Я вижу, что оно осталось с тобою… Но бегать от прошлого нельзя вечно, мой мальчик. Когда-нибудь оно вернется к тебе само, и, как это всегда бывает, внезапно, когда ты менее всего этого ждешь. Иди к нему сам. Посмотри на него; быть может, не так все и страшно…
Могут убить свинопаса за то, что он узнал тайну короля, равно как и придворный может пострадать за тайну раба.
Хочешь оставаться тем, кто ты есть — отбрось все сомнения и твори себя. Стискивай зубы и продирайся через кустарник с шипами; обдерешься, нахлебаешься крови, но выберешься из этих колючек с неплохим набором роз, если не будешь хлопать ушами и думать только об этих шипах.
Это, вообще, занятие неблагодарное – пытаться влезть в душу тому, кто обучен сам влезать в душу другим...
Один момент, миг, всего один только миг остался в его распоряжении, и лишь сейчас, наверное, стало ясно до боли, отчетливо и несомненно, как много времени вмещает в себя это понятие — «мгновение ока».
Твой поступок нельзя назвать предательством, потому что предательство — измена своему .
Хороший ход — свалить на вышестоящих вину за нежелание делать выбор. Главное — подобный вывод избавляет от ответственности за свои поступки, а заодно и позволяет найти виновного в твоей слабости.
...а когда о чем-то говорит весь город… Ну, кто усомнится в правдивости сказанного?
Справедливость немилосердна. Да. Но милосердие, такое милосердие - оно несправедливо!
— Учись, академист, может статься, и ты достигнешь такой совершенности духа, просветленного божественным благоволением; знай себе твори, что желаешь, а помыслы при том будут чисты и непорочны.
— Не говори никому, — кисло усмехнулся Курт, отведя взгляд. — Засмеют. — Буду нем, как могила! — торжественно заверил тот и на следующий день в подробностях проболтался Райзе.
Желаю удачного разочарования. А серьезно - если что, обращайся.
Увидя, как твой друг избивает ребенка, очень просто уйти, сказав «я в этом не участвую», гораздо сложнее, но достойнее перехватить его за руку.
Сегодня этот человек был ненавистно часто прав.
— Venerabiles puto omnes partes eloquentiae, sed est modus in rebus [48], – оборвал его Курт почти грубо, уже не пытаясь сдерживаться, снисходя к не совсем здравому ныне рассудку столь неудобного в пользовании свидетеля. — Говоря проще, Герман, кончай вы…бываться, у меня нет ни времени, ни желания мериться с тобой…