинетка? – при встрече спрашивали они друг у друга, хвалясь прической.
Глава XI
По первому снегу, который в этом году выпал рано, весь двор отправился в Фонтенбло. Тамошние крестьяне обратились к своему господину, королю Франции, чтобы он помог им избавиться от волков, причинявших их хозяйствам большой урон.
Под низким серым небом длинная в
Страница 47
реница карет, повозок, всадников и пеших двинулась по белоснежной равнине.Казалось, с места снялся целый город. К столовой службе короля, к королевской капелле, к свите короля присоединились аналогичные службы королевы, лакеи из зала для игры в мяч, военные, псарня и королевское имущество, вплоть до великолепных гобеленов для украшения стен и защиты от холода. В Фонтенбло предполагалось в течение недели охотиться на волков, что не должно было помешать балу, театру и прелестным полуночным трапезам, получившим название «позднего ужина».
С наступлением темноты на дверцах карет зажглись смоляные факелы. В потоках светящихся капель прибыли в Фонтенбло, где в четырнадцатом веке находилась резиденция королей Франции, перед визитом императора Карла V превращенная Франциском I в настоящую жемчужину Ренессанса.
В Фонтенбло правила этикета отличались меньшей строгостью. Все дамы, даже те, кто не имел права табурета, могли сидеть в присутствии короля и королевы: одни на подушках, другие прямо на полу. Анжелика решила, что из-за холода не воспользуется этим дозволением. Великая Мадемуазель, которой нравилось изображать чичероне, вызвалась показать ей замок. Она отвела Анжелику в Китайский театр, галерею Генриха II и покои, где десять лет назад по приказу королевы Христины Шведской был убит ее фаворит Мональдески. Мадемуазель познакомилась с северной государыней, когда та гостила во Франции.
– Наряды королевы делали ее похожей на хорошенького мальчика, – рассказывала она. – В свите у нее не было ни одной женщины; камердинер одевал ее, укладывал в постель и, что тут таить, угождал ее желаниям, когда рядом не оказывалось ни одного фаворита. Впервые увидев нашего совсем еще юного короля, который в ту пору был еще очень робок, она в присутствии королевы-матери без обиняков спросила, есть ли у него любовницы. Кардинал Мазарини не знал, как сменить тему разговора, а король стал красным под цвет кардинальской мантии. Сегодня он бы уже так не смутился…
Рассеянно слушая ее, Анжелика искала глазами Филиппа, хотя не могла бы определить – из желания или страха видеть его. Ничего хорошего их встреча не предвещала. У маркиза для нее едва ли найдется что-нибудь, кроме резкого слова и презрительного взгляда. Лучше бы он вообще сделал вид, что не заметил ее, проявил по отношению к ней меньше любезности, нежели к любой другой даме при дворе. Кажется, он согласился с ее присутствием при дворе, но, возможно, это всего лишь временное перемирие из уважения к желаниям короля. Анжелика держалась настороже, однако при виде Филиппа вновь ощущала смиренное восхищение и тайную надежду. Те же самые чувства она испытывала при виде изящного кузена с белокурыми локонами в те далекие времена, когда была всего лишь неловкой девчонкой.
«Как же убийственно жестоки наши ребяческие грезы!» – подумала она.
За весь первый день в Фонтенбло Анжелика так и не видела Филиппа. Он занимался приготовлениями к охоте. Все без умолку твердили о том, как хищники запугали крестьян. Волки воровали овец прямо из овчарен. Напали на ребенка и загрызли его. Особенно опасной считалась стая, вожак которой был «здоровым как бык». Местные утверждали, что видели его возле самых хижин, а уж это неслыханная наглость. По вечерам он якобы выл и скребся в двери лачуг, где жались к матерям плачущие от страха дети. С наступлением темноты жители не смели и носу высунуть из своих домов.
С самого начала охота приняла жестокий и беспощадный характер. Хищника следовало загнать во что бы то ни стало. Вооружившись вилами и рогатинами, многие крестьяне приняли участие в облаве и вместе с доезжачими вели собак. Никто не отставал.
Благородные всадники и амазонки неплохо знали волков. В своих замках все они в детстве слышали рассказы об их злодеяниях. Поэтому и господ, и вассалов влекла на глухие тропки общая давняя ненависть к коварному хищнику, вечному бичу деревни – волку. К вечеру на снегу распростерлись шесть волков.
Казалось, от звенящих среди рыжих ветвей деревьев охотничьих рогов сотрясались знаменитые скалы в лесу Фонтенбло, изумительные черные утесы, песчаные террасы, бахромчатые ледяные уступы.
Анжелика выехала на небольшую, покрытую свежим снегом и плотно окруженную крупными валунами, как на дне колодца, опушку. Отсюда хор рогов казался более слаженным и волнующим. Охваченная меланхолическими воспоминаниями о прошлом, она остановила лошадь и прислушалась. Лес! Как же давно она не была в лесу. Влажные ароматы старого дерева и опавших листьев разом смели смрадные и шумные следы Парижа, напомнили ей о прежних радостных днях, проведенных в лесу Нейля. Она залюбовалась деревьями с еще не унесенной осенними ветрами листвой теплых тонов ржавчины и пурпура. С тихим шуршанием падал снег и оживлял колорит листьев, отчего под ласковыми лучами робкого солнца они сверкали, как драгоценные камни. В полумраке подлеска Анжелика различила красные жемчужины остролиста и вспомнила, как перед Рождеством охапками собирала усыпанные ягодами ветки в Монтелу. Как давно это
Страница 48
ыло! Ах, если бы от едва заметного прикосновения веточки остролиста нынешняя Анжелика дю Плесси-Бельер могла снова стать прежней Анжеликой де Сансе…«Жизнь никогда не разлучает нас с нашим прошлым», – подумала она, взволнованная, словно только что получила обещание счастья.
Возможно, это было ребячество, но Анжелика все еще не избавилась от наивных мечтаний, свойственных каждой женщине. Предаться им теперь было роскошью, но она могла себе это позволить.
Спешившись, она набросила уздечку Цереры на ветку орешника и побежала к остролисту. Среди разнообразных безделушек, привешенных к поясу всякой модницы, она нашла ножик с перламутровой ручкой и принялась срезать ветки. Это оказалось нелегко.
Увлекшись, Анжелика не заметила, как удалились звук охотничьих рогов и тявканье собак. Как не сразу обратила внимание и на тревогу Цереры, нервно натянувшей уздечку. Она поняла беспокойство животного только в тот момент, когда Церера с испуганным ржанием вырвала ветку орешника и галопом проскакала мимо изумленной маркизы.
– Церера! – позвала Анжелика. – Церера!
И тут она увидела, от чего бежала ее кобыла.
По другую сторону опушки, наполовину скрытое зарослями кустарника, что-то шевелилось.
«Волк», – подумала Анжелика.
Когда зверь появился из кустов, мягко ступая по девственному снежному ковру, она поняла, что это и есть олицетворение ужаса здешних мест. Действительно огромный волк, ощетинивший выгнутую дугой серо-рыжую, как окрестные леса, спину.
Хищник замер, уставив неподвижный фосфоресцирующий взгляд на Анжелику.
Она пронзительно закричала.
Волк вздрогнул, отскочил назад, а затем, оскалив страшные клыки, вновь стал приближаться. Вот-вот набросится…
Молодая женщина оглянулась на каменистый утес за спиной.
«Мне непременно надо вскарабкаться туда».
Она собралась с силами, и ей удалось подняться на небольшую высоту. Однако вскоре она вынуждена была остановиться. Ногти скользили по гладкой поверхности, уцепиться было не за что.
Волк прыгнул, однако лишь ухватил край ее платья. Теперь он подстерегал Анжелику, следя налитыми кровью глазами за каждым ее движением. Она снова крикнула что есть мочи. Сердце билось так сильно, что она не слышала ничего, кроме его глухих беспорядочных ударов. Она торопливо пробормотала слова молитвы:
– Господи! Господи! Не допусти, чтобы я умерла так глупо! Сделай что-нибудь!..
На опушку выскочил какой-то всадник, и конь, остановленный на скаку, резко замер в поднятом снежном облаке.
Точно во сне, сквозь туман, Анжелика различила, как к ней приближается главный ловчий, ее муж Филипп дю Плесси-Бельер. Видение было столь необыкновенным, что за одну секунду она разглядела все детали.
Ладную фигуру Филиппа обтягивал белый кожаный камзол, украшенный серебряным шитьем. На воротнике и обшлагах мех был такого же цвета, как парик.
Маркиз приближался, размеренно ступая ногами, обутыми в украшенные серебром белые кожаные сапоги. Он снял перчатки, в его правой руке поблескивал остро заточенный охотничий нож с серебряной рукояткой.
Волк развернулся к новому противнику. Филипп неторопливо, но неотвратимо шел прямо на него. Когда он оказался уже всего в шести футах от хищника, тот прыгнул, ощерив красную пасть с острыми клыками.
С быстротой молнии молодой человек выбросил вперед левую руку, которая словно клещами стиснула зверю горло. Одновременно другой рукой он одним движением снизу доверху вспорол ему брюхо. Отчаянно рыча, волк барахтался в потоках крови. Наконец его силы иссякли. Филипп отбросил в сторону издыхающего хищника, чьи внутренности разлетелись по снегу.
На опушку со всех сторон торопливо съезжались охотники. Лакеи сдерживали рвущуюся к трупу свору.
– Неплохой удар, господин маршал, – похвалил Филиппа король.
В неразберихе Анжелику как будто даже не заметили. Ей удалось соскользнуть со скалы, обтереть расцарапанные руки и подобрать в снегу шляпу.
Какой-то доезжачий подвел к ней ее кобылу. Старик всю жизнь был при псовой охоте и не стеснялся в выражениях. Бросившись вслед за Филиппом, он присутствовал при окончании схватки.
– Ну и нагнали вы на нас страху, госпожа маркиза! – произнес он. – Мы знали, что волк где-то здесь. А когда увидели, что ваша лошадь прискакала без седока, и услышали ваш крик!.. Уж вы поверьте старому доезжачему, сударыня, я впервые в жизни видел господина главного ловчего бледным как смерть!
Только случай свел Анжелику с Филиппом на последовавших за охотой увеселениях. Тщетно она пыталась найти его после того, как он, затянутый в свой окровавленный кафтан, прежде чем вскочить в седло, бросил на нее разъяренный взгляд. Без сомнения, он охотно отвесил бы ей пару звучных пощечин. Тем не менее Анжелика полагала, что женщина, жизнь которой спасена ее супругом, обязана отблагодарить его.
– Филипп, – сказала она, когда ей удалось встретиться с ним между двумя переменами блюд, – я так признательна вам… Без вас со мной было бы покончено.
Маркиз неторопливо поставил на поднос проходящего мимо
Страница 49
акея бокал, который держал в руке, затем взял Анжелику за запястье и стиснул так, что едва не сломал ей руку.– Тем, кто не понимает, что такое псовая охота, лучше оставаться дома и заниматься вышиванием, – гневно прошептал он ей. – Вы непрестанно ставите меня в неловкое положение. Вы просто-напросто неотесанная крестьянка, малограмотная торговка. Придет день, и я смогу удалить вас от двора и избавиться от вас!
– Почему бы тогда не позволить было мессиру Волку сделать свое дело, ведь ему так хотелось!
– Я должен был убить этого волка, а ваша участь меня мало беспокоила. Не смейтесь, не раздражайте меня. Вы подобны всем остальным женщинам, которые считают себя неотразимыми и верят, что любой с радостью умрет ради них. Я не из числа этих болванов. Однажды вы поймете, если до сих пор не догадались, что я тоже волк.
– Не хотелось бы верить, Филипп.
– Я сумею доказать вам это. – Он холодно улыбнулся, и в его глазах мелькнул недобрый огонек.
Теперь маркиз взял ее руку с нежностью, какой она и не подозревала, и поднес к своим губам.
– Те чувства, которые вы поставили между нами в день нашей свадьбы, сударыня: ненависть, злопамятство, месть, – никогда не сотрутся в моей памяти. Я свое слово сдержу.
Он почти касался губами ее узкого запястья. Внезапно он сильно прикусил его.
Чтобы не взвыть от боли, Анжелике потребовалась вся ее светская выдержка. Отшатнувшись, она наступила каблуком на ногу встававшей из-за стола Мадам. Та вскрикнула.
Анжелика покраснела, потом сильно побледнела и пробормотала:
– Простите меня, ваше высочество!
– Дорогая, какая же вы неловкая…
Филипп недовольным тоном подхватил:
– И верно, будьте осторожны, сударыня. Вино вам противопоказано.
В его глазах блеснула злобная усмешка. Он низко склонился перед принцессой, после чего покинул дам, последовав за направлявшимся в гостиные королем.
Анжелика достала кружевной платочек и приложила к укусу. Боль проникла в самое сердце. Она почувствовала дурноту.
С помутившимся взглядом она пробралась среди оживленных групп придворных и оказалась в прохладном вестибюле.
Усевшись на первую попавшуюся софу между окнами, Анжелика осторожно приподняла свернутый в тугой комок кусочек тонкого батиста и рассмотрела свое посиневшее запястье; на нем выступили темные капельки крови. С какой жестокостью Филипп укусил ее! И что он за лицемер: «будьте осторожны, сударыня. Вино вам противопоказано». Еще пойдет слух, что госпожа дю Плесси была так пьяна, что толкнула Мадам… Эта молодая дама не умеет вести себя по-светски!..
Проходя мимо, маркиз де Лозен, тоже в голубом фраке, признал в сидящей на софе даме Анжелику.
– А вот теперь я вас отругаю, – сказал он, – вы снова одна! Всегда одна!.. При дворе… Прекрасная, как ясный день! И в довершение всего спрятались в таком укромном и незаметном уголке, что влюбленные дали ему название кабинета Венеры! Одна!.. Вы бросаете вызов правилам самого элементарного приличия, чтобы не сказать проще – законам самой природы.
С видом сурового отца, распекающего дочь, он присел рядом:
– Какая муха вас укусила, дитя мое! Какой мрачный демон поселился в вас и заставляет отвергать комплименты, избегать общества кавалеров! Уж не позабыли ли вы, что Небо даровало вам великое очарование? Уж не хотите ли вы обидеть богов? Но что я вижу? Анжелика, душа моя, да что же это! – У маркиза даже голос изменился.
Прикоснувшись пальцем к ее подбородку, он заставил Анжелику поднять голову.
– Вы плачете? Из-за мужчины?
Сдерживая рыдания, она кивнула.
– Ну, знаете, это уж не проступок, а настоящее преступление. А ведь ваше основное предназначение в том, чтобы заставлять плакать других… Малыш, здесь нет ни одного мужчины, достойного того, чтобы из-за него проливали слезы… разумеется, не считая меня. Но я и надеяться не смею…
Анжелика попыталась улыбнуться. Ей даже удалось пролепетать:
– О, мое горе не столь серьезно. Это, скорее, нервное… Просто мне больно…
– Больно? Где же?
Она показала ему запястье.
– Хотелось бы мне знать, какой подлец так обошелся с вами? – воскликнул потрясенный Пегилен. – Назовите его, и я потребую от него объяснений.
– Не возмущайтесь, маркиз. Увы, он имеет на меня все права.
– Уж не хотите ли вы сказать, что речь идет о прекрасном главном ловчем, вашем супруге?
Анжелика не ответила и вновь залилась слезами.
– Да, ничего лучшего от мужа и ждать не приходится, – с отвращением заметил Пегилен. – Совершенно в стиле вашего избранника. Но зачем же вы продолжаете с ним видеться?
Слезы душили Анжелику.
– Ну ладно, ладно, – смягчившись, продолжил маркиз. – Не стоит доводить себя до такого состояния. Из-за мужчины! Да к тому же из-за мужа! Сокровище мое, у вас устарелые представления о свете… Вы больны или… Впрочем, похоже, у вас давно что-то не ладится. Я как раз хотел побеседовать с вами об этом… Только сперва вытрем слезки.
Достав из кармана белоснежный батистовый платок, он нежно промокнул ей лицо и глаза. Анжелика видела прямо перед с
Страница 50
бой его искристые смеющиеся глаза, в которых все при дворе, включая самого государя, умели различать огонек лукавства. Светская жизнь и распутство уже пробороздили морщинки вокруг его саркастического рта. Однако все его приятное лицо выражало живость и довольство. Это был южанин, гасконец, пылкий, как солнце, и юркий, как форель, которая водится в горных ручьях Пиренеев.Анжелика дружелюбно взглянула на Пегилена. Он улыбнулся:
– Ну что, вам лучше?
– Мне кажется, да.
– Сейчас мы все уладим, – пообещал он.
На мгновение он умолк, внимательно разглядывая ее.
В своем закутке они были незаметны для бесконечно снующих в галерее придворных и лакеев. Чтобы оказаться в этой нише между окнами, целиком занятой канапе, подлокотники которого полностью скрывали собеседников от посторонних взглядов, следовало подняться на три ступеньки.
В зимних сумерках Анжелику и Пегилена освещали лишь проникающие через окно красновато-золотые лучи заходящего солнца. Снаружи еще можно было различить постепенно скрывающуюся в тумане песчаную террасу с мраморными вазами и мерцающий пруд.
– Так вы говорите, уединенный уголок, в котором мы с вами находимся, называют кабинетом Венеры? – поинтересовалась Анжелика.
– Да. Здесь любовники находятся в стороне от любопытных взглядов, насколько это возможно при дворе, и молва с удовольствием рассказывает, будто самые нетерпеливые порой укрываются здесь, чтобы принести жертву прелестной богине. Анжелика, быть может, вам есть в чем упрекнуть себя по отношению к ней?
– К богине любви? Пегилен, пожалуй, я бы, скорей, упрекнула ее в забывчивости по отношению ко мне.
– Я бы так не сказал, – задумчиво молвил маркиз.
– Что вы имеете в виду?
Он покачал головой и, опершись подбородком на свой кулак, предался размышлениям.
– Чертов Филипп! – вздохнул он. – Кто бы знал, что скрывается под этой прекрасной оболочкой… Вы никогда не пытались как-нибудь вечером, перед тем как он наведается к вам, подсыпать ему в бокал какого-нибудь благотворного порошка? Поговаривают, будто Ла Вьен, содержатель бань на улице Фобур-Сент-Оноре, готовит снадобья, способные вернуть силу истощенным слишком частыми жертвами Венере любовникам, а заодно и старикам, и тем, кого недостаточно горячий темперамент отвращает от ее алтаря. Например, он торгует веществом под названием «пельвиль», о котором рассказывают, будто оно творит чудеса.
– Нисколько не сомневаюсь. Однако подобные методы мне неприятны. К тому же для этого мне следовало бы иногда иметь возможность поближе подступиться к нему, чтобы хотя бы добраться до его бокала… А это случается нечасто.
У Пегилена округлились глаза.
– Не хотите же вы сказать, что супруг столь безразличен к вашим прелестям, что никогда не посещает ваши покои?
Анжелика прерывисто вздохнула.
– Именно так, – тусклым голосом ответила она.
– А что об этом думает ваш официальный любовник?
– У меня его нет.
– Как вы сказали? – Лозен аж подскочил. – Ну, скажем, мимолетные друзья?
– ?..
– Уж не пытаетесь ли вы убедить меня, что у вас их нет?
– И тем не менее, Пегилен, осмелюсь настаивать, что это правда.
– Не-ве-ро-ят-но! – прошептал маркиз, придав лицу выражение трагического изумления, как при получении печального известия. – Анжелика, вы заслуживаете хорошей порки.
– За что? – возразила она. – Здесь нет моей вины.
– Вы виноваты во всем. С вашей кожей, вашими глазами, вашей фигурой в подобных неурядицах упрекать следует только себя. Вы чудовище, вы жестокое и опасное создание! – Он сурово коснулся пальцем ее виска. – Что у вас там, в вашей злой головке? Расчеты, планы, рискованные и сложные построения, приводящие в смущение даже господина Кольбера и огорчающие господина военного министра Летелье? Серьезные люди снимают перед вами шляпу, а потерявшая голову молодежь не знает, как спасти свои последние жалкие сбережения от ваших алчных рук. И вместе с тем ангельское лицо, глаза, в сияющей глубине которых можно утонуть, губы, на которые нельзя смотреть без желания впиться в них поцелуем! Сколь изощренна ваша жестокость! Вы обставляете свои появления ошеломляюще и преподносите себя как богиня… И для кого? Я вас спрашиваю!
Горячность де Лозена привела Анжелику в замешательство.
– Чего вы от меня хотите? – перебила она его. – У меня много дел.
– Какие еще, к черту, дела могут быть у женщины, кроме любви? Право, вы просто эгоистка, запершаяся в башне, которую вы сами же себе и построили, чтобы защититься от жизни.
Анжелику поразила такая проницательность под завитым париком придворного.
– Это и так, и не так, Лозен. Кто может понять меня? Вы не были в преисподней…
Охваченная внезапной слабостью, она откинула назад голову и прикрыла глаза. Только что Анжелика вся горела, а теперь ей казалось, что она ощущает, как холодна кровь в ее венах. Она почувствовала нечто напоминающее смерть или приближение старости. Ей захотелось позвать Пегилена на помощь, однако в то же время рассудок подсказывал ей, что такой спаситель может увлеч
Страница 51
ее к новым опасностям. Анжелика решила оставить скользкую тему. Выпрямившись, она игриво спросила:– Между прочим, Пегилен, вы так и не сказали мне, добились ли вы в конце концов должности гроссмейстера?
– Нет, – спокойно ответил Пегилен.
– Как – нет?
– Нет. Вы уже неоднократно наносили мне удары, однако на сей раз я не попадусь в ловушку. Вы в моей власти и пока со мной не рассчитались. В настоящий момент меня интересует не должность гроссмейстера, а причина, по которой ваша женская судьба прячется в вашей упрямой головке, а не здесь. – Он положил ладонь прямо на грудь молодой женщины.
– Пегилен! – Анжелика гневно поднялась с дивана.
Но он проворно схватил маркизу, так что она потеряла равновесие, и, опрокинув на свою правую руку, просунул левую между ее колен. Теперь Анжелика почти лежала на софе, прижавшись грудью к де Лозену.
– Молчите и ведите себя тихо, – назидательно вытянув указательный палец, приказал он. – Медицина изучит ваш случай. Я полагаю, он критический, однако не безнадежный. Ну же, приступим. Прежде всего попросту перечислите мне всех благородных господ, что вертятся вокруг вас и теряют сон при одном упоминании вашего имени.
– Право… Неужели вы полагаете, что их много?
– Запрещаю вам делать вид, что вы удивлены моим вопросом!
– Но, Пегилен, уверяю вас, я не понимаю ваших намеков.
– Как, вы даже не заметили, что при вашем появлении маркиз де Лавальер трепещет, словно обезумевший мотылек; что брат Атенаис Вивонн, столь счастливый в любовных делах, начинает заикаться; что Бриенн принимается острить… Господа Сент-Эньян, Роклор начинают волноваться, а наш сангвиник Лувуа после десятиминутной болтовни с вами буквально истекает кровью…
Она весело рассмеялась.
– Я запрещаю вам смеяться, – отрезал Пегилен. – Если вы не заметили всего этого, значит ваш недуг еще страшнее, чем я полагал. Значит, вы не ощущаете всей той горячности, того пламени, что вас окружает? Клянусь Вельзевулом, у вас кожа саламандры. – Он указательным пальцем коснулся ее шеи. – А ведь не скажешь…
– А как же вы, господин де Лозен? Себя вы не включаете в список сжигаемых на огне?
– О нет, только не я, – живо возразил он. – О нет, я бы ни за что не осмелился, я бы слишком боялся.
– Меня?
Глаза маркиза подернулись легкой дымкой.
– Вас… и всего, что вас окружает. Вашего прошлого, вашего будущего, вашей тайны.
Анжелика пристально взглянула на него. Потом вздрогнула и спрятала лицо на его затянутой в голубой атлас груди:
– Пегилен!
Легкомысленный Пегилен был старым другом. Ему была известна ее старая драма. В каждом трагическом закоулке ее судьбы он появлялся внезапно, словно марионетка из-за ширмы. Он возникал, пропадал, возникал вновь.
И сегодня вечером он тоже был здесь, верный самому себе.
– Нет, нет и нет, – повторил он. – Я не люблю рисковать. Сердечные муки пугают меня. Не рассчитывайте, я не стану флиртовать с вами.
– Интересно, а чем вы сейчас занимаетесь?
– Утешаю вас, это не одно и то же.
Его палец скользил вниз по ее шелковистой шее, рисуя какие-то узоры, следуя за изгибом ожерелья из розового жемчуга, отбрасывающего молочные отблески на белую кожу.
– Вам причинили много зла, – нежно прошептал он, – и нынче вечером вам очень грустно. Черт побери! – Выдержка внезапно оставила его. – Да вы напряжены, точно каленая сталь! Расслабьтесь. Можно подумать, вас никогда не касалась рука мужчины! Мне чертовски хочется преподать вам небольшой урок…
Маркиз склонился над Анжеликой. Она снова попыталась высвободиться, однако он силой удержал ее. В его движениях ощущалась властность человека, не склонного хвастаться любовными победами. Его глаза странно мерцали.
– Вы достаточно дразнили нас, дамочка! Пробил час отмщенья. К тому же я умираю от желания осыпать вас ласками и полагаю, что вы в этом очень нуждаетесь.
И он принялся покрывать поцелуями ее веки и виски. Потом его горячие губы коснулись уголка ее рта.
Анжелика вздрогнула. Животное желание, точно хлыстом, ожгло ее. К нему примешивалось несколько извращенное любопытство на собственном опыте испытать таланты известного при дворе донжуана.
Пегилен был прав. Филипп не в счет. Безумный праздник, золоченый балет двора захватил Анжелику. Она знала, что уже никогда не сумеет жить вне этого круга, в одиночестве, наедине со своими прекрасными платьями и драгоценными украшениями. Она будет скользить со всеми вместе, неотличимая от них, уносимая волнами интриг, сделок с совестью и адюльтеров. Что за крепкий, ядовитый и восхитительный напиток!
Чтобы не умереть, ей следовало выпить его залпом.
Анжелика глубоко вздохнула. С целительным теплом мужских ласк к ней возвращалась склонность к беззаботности. И когда губы маркиза де Лозена коснулись ее губ, она им ответила, сначала робко, а затем целиком отдалась страсти.
Яркий свет принесенных двумя процессиями лакеев и расставленных вдоль галереи факелов и фонарей ненадолго разлучил любовников.
Анжелика никак не могла понять, как в их убежище сох
Страница 52
аняется прежний полумрак.Прямо возле них лакей устанавливал на консоли канделябр на шесть свечей.
– Эй, дружище, – прошептал Пегилен, перегнувшись через подлокотник дивана, – унеси-ка свой светильник подальше.
– Не могу, сударь. Боюсь навлечь на себя гнев господина осветителя, отвечающего за эту галерею.
– Тогда хотя бы задуй три свечи, – отвечал маркиз, бросая лакею золотую монету.
И, тут же позабыв о нем, снова сжал молодую женщину в объятиях.
– Ты здесь! Как ты прекрасна! Как ты соблазнительна!
Ожидание распалило обоих. Анжелика застонала и впилась зубами в переливчатое плечо прекрасного голубого камзола. Пегилен тихонько засмеялся:
– Не торопитесь, маленькая волчица… Сейчас я постараюсь угодить вам… Однако здесь довольно людно; позвольте, я справлюсь сам.
Она подчинилась, задыхающаяся и покорная. Золотистый покров страстного забытья упал на ее горести. Теперь она вся была лишь страстным телом, разгоряченным наслаждением, ее не заботило ни место, где она находилась, ни даже умелый партнер, прикосновения которого заставляли ее трепетать.
– Дитя мое, вы много грешили, но, принимая в расчет ваше раскаяние, доказательством коего явилась та горячность, с которой вы принялись за исправление ошибок, полагаю, что мне не следует отказывать вам в благословении маленького бога Эроса и в отпущении вам грехов. В наказание вы…
– Ах, что вы за развратник! – слабо усмехнувшись, томно запротестовала она.
Подхватив рукой прядь золотистых волос, Пегилен прикоснулся к ним губами. Втайне он удивлялся своей радости. В ней не было ничего напоминающего чувство пресыщения, следующего за утолением желания. Почему? Что это за женщина?
– Анжелика, ангел мой, боюсь, я позабыл о своих добрых намерениях… О да, я сгораю от желания узнать больше. Не хотите ли вы… Умоляю, ближе к ночи, после вечерней аудиенции у короля, приходи ко мне.
– А мадам де Роклор?
– Подумаешь!..
Приподняв голову с его плеча, Анжелика стала приводить в порядок кружева на своей груди. И вдруг рука ее замерла в воздухе.
В нескольких шагах от них, на фоне ярко освещенной стены галереи, выделялся неподвижный черный силуэт. Не стоило даже вглядываться в его черты: Филипп!
Пегилен де Лозен не раз бывал в подобных ситуациях. Ловко приведя в порядок свою одежду, он поднялся и отвесил маркизу дю Плесси глубокий поклон:
– Сударь, назовите своих секундантов: я к вашим услугам.
– А моя жена к услугам всего двора, – медленно ответил Филипп. – Прошу вас, маркиз, не стоит никого беспокоить.
Отставив ногу, он поклонился едва ли не ниже, чем Пегилен, и удалился своей великолепной походкой.
Казалось, маркиз де Лозен превратился в соляной столб.
– Черт побери! В жизни не встречал подобных мужей!
Выхватив шпагу, он перепрыгнул через три ступеньки и бросился вслед главному ловчему.
Так, бегом, он ворвался в Салон Дианы в тот самый момент, когда король в сопровождении принцесс крови выходил из кабинета.
– Сударь, – вскричал Пегилен своим зычным голосом, – ваше презрительное отношение оскорбительно! Я этого не потерплю! Ваша шпага должна ответить!
Филипп опустил холодные глаза на своего жестикулирующего соперника:
– Моя шпага принадлежит королю, сударь. Я еще никогда не сражался за шлюх.
Взбешенный, Лозен всегда говорил с южным акцентом.
– Я наставил вам рога, сударь, – прорычал он, обезумев от досады, – и настаиваю, чтобы вы требовали у меня сатисфакции.
Глава XII
Анжелика села на постели. Голова гудела, рот заполняла горечь. Поднималась заря, серая, как пепел.
Она запустила пальцы в спутанные волосы. Кожа на голове болела. Потянувшись за зеркальцем на прикроватном столике, она скривилась от боли. Рука распухла. Анжелика в недоумении уставилась на свое запястье. И вдруг вспомнила: Филипп!
Она выскочила из постели, спотыкаясь, сунула ноги в домашние туфли. Надо поскорей узнать, что произошло между Филиппом и Лозеном. Удалось ли королю убедить их не драться на дуэли? А если они все же дрались, какая участь ожидает выжившего? Арест, заключение под стражу, опала?..
С какой стороны ни посмотреть, всюду страшная и безвыходная ситуация.
Скандал! Чудовищный скандал!
При одном воспоминании о том, что случилось в Фонтенбло, стыд жег ее огнем.
Она снова видела невозмутимого Филиппа и Пегилена, выхватывающего шпагу и принимающего боевую позицию прямо на глазах у короля. И разнимающих их господ де Жевра, де Креки и Монтозье. Кипящий гасконец извивался в руках Монтозье и вопил: «Я наставил вам рога, сударь!» А взоры придворных обратились на пунцовую от стыда Анжелику, даже не успевшую привести в порядок свое роскошное платье.
Каким чудесным усилием воли удалось ей все же сделать несколько шагов и присесть перед королем и королевой в самом глубоком реверансе? Как ей достало сил, держась очень прямо, пройти между двумя рядами придворных, под насмешливыми или возмущенными взглядами, среди шепота, сдавленных смешков и столь полной и пугающей тишины, что ей хотелось обеими руками
Страница 53
подхватить свои юбки и бежать.Но, однако, она держалась до конца, вышла, не ускорив шага, и тут-то, в пустынном и плохо освещенном коридоре, рухнула, ни жива ни мертва, на кушетку.
Там и обнаружила ее чуть позже мадам де Шуази. С видом смущенной простушки благородная дама, облизывая губы, сообщила маркизе дю Плесси-Бельер, что в настоящий момент его величество наедине отчитывает господина де Лозена, что принц взял на себя переговоры с оскорбленным супругом и что двор надеется, что неприятную ситуацию удастся разрядить. Тем не менее госпожа дю Плесси должна понимать, что ее присутствие при дворе становится нежелательным и что король поручил госпоже де Шуази передать маркизе, что она должна тотчас же покинуть Фонтенбло.
Анжелика приняла вердикт почти с облегчением. Она бросилась к своей карете и мчалась всю ночь напролет, несмотря на брюзжание кучера и лакеев, боявшихся нападения бандитов в лесу.
«Судьба ко мне неблагосклонна! – думала Анжелика, с горечью разглядывая в высоком зеркале туалетной комнаты голубые от усталости веки. – Ежедневно и еженощно при дворе бессчетное количество женщин с невероятной ловкостью обманывают своих мужей. Стоило однажды случиться такому со мной, и у меня под ногами буквально разверзается твердь. Точно: судьба ко мне неблагосклонна!»
Готовая залиться слезами, она принялась дергать шнурки всех колокольчиков. Зевая, появились заспанные Жавотта и Тереза. Анжелика приказала помочь ей переодеться, потом послала за Флипо и велела ему бежать в особняк маркиза дю Плесси, на улицу Фобур-Сент-Антуан, и разузнать там все, что только можно.
Она уже заканчивала одеваться, когда шум въезжающей во двор ее дома кареты заставил Анжелику замереть. Сердце сильно билось. Зачем кто-то пожаловал в шесть утра? Кто это? Она бросилась к лестнице, на неверных ногах спустилась на несколько ступеней, перегнулась через перила и увидела Филиппа в сопровождении Ла Вьолета, несшего две шпаги, и личного духовника маркиза.
Ее супруг поднял голову.
– Я только что убил господина де Лозена, – сказал он.
Чтобы не упасть, Анжелика вцепилась в перила. Сердце ее бешено билось. Филипп. Он жив!
Она торопливо спустилась и, подойдя к мужу, заметила, что его пластрон и жилет забрызганы кровью. Впервые она видела, что он без свойственного ему изящества накинул плащ, потому что поддерживает правую руку левой.
– Вы ранены? – беззвучным от волнения голосом спросила она. – Это опасно? О Филипп, вам надо сделать перевязку. Пойдемте, прошу вас!
Она повела маркиза к себе в спальню. Видимо, он был сильно оглушен, потому что без комментариев последовал за ней, опираясь на ее плечо, потом тяжело рухнул в кресло и закрыл глаза. Лицо Филиппа было белым, как его кружевной воротник.
Приказав служанкам принести воду, корпию, порошки, бальзамы и настоянную на ароматических травах воду венгерской королевы, Анжелика трясущимися руками схватила свою шкатулку для шитья, достала из нее ножницы и принялась резать отвердевшую от крови ткань.
– Выпейте, – протянула она ему целебный настой, как только Филипп немного пришел в себя.
Рана выглядела неопасной. Длинный порез начинался у правого плеча и шел до левой стороны груди, однако был задет лишь поверхностный слой мышц. Анжелика промыла порез, приложила майльскую горчицу и порошок из толченых раковых панцирей.
Филипп, не поморщившись, вытерпел ее заботы, даже когда она смазала открытую рану горчицей. Казалось, он пребывает в глубокой задумчивости.
– Я пытаюсь понять, как удастся уладить вопрос этикета, – наконец произнес он.
– Какого этикета?
– Относительно ареста. Обычно арест дуэлянтов производит капитан королевских гвардейцев. Но нынешний капитан гвардейцев не кто иной, как маркиз де Лозен. А посему он не может арестовать самого себя, не так ли?
– Он тем более не может этого сделать, будучи мертвым, – нервно усмехнувшись, заметила Анжелика.
– Он? Да на нем даже царапины нет!
Молодая женщина замерла с перевязочной тканью в руке:
– Но разве вы не сказали мне только что…
– Мне хотелось знать, лишитесь ли вы чувств.
– С чего бы мне, в самом деле, лишаться чувств из-за какого-то Пегилена де Лозена… Я была взволнована, разумеется… Выходит, поражение потерпели вы, Филипп?
– Пришлось признать себя побежденным, чтобы прекратить эту глупость. И я не собирался прерывать двадцатилетнюю воинскую дружбу с Пегиленом из-за какой-то… маркизы. – Он побледнел, его взгляд потускнел, Филипп был близок к обмороку. – Кажется, король вас называет: «моя драгоценная».
Глаза Анжелики снова наполнились слезами. Она приложила руку ко лбу. Как же он сейчас слаб, он, столь твердый духом!
– О Филипп, – пробормотала она, – все зря! А ведь вы давеча спасли мне жизнь! Ах, почему же все случилось так, а не иначе? Как бы мне хотелось… любить вас.
Властно подняв руку, он заставил ее умолкнуть.
– Думаю, они идут, – произнес маркиз.
На мраморной лестнице послышался звон шпор и оружия. Потом дверь медленно отворилась и в щель просунулось испуг
Страница 54
нное лицо графа де Кавуа.Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/ann-golon/anzhelika-i-korol/?lfrom=201227127) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Короля Людовика XIII называли Справедливым, а не Благочестивым или Целомудренным. Людовик XIII (1601–1643) Справедливый – король Франции и Наварры Вероятно, старая дева путает Juste (справедливый) и Chaste (благочестивый). (Здесь и далее, кроме специально помеч. случаев, примеч. перев.)
2
Капитулы, или синдики, были на юго-западе эквивалентом мэров в центральных районах Франции, но с более диктаторскими полномочиями. (Примеч. авт.)
3
Здесь и далее перев. Вас. Гиппиуса.
