«Есть одно хорошее немецкое...
«Есть одно хорошее немецкое слово, Schadenfreude, радость по поводу чужих бед. Именно это чувство старается пробуждать в любом читателе уважающая себя печать.»В «Нулевом номере» есть три главные линии сюжета: они следуют одна из другой, затем никак друг с другом не взаимодействуют и обрываются на полуслове.Первая линия: в Милане 90-х годов запускается проект-авантюра — газета «Завтра», которую пишет группа не самых совестливых журналистов-неудачников. Они составляют пилотный выпуск газеты постфактум, описывая события с дистанции полугодовой давности. В процессе планерок они деконструируют журналистику как инструмент политического и общественного влияния: раскладывают колоду журналистских трюков и показывают как персональные интересы каждого сотрудника перетягивают коллективные остатки совести на сторону редакторского «видения»; все уцелевшие назначаются, буквально, аутистами.Эта часть книги интересна, а сама задумка подобной деконструкции через призму настолько абсурдных обстоятельств смотрится интригующе — к концу книги ожидаешь получить, ни больше ни меньше, альманах журналистского шулерства. Но, к сожалению, эта линия книги обрубается едва начавшись — резко и внезапно — а из имеющегося в книге фрагмента видно, что автор только раззадорился сцеживать яд и даже не начал подбираться к самому интересному.Вторая линия: линия романтических отношений циничного главреда со своей подчиненной Майей. Майя символизирует совесть и романтизированную версию всего то, что происходит с честным человеком в циничном мире пропаганды. При том, что Майя это единственный положительный персонаж книги, она лишь роль второго плана, незаслуженный любовный интерес главного героя и его шанс на искупление.Эта линия читается легко, но более правдоподобной от этого не становится: две-три встречи и вот уже 30-летняя журналистка без перспектив и 50-летний неудачник находят идеал своих отношений. Они буквально читают мысли друг друга и грезят о совместном будущем после «Завтра» — при этом за все время романа никаких изменений с персонажами не происходит; они все еще максимально неприглядные один другому совесть и цинизм, которые за все время отношений не сделали ни шагу на встречу друг другу.Третья линия: это монолит текста, который опасно граничит с техникой потока сознания. Его представляет страдающий синдромом поиска глубинного смысла журналист Браггадочча, который несколько раз появляется на страницах книги чтобы с места в карьер вывалить на читателя лоскутную простыню из имен итальянских политиков и лидеров радикальных политических движений — всё, чтобы подвести редактора к очевидной мысли своей теории заговора о мнимой смерти Муссолини: в 1945 году был убит не сам дуче, а его двойник.И на этой линии для меня и распадается вся книга. Во-первых, даже при всей легкости языка, это просто неинтересно читать — будто тебе долго и нудно рассказывают анекдот про людей, которых ты даже не знаешь. И дело не в личной непросвещенности: при желании можно было бы и почитать параллельно о действующих лицах итальянской истории второй половины XX века — но сам контекст задачи не предполагает ее решения: ты либо в теме, либо нет — часами изучать второстепенных итальянских деятелей, чтобы лучше разобраться в теории заговора внутри романа, который читается за три часа? Ну да, ну да.Во-вторых, линия заговора слишком монументальна. Каждая встреча с Браггадоччо просто давит своим объемом: второстепенных линий между их встречами с Колонной едва ли хватает чтобы отдышаться. Создается ощущение, что этой линии сюжета просто повезло быть написанной первой, до того как весь остальной роман пришлось оборвать на полуслове*. Если совокупность первой и второй сюжетных линий это легкий неоконченный набросок карандашом, то линия Муссолини — массивная дубовая рама с позолотой, которая предназначалась для какого-то совсем другого произведения. Переплести эти три сюжетные линии не проще чем переплести два обувных шнурка с морским канатом.Когда я подбирался к концу книги меня все больше интриговала не сама история, а количество оставшихся страниц — вот уже просвечивают выходные данные типографии, а в тексте нет и намека на то, что к концу подходит и газета «Завтра», и отношения Колонны и Майи, и Браггадочча наверное чего-то все-таки должен достичь (не просто так ведь он терзал нас своими домыслами добрую половину книги?) — еще десять страниц, и вот все сюжетные линии лениво выкатываются из ствола и пулей падают в перпендикулярном направлении к земле. Конец книги.* «200-страничный роман Умберто Эко» звучит как оксюморон. Пусть это есть и останется домыслом, но после 19 февраля 2016 года, ставшего для Эко финалом двухлетней борьбы с раком поджелудочной железы, немного легче достроить в голове нелегкую судьбу этой работы, чем в дни её премьеры.И другие цитаты:«Я рассказал ей, что я когда-то был покорен, в самом начале, тем, что на слова «я болван, прости меня» в ответ услышал «ну, я люблю тебя, хотя ты и болван». Подобные слова могут свести с ума человека, переполнить любовью. Но потом жена, вероятно, заметила, что я и вправду болван.»***«Если распространится слух, что, загрязняя планету, мы уменьшаем не только поголовье китов, но и свою, извиняюсь, пипиську, думаю, мир захлестнет великая экологическая революция.»***«Венеция – южный Амстердам. Фантазия превосходит даже самую смелую реальность. Надеюсь, вы не подозреваете, что я не расист. Тяжелые наркотики – первый шаг на пути к марихуане. Запоясаться. Общение по-простому на «вы». Хорошо смеется тот, кто смеется первым. Я, может быть, и немолод, но, слава богу, уже выжил из ума. Для меня все эти ваши выкладки – китайская безграмотность. Головокружение от неуспехов. Если разобраться, у Муссолини тоже были свои несомненные минусы. Париж ужасен, но парижане уж очень симпатичные.»***«Остерия вроде миланская, а хозяева, доложу тебе, уже давно тосканцы. Я это выведал. Я не имею ничего против тосканцев. Люди как люди. Однако в свое время, я был ребенком, в знакомой семье одна дочь вышла замуж за вот такого приезжего, и ее отец кричал, что-де надо бы перегородить стеной Италию на уровне Флоренции, а моя матушка добавила: «Флоренции? Да по мне, на уровне Болоньи!»»
«Есть одно хорошее немецкое слово, Schadenfreude, радость по поводу чужих бед. Именно это чувство старается пробуждать в любом читателе уважающая себя печать.»В «Нулевом номере» есть три главные линии сюжета: они следуют одна из другой, затем никак друг с другом не взаимодействуют и обрываются на полуслове.Первая линия: в Милане 90-х годов запускается проект-авантюра — газета «Завтра», которую пишет группа не самых совестливых журналистов-неудачников. Они составляют пилотный выпуск газеты постфактум, описывая события с дистанции полугодовой давности. В процессе планерок они деконструируют журналистику как инструмент политического и общественного влияния: раскладывают колоду журналистских трюков и показывают как персональные интересы каждого сотрудника перетягивают коллективные остатки совести на сторону редакторского «видения»; все уцелевшие назначаются, буквально, аутистами.Эта часть книги интересна, а сама задумка подобной деконструкции через призму настолько абсурдных обстоятельств смотрится интригующе — к концу книги ожидаешь получить, ни больше ни меньше, альманах журналистского шулерства. Но, к сожалению, эта линия книги обрубается едва начавшись — резко и внезапно — а из имеющегося в книге фрагмента видно, что автор только раззадорился сцеживать яд и даже не начал подбираться к самому интересному.Вторая линия: линия романтических отношений циничного главреда со своей подчиненной Майей. Майя символизирует совесть и романтизированную версию всего то, что происходит с честным человеком в циничном мире пропаганды. При том, что Майя это единственный положительный персонаж книги, она лишь роль второго плана, незаслуженный любовный интерес главного героя и его шанс на искупление.Эта линия читается легко, но более правдоподобной от этого не становится: две-три встречи и вот уже 30-летняя журналистка без перспектив и 50-летний неудачник находят идеал своих отношений. Они буквально читают мысли друг друга и грезят о совместном будущем после «Завтра» — при этом за все время романа никаких изменений с персонажами не происходит; они все еще максимально неприглядные один другому совесть и цинизм, которые за все время отношений не сделали ни шагу на встречу друг другу.Третья линия: это монолит текста, который опасно граничит с техникой потока сознания. Его представляет страдающий синдромом поиска глубинного смысла журналист Браггадочча, который несколько раз появляется на страницах книги чтобы с места в карьер вывалить на читателя лоскутную простыню из имен итальянских политиков и лидеров радикальных политических движений — всё, чтобы подвести редактора к очевидной мысли своей теории заговора о мнимой смерти Муссолини: в 1945 году был убит не сам дуче, а его двойник.И на этой линии для меня и распадается вся книга. Во-первых, даже при всей легкости языка, это просто неинтересно читать — будто тебе долго и нудно рассказывают анекдот про людей, которых ты даже не знаешь. И дело не в личной непросвещенности: при желании можно было бы и почитать параллельно о действующих лицах итальянской истории второй половины XX века — но сам контекст задачи не предполагает ее решения: ты либо в теме, либо нет — часами изучать второстепенных итальянских деятелей, чтобы лучше разобраться в теории заговора внутри романа, который читается за три часа? Ну да, ну да.Во-вторых, линия заговора слишком монументальна. Каждая встреча с Браггадоччо просто давит своим объемом: второстепенных линий между их встречами с Колонной едва ли хватает чтобы отдышаться. Создается ощущение, что этой линии сюжета просто повезло быть написанной первой, до того как весь остальной роман пришлось оборвать на полуслове*. Если совокупность первой и второй сюжетных линий это легкий неоконченный набросок карандашом, то линия Муссолини — массивная дубовая рама с позолотой, которая предназначалась для какого-то совсем другого произведения. Переплести эти три сюжетные линии не проще чем переплести два обувных шнурка с морским канатом.Когда я подбирался к концу книги меня все больше интриговала не сама история, а количество оставшихся страниц — вот уже просвечивают выходные данные типографии, а в тексте нет и намека на то, что к концу подходит и газета «Завтра», и отношения Колонны и Майи, и Браггадочча наверное чего-то все-таки должен достичь (не просто так ведь он терзал нас своими домыслами добрую половину книги?) — еще десять страниц, и вот все сюжетные линии лениво выкатываются из ствола и пулей падают в перпендикулярном направлении к земле. Конец книги.* «200-страничный роман Умберто Эко» звучит как оксюморон. Пусть это есть и останется домыслом, но после 19 февраля 2016 года, ставшего для Эко финалом двухлетней борьбы с раком поджелудочной железы, немного легче достроить в голове нелегкую судьбу этой работы, чем в дни её премьеры.И другие цитаты:«Я рассказал ей, что я когда-то был покорен, в самом начале, тем, что на слова «я болван, прости меня» в ответ услышал «ну, я люблю тебя, хотя ты и болван». Подобные слова могут свести с ума человека, переполнить любовью. Но потом жена, вероятно, заметила, что я и вправду болван.»***«Если распространится слух, что, загрязняя планету, мы уменьшаем не только поголовье китов, но и свою, извиняюсь, пипиську, думаю, мир захлестнет великая экологическая революция.»***«Венеция – южный Амстердам. Фантазия превосходит даже самую смелую реальность. Надеюсь, вы не подозреваете, что я не расист. Тяжелые наркотики – первый шаг на пути к марихуане. Запоясаться. Общение по-простому на «вы». Хорошо смеется тот, кто смеется первым. Я, может быть, и немолод, но, слава богу, уже выжил из ума. Для меня все эти ваши выкладки – китайская безграмотность. Головокружение от неуспехов. Если разобраться, у Муссолини тоже были свои несомненные минусы. Париж ужасен, но парижане уж очень симпатичные.»***«Остерия вроде миланская, а хозяева, доложу тебе, уже давно тосканцы. Я это выведал. Я не имею ничего против тосканцев. Люди как люди. Однако в свое время, я был ребенком, в знакомой семье одна дочь вышла замуж за вот такого приезжего, и ее отец кричал, что-де надо бы перегородить стеной Италию на уровне Флоренции, а моя матушка добавила: «Флоренции? Да по мне, на уровне Болоньи!»»
Комментарии и отзывы:
Комментарии и отзывы: