Полюбить кого-то - это все равно как поселиться в новом доме, - говорила Соня. - Сперва тебе нравится, все-то в нем новое, и каждое утро себе удивляешься: да неужто это все мое? Все боишься: ну ворвется кто да закричит: дескать, никто не собирался селить вас в такие хоромы. Но годы идут, фасад ветшает, одна трещинка…
В нынешнем мире человек устаревает, не успев состариться.
Все люди хотят жить достойно, просто достоинство понимают по-разному.
Странная штука – смерть. Пускай многие всю жизнь проживают так, будто никакой смерти нет вовсе, добрую половину наших дней именно смерть служит одной из главных мотиваций нашего существования. Чем старше становимся мы, тем острее осязаем её и тем упорнее, тем настойчивей и яростней цепляемся за жизнь. Одни просто не могут…
Когда в дверь звонят первый раз, он уверен: ослышался. И именно поэтому решает не открывать. Но звонок повторяется - и Уве понимает: нет, не ослышался. И именно поэтому решает не открывать.
Нынче разучились готовить нормальный кофе. Так же как разучились красиво писать. Теперь все больше компьютеры да эспрессо-машины. И куда оно годится, такое общество, в котором ни писать, ни кофе варить толком не умеют, сокрушался Уве.
когда Уве встает, без пятнадцати шесть, кот уже расселся посреди кухни, скрививши морду так, будто Уве задолжал ему денег. На эту наглость Уве отвечает взглядом, исполненным подозрительности, – словно кошак позвонил ему в дверь и с Новым Заветом в лапах начал выпытывать, готов ли Уве «впустить Христа в свою жизнь».
Когда сорокалетний мужик выползает на пробежку, он как бы сообщает всему свету: больше он ни к чему не пригоден. При этом обязательно вырядится, словно двенадцатилетняя румынская гимнастка.
Нет, Уве не умер, когда Соня оставила его. Просто перестал жить. Странная штука – горе.
Уве всегда с интуитивным скепсисом относился к людям выше метра восьмидесяти пяти. Опыт подсказывал: при эдаком росте кровь просто не добирается до мозга.
Странная штука – любовь. Она всегда застает тебя врасплох.
Потеряв близкого, мы вдруг принимаемся тосковать по каким-то вздорным пустякам. По ее улыбке. По тому, как она ворочалась во сне. По ее просьбам — перекрасить ради нее стены.
- Так день на дворе - у нас тут что, вообще никто не работает? - Я на пенсии, - с виноватым видом отвечает Анита. - А я в декрете, беспечно шлепает себя по пузу Парване. - А я айтишник, - говорит Патрик.
Нынче люди меняют старое на новое до того быстро, что умение делать что-то долговечное стало ненужным.
Трудно признавать, что ты ошибался. Особенно если ошибался так долго.