— Правила! — крикнул Ральф — Ты нарушаешь правила! — Ну и что? Ральф взял себя в руки. — А то, что, кроме правил, у нас ничего нет.
Они шагали рядом - два мира чувств и понятий, неспособные сообщаться.
Если б было светло, они б сгорели со стыда. Но кругом чернела ночь.
Когда боишься кого, ты его ненавидишь и всё думаешь про него и никак не выбросишь из головы. И даже уж поверишь, что он - ничего, а потом как посмотришь на него - и вроде астмы, аж дышать трудно.
Он вдруг понял как утомительна жизнь, когда приходится заново прокладывать каждую тропинку и чуть не все время следить за своими вышагивающими ногами.
Они хорошо понимали, какое чувство дикости и свободы дарила защитная краска.
От воспоминания о танце, при котором ни один из них не присутствовал, затрясло все четверых.
Мир - удобопонятный и упорядоченный - ускользал куда-то. Раньше всё было на месте, и вот... и корабль ушёл.
Джек выпрямился. С ножа капала кровь. Двое мальчиков стояли лицом к лицу. Сверкающий мир охоты, следопытства, ловкости и злого буйства. И мир настойчивой тоски и недоумевающего рассудка.
И, стоя среди них, грязный, косматый, с неутертым носом, Ральф рыдал над прежней невинностью, над тем, как темна человеческая душа...
Роджер набрал горстку камешков и стал швырять. Но вокруг Генри оставалось пространство ярдов в десять, куда Роджер не дерзил метить. Здесь, невидимый, но строгий, витал запрет прежней жизни. Ребенка на корточках осеняла защита родителей, школы, полицейских, закона. Роджера удерживала за руку цивилизация, которая знать о…
У кого соображения нету, те только всем жизнь отравляют.
Я боюсь. Я нас самих боюсь.
– Правила! – крикнул Ральф. – Ты нарушаешь правила! – Ну и что? Ральф взял себя в руки. – А то, что, кроме правил, у нас ничего нет. Но Джек уже орал ему в лицо: – Катись ты со своими правилами! Мы сильные!
Тут поневоле будешь думать, потому что мысли - вещь ценная, от них много проку.