Современники, стоящие слишком близко к событиям, никогда не видят их истинных масштабов. Только историческая наука вносит поправку в оценку современников.
За двадцать франков можно было поглядеть на места гибели пяти миллионов человек
город с часу дня до розовой зари надрывающе пел саксофонами
мускульное напряжение наполняло город золотом и роскошью, пахло жареной картошкой, мокрыми опилками кабачков, ацетиленовыми фонарями уличных палаток, где жарились вафли и крутились пестрые рулетки
мурлыкала скрипка, хрипела кривая дудка, стучали дощечки, бухал турецкий барабан, и демобилизованный, плотно прижимая к себе растопыренными пальцами женщину, шаркал и шаркал подошвами…
Франк падал, цены росли
Человечество в сущности ещё глубоко несовершенно.
-... Но зла я не хочу помнить. Богом вам клянусь, чем хотите: будет у меня сто миллионов, все равно в душе останусь пролетарием!..
...политика - не скаковая конюшня.
Пока что решили предложить Бурцеву немедленно выехать в Новороссийск для организации оптимизма в местной печати.
Но в конце концов всякий живёт, как ему нравится, и нет основания совать нос туда, где честно расплачиваются по счетам.
-...Париж напоминает мне корзину с влажными розами, внесенную в кабак... - Сейчас нет хороших кабаков...
Всякая идея, деточки, создает свою мораль. Священная собственность, честность, неприкосновенность личности – расстреляны пушками. Буржуа, ограбленный вчистую, галдит о революции, Версальский мир узаконил массовый грабеж, сверхпроцентный, грандиозный, небоскребный… Таскать бумажники в трамвае нехорошо только потому, что…
Когда у нас начали читать Гегеля, западничество разделилось на две ветви – дворянскую и разночинную… Первая вылилась в устройстве английских парков. Перестали отправлять нужду под лестницей на горшке и завели ватерклозеты… Разночинцы начали бороться с Богом, а впоследствии читать Маркса… Я вот сижу и думаю: не находишь…
Версальский мир узаконил массовый грабеж, сверхпроцентный, грандиозный, небоскребный… Таскать бумажники в трамвае нехорошо только потому, что это не предусмотрено в Версале. Но если сразу вытащить семьдесят пять миллионов бумажников, по три тысячи долларов в каждом, то это уже не воровство, а репарации.