«Когда я читаю сцены...
«Когда я читаю сцены с Обломовым, буквально ощущаю только лишь запах эстрогенов. Заключённая женщина в теле мужчины», — сорвалась я написать на форзаце (!), прервав чтение посреди романа.Я не хочу углубляться в понятие обломовщины, рассекречивать горящие метафоры писателя, указывая на лежащие прошлогодние газеты, слой пыли, фестоны паутины, огрызки и крошки вокруг Обломова. И без меня нашлись знатоки, вывернувшие роман наизнанку. Я хочу поговорить об остроумии, обличении современного мира, выйти за рамки школьного мышления и с наглостью вынести собственные предположения.В романе, по моему мнению, нет ни положительного, ни отрицательного героя. Категории как будто блекнут на фоне обширной антитезы, и ты перестаёшь судить. Вы разве сами не устали от нескончаемых дебатов о том: Штольц хороший или плохой? Ольга - дура или притворяется? Обломов - сумасшедший или гений?Давайте выйдем из-за рамок и пока перенесёмся туда, где моё сердце роптало больше всего. Книга писалась с 1847 – 1859. А теперь вспомните, какой сегодня год на дворе и прочитайте эти строки: «…теперь вон ещё путешествует! Пострел везде поспел! Разве настоящий-то хороший русский человек станет всё это делать? Русский человек выберет что-нибудь одно, да и то ещё не спеша, потихоньку да полегоньку…»Знакомо? Произведение пропитано желчью по отношению к Штольцу со стороны героев, которые тут же встают из-за стола и скрываются как можно быстрее в кустах, чуть завидя немца. «Мошенник!» Если что случается – во всём виноват он. А-а-а-а! Треклятые немцы! Обворовали, обманули, без денег оставили!Ну да, ну да, вспомним происки Мухоярова и Тарантьева, а затем… посмею это сказать: вернёмся в наше время и обернёмся. Всё то же самое. Запад – воры. Народ без денег – происки запада. Что уж говорить про акции, которыми Тарантьев пугал всех вокруг! Уж взяли свою силу, набрали популярность, и появились, не побоюсь бога, трей-де-ры! «Немецкая выдумка!» Ведь это же так работает, да? Виноваты все, но не мы.Мы живём в психоделическом романе, окружённые Тарантьевыми и Мухояровыми, которые работают в государственной службе, и, брызжа слюной, люто ненавидят Штольцев (благодарю вас, Пётр Алексеевич, но окно постепенно закрывается).А какая сильная фигура Захар! Что ему мыши, клопы да блохи? Ну что он с ними сделает? Живут себе, у других нет, что ли? И русские, как он, продолжают жить в грязи, смирившись со всеми мышами и клопами, потому что не знают, как и что менять. «Зачем им разнообразие, перемены, случайности, на которые напрашиваются другие? Пусть же другие и расхлёбывают эту чашу, а им, обломовцам, ни до чего и дела нет».Стоит вспомнить отрывок, когда Штольц встречает Захара в конце, который рассказывает о том, что не удалось ему прижиться ни при одном хозяине после смерти барина: «Всё не то теперь, не по-прежнему; хуже стало». И кто-то решает подстроиться новым правилам, а кто-то Захар… Всё это говорит лишь об одном – о неготовности переходить в новое, менять жизнь, старые устои. Всё инновационное пугает. Вот и остаются люди в своих тёмных комнатах без окон (!), как будто глаза зашорены, ничего не видно и не слышно! Да и не хочется… Эх, пора перевернуться на другой бок и подумать о чём-нибудь приятном, не стоит «смущать себя никакими туманными умственными или нравственными вопросами». Здоровее будем!А может, поговорим о любви тогда? Ну, скажите мне, что не я одна не верила Ольге! Не я одна видела в ней болезнь! Мне так смешно и одновременно страшно было наблюдать за тем, как в Ильинской с мощной силой развивался синдром спасателя. «Она мигом взвесила свою власть над ним, и ей нравилась эта роль путеводной звезды, луча света, который она разольёт над стоячим озером и отразится в нём».Для Ольги Илья – не любовь. Это проект. Это прекрасное состояние обожания и восхищения, которое Обломов испытывал к ней. «Мучительница и жертва». «Обманутое самолюбие и неудавшаяся роль спасительницы». Гончаров оказался таким тонким психологом, что не нужно было даже апеллировать специальными терминами: всё и так становилось понятно.Во время чтения сцен с Ольгой и Ильёй я постепенно стала ощущать, что передо мной стоят не мужчина и женщина, а… женщина и женщина. Чего только стоят потрясающие противопоставления сурового, смелого взгляда Ильинской и слабого, нерешительного и смотрящего в сторону Обломова. Сильнее запаха кулебяк и пирогов с потрохами от него разит эстрогеном. Робость, дрожь от одного взгляда Ольги, предобморочное состояние, внезапно появляющаяся краска на лице, вот она, – товарищ Обломова. Готовая, а хотя нет… не готовая. Подождите. Надо полежать и ещё подумать.Ильинской хотелось стать главной героиней рассказа, но пришлось окститься, как только она поняла, что дело вовсе не в ней, а… в тотальной обломовщине. Это болезнь, от которой нельзя спасти, из которой нельзя вытащить. «Обломовщина! Одно слово, — думал Илья Ильич, — а какое… ядовитое».Жалко ли Обломова? Возможно. Как сейчас принято говорить, что все проблемы родом из детства. И не будем забывать, что перед нами не писака фанфиков, а искусный психолог, который всё самое важное для понимания главного героя добавляет в главу про сон. Слушайте: «И Илюша с печалью оставался дома, лелеемый, как экзотический цветок в теплице, и так же как и последний под стеклом, он рос медленно и вяло. Ищущие проявления силы обращались внутрь и никли, увядая».А теперь давайте переметнёмся немного в будущее, где Обломов уже уютно умостился на Выборгской: «Его как будто невидимая рука посадила, как драгоценное растение, в тень от жара, под кров от дождя, и ухаживает за ним, лелеет». Вот она! Обломовка! И зачем эта Ольга с пылающим сердцем, вечными вопросами, жаждой тормошить и развиваться, когда есть успокаивающие, до боли знакомые круглые локти хозяйки?Да, можно каждый раз винить образ жизни родителей, среду, в которой рос ребёнок и, наверное, любой другой человек под напором Штольца сдался бы и заразился пламенем! Но не обломовец. Это не мимолётная горячка, это порок жизни, внедрившийся своими корнями до самого основания. Поэтому отношения Ольги и Ильи с самого начала были обречены: человека можно вывезти из Обломовки, но Обломовку из него – никогда. А она ещё и нагонит тебя, как это и случилось на Выборгской.Но здесь я бы хотела поговорить о чём-то более интимном и даже дерзком. Вот встречались Илья и Ольга, но стали мелькать почти на каждой странице голые локти хозяйки Пшеницыной. Вам это не показалось странным? Почему такой сильный акцент на этом? А потом ещё и приоткрытая дверь, и нескрываемый интерес Ильи Ильича, а вот и шалью уже не нужно прикрываться… Я была весьма озадачена этими моментами и решила предположить, что, скорее всего, Обломов уже тогда изменял Ольге. Смело? Возможно. А теперь что вы скажете мне на то, что меня смутили очень близкие отношения Агафьи Матвеевны и Анисьи? Вот отрывок: «…она с удивлением и почтительной боязнью возвела на неё глаза и решила, что она, Анисья, миновала своё назначение, что поприще её – не кухня Обломова, где торопливость её, вечно бьющаяся, нервическая лихорадочность движений устремлена только на то, чтобы подхватить на лету уроненную Захаром тарелку или стакан, и где опытность её и тонкость соображений подавляются мрачною завистью и грубым высокомерием мужа. Две женщины поняли друг друга и стали неразлучны».Может, я додумываю и вижу то, чего нет, но «доверчивый шёпот с самой хозяйкой» и смелость предположения бьют по ушам. Ладно, последнее, и я замолкаю: «…взаимное влеченье Анисьи и хозяйки превратилось в неразрывную связь, в одно существование».Так кто же хороший, а кто плохой? Обломов – жертва воспитания? Ольга – ангел спасения? Штольц – бог повествования или всё-таки немец? Я не могу ответить на эти вопросы. Я не могу сказать, что какой-то герой полноценный и вызывает сильную симпатию. Мне не жалко Обломова, я не влюблена (уже! Прощайте, школьные годы) в Штольца, не восхищаюсь Ольгиной Casta Diva. Такое ощущение, будто всем им чего-то не хватает для какой-то целостности. Не может быть чисто Обломова, не может быть чисто Штольца, не может быть чисто Ольги. Есть что-то между. И, наверное, в этом главная загадка произведения – всего лишь довериться тексту, осознать, что Гончаров не писал в жанре реализма, и постараться понять книгу душой, без осуждения. Мы не спасатели и не жертвы. Мы читатели.«Прощай, старая Обломовка!»…«Ты отжила свой век!»
«Когда я читаю сцены с Обломовым, буквально ощущаю только лишь запах эстрогенов. Заключённая женщина в теле мужчины», — сорвалась я написать на форзаце (!), прервав чтение посреди романа.Я не хочу углубляться в понятие обломовщины, рассекречивать горящие метафоры писателя, указывая на лежащие прошлогодние газеты, слой пыли, фестоны паутины, огрызки и крошки вокруг Обломова. И без меня нашлись знатоки, вывернувшие роман наизнанку. Я хочу поговорить об остроумии, обличении современного мира, выйти за рамки школьного мышления и с наглостью вынести собственные предположения.В романе, по моему мнению, нет ни положительного, ни отрицательного героя. Категории как будто блекнут на фоне обширной антитезы, и ты перестаёшь судить. Вы разве сами не устали от нескончаемых дебатов о том: Штольц хороший или плохой? Ольга - дура или притворяется? Обломов - сумасшедший или гений?Давайте выйдем из-за рамок и пока перенесёмся туда, где моё сердце роптало больше всего. Книга писалась с 1847 – 1859. А теперь вспомните, какой сегодня год на дворе и прочитайте эти строки: «…теперь вон ещё путешествует! Пострел везде поспел! Разве настоящий-то хороший русский человек станет всё это делать? Русский человек выберет что-нибудь одно, да и то ещё не спеша, потихоньку да полегоньку…»Знакомо? Произведение пропитано желчью по отношению к Штольцу со стороны героев, которые тут же встают из-за стола и скрываются как можно быстрее в кустах, чуть завидя немца. «Мошенник!» Если что случается – во всём виноват он. А-а-а-а! Треклятые немцы! Обворовали, обманули, без денег оставили!Ну да, ну да, вспомним происки Мухоярова и Тарантьева, а затем… посмею это сказать: вернёмся в наше время и обернёмся. Всё то же самое. Запад – воры. Народ без денег – происки запада. Что уж говорить про акции, которыми Тарантьев пугал всех вокруг! Уж взяли свою силу, набрали популярность, и появились, не побоюсь бога, трей-де-ры! «Немецкая выдумка!» Ведь это же так работает, да? Виноваты все, но не мы.Мы живём в психоделическом романе, окружённые Тарантьевыми и Мухояровыми, которые работают в государственной службе, и, брызжа слюной, люто ненавидят Штольцев (благодарю вас, Пётр Алексеевич, но окно постепенно закрывается).А какая сильная фигура Захар! Что ему мыши, клопы да блохи? Ну что он с ними сделает? Живут себе, у других нет, что ли? И русские, как он, продолжают жить в грязи, смирившись со всеми мышами и клопами, потому что не знают, как и что менять. «Зачем им разнообразие, перемены, случайности, на которые напрашиваются другие? Пусть же другие и расхлёбывают эту чашу, а им, обломовцам, ни до чего и дела нет».Стоит вспомнить отрывок, когда Штольц встречает Захара в конце, который рассказывает о том, что не удалось ему прижиться ни при одном хозяине после смерти барина: «Всё не то теперь, не по-прежнему; хуже стало». И кто-то решает подстроиться новым правилам, а кто-то Захар… Всё это говорит лишь об одном – о неготовности переходить в новое, менять жизнь, старые устои. Всё инновационное пугает. Вот и остаются люди в своих тёмных комнатах без окон (!), как будто глаза зашорены, ничего не видно и не слышно! Да и не хочется… Эх, пора перевернуться на другой бок и подумать о чём-нибудь приятном, не стоит «смущать себя никакими туманными умственными или нравственными вопросами». Здоровее будем!А может, поговорим о любви тогда? Ну, скажите мне, что не я одна не верила Ольге! Не я одна видела в ней болезнь! Мне так смешно и одновременно страшно было наблюдать за тем, как в Ильинской с мощной силой развивался синдром спасателя. «Она мигом взвесила свою власть над ним, и ей нравилась эта роль путеводной звезды, луча света, который она разольёт над стоячим озером и отразится в нём».Для Ольги Илья – не любовь. Это проект. Это прекрасное состояние обожания и восхищения, которое Обломов испытывал к ней. «Мучительница и жертва». «Обманутое самолюбие и неудавшаяся роль спасительницы». Гончаров оказался таким тонким психологом, что не нужно было даже апеллировать специальными терминами: всё и так становилось понятно.Во время чтения сцен с Ольгой и Ильёй я постепенно стала ощущать, что передо мной стоят не мужчина и женщина, а… женщина и женщина. Чего только стоят потрясающие противопоставления сурового, смелого взгляда Ильинской и слабого, нерешительного и смотрящего в сторону Обломова. Сильнее запаха кулебяк и пирогов с потрохами от него разит эстрогеном. Робость, дрожь от одного взгляда Ольги, предобморочное состояние, внезапно появляющаяся краска на лице, вот она, – товарищ Обломова. Готовая, а хотя нет… не готовая. Подождите. Надо полежать и ещё подумать.Ильинской хотелось стать главной героиней рассказа, но пришлось окститься, как только она поняла, что дело вовсе не в ней, а… в тотальной обломовщине. Это болезнь, от которой нельзя спасти, из которой нельзя вытащить. «Обломовщина! Одно слово, — думал Илья Ильич, — а какое… ядовитое».Жалко ли Обломова? Возможно. Как сейчас принято говорить, что все проблемы родом из детства. И не будем забывать, что перед нами не писака фанфиков, а искусный психолог, который всё самое важное для понимания главного героя добавляет в главу про сон. Слушайте: «И Илюша с печалью оставался дома, лелеемый, как экзотический цветок в теплице, и так же как и последний под стеклом, он рос медленно и вяло. Ищущие проявления силы обращались внутрь и никли, увядая».А теперь давайте переметнёмся немного в будущее, где Обломов уже уютно умостился на Выборгской: «Его как будто невидимая рука посадила, как драгоценное растение, в тень от жара, под кров от дождя, и ухаживает за ним, лелеет». Вот она! Обломовка! И зачем эта Ольга с пылающим сердцем, вечными вопросами, жаждой тормошить и развиваться, когда есть успокаивающие, до боли знакомые круглые локти хозяйки?Да, можно каждый раз винить образ жизни родителей, среду, в которой рос ребёнок и, наверное, любой другой человек под напором Штольца сдался бы и заразился пламенем! Но не обломовец. Это не мимолётная горячка, это порок жизни, внедрившийся своими корнями до самого основания. Поэтому отношения Ольги и Ильи с самого начала были обречены: человека можно вывезти из Обломовки, но Обломовку из него – никогда. А она ещё и нагонит тебя, как это и случилось на Выборгской.Но здесь я бы хотела поговорить о чём-то более интимном и даже дерзком. Вот встречались Илья и Ольга, но стали мелькать почти на каждой странице голые локти хозяйки Пшеницыной. Вам это не показалось странным? Почему такой сильный акцент на этом? А потом ещё и приоткрытая дверь, и нескрываемый интерес Ильи Ильича, а вот и шалью уже не нужно прикрываться… Я была весьма озадачена этими моментами и решила предположить, что, скорее всего, Обломов уже тогда изменял Ольге. Смело? Возможно. А теперь что вы скажете мне на то, что меня смутили очень близкие отношения Агафьи Матвеевны и Анисьи? Вот отрывок: «…она с удивлением и почтительной боязнью возвела на неё глаза и решила, что она, Анисья, миновала своё назначение, что поприще её – не кухня Обломова, где торопливость её, вечно бьющаяся, нервическая лихорадочность движений устремлена только на то, чтобы подхватить на лету уроненную Захаром тарелку или стакан, и где опытность её и тонкость соображений подавляются мрачною завистью и грубым высокомерием мужа. Две женщины поняли друг друга и стали неразлучны».Может, я додумываю и вижу то, чего нет, но «доверчивый шёпот с самой хозяйкой» и смелость предположения бьют по ушам. Ладно, последнее, и я замолкаю: «…взаимное влеченье Анисьи и хозяйки превратилось в неразрывную связь, в одно существование».Так кто же хороший, а кто плохой? Обломов – жертва воспитания? Ольга – ангел спасения? Штольц – бог повествования или всё-таки немец? Я не могу ответить на эти вопросы. Я не могу сказать, что какой-то герой полноценный и вызывает сильную симпатию. Мне не жалко Обломова, я не влюблена (уже! Прощайте, школьные годы) в Штольца, не восхищаюсь Ольгиной Casta Diva. Такое ощущение, будто всем им чего-то не хватает для какой-то целостности. Не может быть чисто Обломова, не может быть чисто Штольца, не может быть чисто Ольги. Есть что-то между. И, наверное, в этом главная загадка произведения – всего лишь довериться тексту, осознать, что Гончаров не писал в жанре реализма, и постараться понять книгу душой, без осуждения. Мы не спасатели и не жертвы. Мы читатели.«Прощай, старая Обломовка!»…«Ты отжила свой век!»
Комментарии и отзывы:
Комментарии и отзывы: