Навязанная ненависть неестественна. Любить и ненавидеть можно лишь по собственной воле. Никакая пропаганда не способна заставить полюбить. Ненавидеть — способна. Но объектами ненависти часто становятся именно те, кто заставляет ненавидеть.
Когда в чашке нет ни чая, ни сахара, а есть лишь горячая вода, помогают фантазия и чувство юмора.
О родителях всегда так думают, что они будут жить долго. И когда те вдруг уходят, невысказанным остается самое важное, что мы откладывали на потом.
. Если бы выборы могли хоть что-то изменить, политики уже давно объявили бы их вне закона.
<...> в этом городе [Нью-Йорке] все любят одиночество, а даже если и не любят, все равно одиноки...
Некоторые мужчины в виде исключения тоже иногда думают.
Только славяне протягивают всю пачку сигарет, как вы сделали минуту назад. Американцы вытаскивают одну сигарету и подают ее, держа пальцами за фильтр. Голландцы обычно врут, что у них осталась последняя, а англичане прикидываются, что не расслышали вопрос. Французы вежливо признаются — и это почти всегда соответствует…
Невозможно опоздать, когда тебя никто не ждет.
Невозможно опоздать, когда тебя никто не ждет...
Стук сердца, двух сердец, есть она и он, темно, поздняя ночь, они бегут и смеются, дождь промочил одежду и волосы, они куда-то прячутся, слышны звуки поездов, у них мокрые лица, взгляды, вдруг проскакивает искра, прикосновения, страсть, поцелуи, минута, мгновение, мокрые лица, мокрые волосы, мокрые губы, переплетение…
И он впервые в жизни понял, как важно иметь кого-то, по кому скучаешь...
<...> у бедных есть преимущество, которого нет у богатых. У бедных много времени. Если бы время можно было продавать, бедные очень быстро стали бы богатыми. А они тратят его даром.
Ей очень нравилась его ирония. Она тоже пыталась стать ироничной. Но не ради позы. Ей нравилась ирония, которая подчеркивает, что все не так, как должно быть.
В минуту всепоглощающего страха человек способен возлюбить каждого, кто разделит с ним этот страх. Достаточно быть рядом. Кто бы то ни был.
На толпу нельзя полагаться. Она как граната с сорванной чекой. А толпа, которой грозит смертельная опасность, вообще не предсказуема.