Каждый, с кем мы знакомимся, – и это продолжается до конца жизни – сильнее нас, лучше знает систему, видит нас насквозь и находит увиденное решительно никуда не годным. Каждый, кого ты встречаешь, несет, так сказать, за спиной здоровенную дубину, а у тебя только и есть что ватная палочка. Думаю, я уже писал об этом…
Я происходил из вполне обеспеченной семьи и тем не менее после того, как меня изгнали из закрытой школы, учился исключительно за государственный счет. Мне оплачивали расходы на жилье, питание и транспорт, на обучение, на все. Мало того, задолжав в кембриджском книжном магазине, я отправлял фотокопию его счета на четыреста…
...я, честно говоря, могу сказать о книге только одно: она мне понравилась. Я вышел из того возраста, когда сюжетные ходы, разговоры и даже отдельные фразы застревают в памяти.
В молодые годы его поразила язва желудка, бывшая тогда в Британии наиболее распространенной причиной смерти людей, не доживших до сорока. Сейчас, конечно, самой популярной причиной стало самоубийство.
Хорошее время пройдет, и это печальная мысль. Но и дурное пройдет, а это мысль радостная.
Как ни странно, ненависть к себе – один из главных симптомов клинического нарциссизма.
Коктейли выдумали для того, чтобы подслащивать и разнообразить прогорклость продававшегося в подпольных барах невообразимо грязного бухла.
Первое правило бунтаря таково: стать бунтарем ты не сможешь. Тут нужны поступки, а не склад личности, процесс, а не название. Ты бунтарь. Когда я был школьником – страдающим, сбитым с толку, обуянным манией, ущербным и грозящим ущербом всему на свете, – бунтарство вовсе не представлялось мне одной из возможностей выбора.
«Единственное, что нужно для триумфа зла, – это чтобы хорошие люди ничего не делали» – как сказал прошлой ночью Эдмунд Бёрк в клубе «Граучо».
Я сказал им, что нет на свете ничего менее привлекательного, чем молодой человек, напяливший маску жесткого цинизма, - я, мол, все уже повидал и знаю настоящую цену этому миру. Сказал, что их непременный долг каждое утро смотреться в зеркало, убеждаясь, что лица у них прелестные, добрые, открытые и улыбчивые.
В заросшем чем попало старом хлеву и на обнесенном зеленой изгородью земельном участке, полном сломанных солнечных часов и засоренных прудков, мы с моей сестрой Джо находили, приручали и наконец притаскивали в дом одичавших кошек с котятами, которых выдворял из своего жилища почти невероятно эксцентричный священник…
Как-то раз я нашел на чердаке электрический обогреватель «Димплекс» и притащил его в мою комнату. Обнаружив, что я уж три дня держу его включенным на полную мощность (что не мешало пару по-прежнему валить из моего рта и носа), отец заставил меня сесть за стол и подсчитать, исходя из стоимости киловатт-часа, во что…
И это возвращает меня к первой моей мемуарной книге, «Моав – умывальная чаша моя», где я описываю чувство, общее, как я надеюсь и верю, для многих детей: за мной наблюдают, меня оценивают. Когда род человеческий был еще юн, все люди испытывали это чувство и называли его Богом.
...Оуэны подвезли меня туда в своем новехоньком «Вольво». Вообще говоря, было довольно смешно. Они спорили решительно обо всем. Как пройти к машине, как доехать до ресторана, где запарковаться, доехав. Я сказал: «Ну, если вы не можете договориться о том, как пройти к запаркованной машине, неудивительно, что в Боснии…
We will come to the squashier bogs, the more mephitically foul marshes of my useless and repulsive private life later in this book if you have the patience.