Так вот, посмотрели Лапшина. Первым встал Климов и произнёс разгромную речь: Что это такое? Никаких страстей, все время что-то крутится, броуновское движение... Была длинная речь. Потом встал Андрей [Смирнов] и сказал: Мы с Элемом в ссоре, не здороваемся много лет, но я присоединяюсь к каждому его слову! Я ответил:…
Я хотел снимать братьев — Сережу и Борю Довлатовых. Сережу как главного героя, а Борю — как двойника; он был похож на Сережу как две капли воды, но дважды отсидел в тюрьме. У него на шее были какие-то фурункулы, и он напоминал недружеский шарж на Сережу. С обоими я был в ссоре: Сережа где-то сказал, что за Цветаеву можно…
Помню, встречаю Геньку Шахнева, и пахнет от него прекрасным одеколоном. Думаю: ну что говорят о русских, что плохо моются? Вот идет — свежий, из бани, одеколоном пахнет. Какой одекоон, Гень?, — спрашиваю. Он говорит: Понимаешь, надо брать немецкий, потому что в нём триста грамм. А в кубинском триста пятьдесят, но он…
Ахматову я видел в первый раз в 1945-м. Бегу по длинному коридору нашей странной квартиры, распахиваю дверь в сортир, а там сидит вся в каких-то серых шелковых кринолинах женщина с чудовищным носом — и на меня смотрит. В эту секунду меня хватает папа, выдергивает на кухню и шипит: Ты что! Это гениальный поэт! Я говорю:…
Как говорится, одиночество – хорошая вещь, но нужно иметь того, кому сказать, что одиночество – хорошая вещь.