Есть такие мгновения в жизни, такие чувства... На них можно только указать — и пройти мимо.
Чужая душа, ты знаешь, темный лес, а девичья и подавно.
Горемыка издали тотчас чует другого горемыку, но под старость редко сходится с ним, и это нисколько не удивительно: ему с ним нечем делиться, – даже надеждами.
— ... меня с детства вывихнули. — А ты себя впарвь!
Паншин помолчал. С чего бы ни начинал он разговор, он обыкновенно кончал тем, что говорил о самом себе, и это выходило у него как-то мило и мягко, задушевно, словно невольно.
...сохранить до старости сердце молодым, как говорят иные, и трудно и почти смешно.
О, это мление скуки – гибель русских людей!
Да и женился он по любви, а из этих любовных свадеб ничего путного никогда не выходит.
- В рисунке, да и вообще в жизни, - говорил Паншин, сгибая голову то направо, то налево, - легкость и смелость - первое дело.
Лаврецкий до утра не мог заснуть; он всю ночь просидел на постели. И Лиза не спала: она молилась.
В ее сердце едва только родилось то новое, нежданное чувство, и уже как тяжело поплатилась она за него, как грубо коснулись чужие руки ее заветной тайны!
– Правду говорят, – начала она, – что сердце людское исполнено противоречий.
И когда же, где же вздумали люди обайбачиться? — кричал он в четыре часа утра, но уже несколько осипшим голосом. — У нас! теперь! в России! когда на каждой отдельной личности лежит долг, ответственность великая перед богом, перед народом, перед самим собою! Мы спим, а время уходит; мы спим...
— Послушай, ты знаешь, я пописываю стихи; в них поэзии нет, но есть правда.
Веры нет, а то бы знал (что делать); веры нет - и нет откровения.
Комментарии и отзывы:
Комментарии и отзывы: