Оставьте меня, ибо не вам взывать ко мне о справедливости.
Эх, что за девушка! Все кругом от нее будто стало светлей!
Дал обет по глупости, такая и цена твоему обету.
Если рыцарь давал обет девушке, то он вовсе не становился ее женихом: напротив, она чаще всего выходила замуж за другого, он же, если отличался постоянством, оставался верен ей, но женился тоже на другой.
Покуда тебя не убили, страшиться нечего, ну а убили, так какие уж тут страхи.
Тощ вол - тоща и шкура, мать глупа - и дочка дура.
...а Мацько в душе тоже диву давался, думая о том, как много значит женщина во всех земных делах, любое дело может с нею и удасться, и прахом пойти.
...Вон уж видно горку нашу, Дочка вышла вся в мамашу...
Что сделаешь во гневу, того не сделаешь поостывши.
Победитель меньше всего ждёт набега.
-А разве так не бывает? Стоит в лесу сосна, словно башня несокрушимая, можно подумать, века простоит, а стукнешь ее хорошенько обухом, и в середине окажется одно дупло. И труха сыплется. Так и с тевтонским могуществом.
— Уж больно красив, не рыцарь, а панна! Но Мацько возразил: — Звали эту панну немцы танцевать, да все, кто только пускался с ней в пляс, свалились, да так, что больше уж не встали. — Он и самострел без рукояти натягивает! — воскликнула вдруг Ягенка. — А ты чего суешься? — повернулся к ней аббат. Ягенка вся так и…
Вы пришлись мне по сердцу, рыцарь, и, ради бога, не надо драться из-за всяких дам.
Страшное гнездо, от которого веяло неумолимой мощью и в котором сосредоточились две наибольшие из известных тогда в мире сил: сила религии и сила меча. Кто сопротивлялся одной силе, того сокрушала другая. Кто поднимал на них руку, тот встречал отпор во всех христианских странах за то, что идет против креста.
— Сандерус! — воскликнул Збышко. — Он говорил, что ему опротивела колокольная медь и что в нем проснулась страсть к железу; это мне удивительно, он всегда был труслив, как заяц. — Сандерус, — ответил господин де Лорш, — только тогда имеет дело с железом, когда бреет меня и моих оруженосцев.
