Почему люди всегда цитируют «Гамлета», когда хотят казаться умными?
Без сомнения, у неё был выдающийся голос. Казалось, он льётся откуда-то из глубин её тела; откуда-то из района почек, предположила я.
Полагаю, когда люди женаты сто лет, они начинают совпадать друг с другом, как части одного целого.
Слова «на самом деле», как и их родственники «откровенно говоря», должны сами по себе быть для людей знаком, что сейчас последует откровенная ложь, но почему-то это не так.
Почему, подумала я, <...> проще всего лгать там, где в деле замешаны чувства?
Полагаю, мне следовало сказать что-нибудь вежливое, успокаивающее. Но я этого не сделала. ... Я поступила так, как сделала бы любая разумная девочка в моих обстоятельствах: драпанула.
Если бы только можно было вернуться в прошлое на неделю назад, когда мы вращались по нашим безопасным старым, припорошенным пылью орбитам.
Меня разрывали на части отвращение и удовольствие - все равно что пробовать одновременно уксус и сахар.
Я узнала похоронный марш Шопена. <…> В этой музыке было что-то такое, необратимое. Когда оказываешься в могиле, возврата нет. Если, конечно же, тебя не выкопают.
В такие моменты выясняешь, из какого теста ты сделана: моменты, когда все то, чему тебя учили, сражается с твоим сердцем.
Как страх имеет привкус железа, так беда имеет привкус свинца.
Один из аспектов ядов, на который зачастую не обращают внимание, — это удовольствие, когда тайно злорадствуешь, представляя, как используешь его.
Каждый заперт в своем прошлом.
Фели уставилась в чашку с чаем, любуясь своим отражением. Она пьет чай только пустым, «без сливок, будьте добры», чтобы лучше видеть свое отражение на поблескивающей жидкой поверхности. Сейчас она аккуратно дула на чай, чтобы увидеть, как она будет выглядеть с волнистыми волосами.
— Можно ли мне воспользоваться туалетом, пока я тут? — прокричала я с неожиданной назойливостью. — Боюсь, я… Я не уточнила, но нужды в этом не было. Человеческое воображение способно на все, когда ему позволяют самостоятельно заполнить пробелы.